Если Бальмонт, опираясь на легенды и книжные источники, ориентируется на славянскую древность, описывает славянский рай, то Даниил Андреев встраивает народные верования в специфически им трактуемую христианскую космогонию. При этом любопытно, что Бальмонт «отсылает» «Сирина с Гамаюном» на Макарийские острова, находящиеся далеко-далеко, за гранью земной топографии, там, «куда не смотрят наши страны». Даниил Андреев же привязывает райских птиц и даже «рощи праведного острова», где райские птицы обитают, к России, пусть и небесной, и более того – к Москве. В главе четвертой «Миры просветления» (раздел XII «Святая Россия») Сирины, Алконосты и Гамаюны поют свои праздничные песни в «Кремле Небес»: <…> Нет ни трона, ни града там; Но в верховных селениях Святорусский блистает Синклит: По играющим радугам От свершенья к свершению Он взошел, он растет, он творит. О, содружество праведных! О, сотворчество истинных! О, сердца, неподвластные Злу! Сладко ль слушать вам праздничных Алконостов и сиринов, Гамаюнов восторг и хвалу? <…> Кремль Небес! – Разорвалось бы Сердце наше кровавое. Если б внутренний слух уловил Не моленья, не жалобы — Хор, бушующий славою В час явленья им ангельских сил 473. А в разделе «Василий Блаженный» (третий раздел первой главы) утверждается, что увидеть «крылья Гамаюновы» и услышать «пенье Алконостово» можно и в самом центре Москвы, на Красной площади, при созерцании чуда зодчества, храма Покрова Божией Матери: И, как отблеск вечно юного, Золотого утра мира, Видишь крылья Гамаюновы, Чуешь трель свирели, – чью? Слышишь пенье Алконостово И смеющиеся клиры В рощах праведного острова, Москва как место присутствия райской птицы Сирин фигурирует и в пространном стихотворении Сергея Соловьева «Москва», входящем в цикл «Шесть городов», посвященный русской истории (1906–1909). Вполне в духе традиций московского младосимволизма Соловьев рассматривает старую столицу как религиозный центр, центр исторический и мифологический. Стихотворение насыщено историческими реалиями и символами, призванными утвердить представление о Москве как о «Третьем Риме» и «Граде обетованном» и вместе с тем показать уютность старомосковского мира, его хрупкость и обреченность: Не замолкнут о тебе витии, Лиры о тебе не замолчат, Озлащенный солнцем Византии, Третий Рим, обетованный град. Не в тебе ль начало царской славы, Благочестьем осиявший мир, Семихолмный и золотоглавый, Полный благовеста и стихир. Нега флорентийского искусства Праведным велением царей Здесь цвела. Молитвы Златоуста Возносились к небу с алтарей. В греческих законах Иоанны Изощрясь, творили хитрый суд, Здесь Феодор, крин благоуханный, Был молитвы избранный сосуд. В фимиаме расцветали фрески По стенам. В кадилах золотых Ладан голубел. Сияли в блеске Раки чудотворные святых. Жены, девы, чистые, как крины, Веры возвращали семена И Анастасии, и Ирины Памятны честные имена 475. В ряд исторических и религиозных символов ставит Соловьев и Сирина. Его изображение московская царевна старательно вышивает на плате.
Звон к вечерне. Вечер. Поздно. Розовеют гребни льда, И горит зарей морозной Обагренная слюда. «То-то князю буду рада, То-то крепко обойму!» Красная зажглась лампада В потемневшем терему. Вечер скучен, вечер долог. Перстенек надевши злат, Слушая знакомый пролог, Алый вышивает плат. Должен к празднику Успенья Он поспеть. На плате том Самоцветные каменья Блещут в поле золотом. Труд благочестив и мирен. Посреди алмазных звезд. Вышит лучезарный сирин, Алой земляники гроздь. И до ночи ежедневно, Лишь зардеют купола, Шьет Московская царевна, Круглолица и бела. Вскинет очи, и, блистая, Засинеют небеса. Блещет золотом крутая Умащенная коса. Вырастил отец родимый Всем на загляденье дочь: Под жемчужной диадимой Брови черные, как ночь. Зреет ягодка-царевна Для молитв и сладких нег. Чу! метель завыла гневно, За окном синеет снег. Но повеял с Финского залива Дикий ветр. Царьградова сестра Выронила скипетр боязливо, Услыхав железный шаг Петра 476. Примечательно, что Сергей Соловьев в качестве источника своей образности берет народную вышивку, в которой вышитый красными нитками Сирин встречался весьма часто. Соловьев мог быть, конечно, сам знаком с подобными образцами русской вышивки. Однако на идею создать именно такой образ-символ его могли натолкнуть и публикации коллекционера К. Д. Далматова, собиравшего образцы вышивки разных губерний (Московской, Новгородской, Тверской и др.). Далматов активно пропагандировал искусство старинной русской вышивки, выставлял коллекцию и издавал материалы своего собрания. Его альбом «Великорусские узоры из коллекции К. Далматова», вышедший в 1889 году, мгновенно приобрел популярность, прославил имя коллекционера, вызвал широкий интерес в обществе к этому искусству (см. илл. на вкладке)477. вернутьсяТам же. С. 114–115 (Гл. четвертая. XII. Святая Россия. 1955–1958). вернутьсяАндреев Д. Л. Собрание сочинений. Т. 1. С. 37 (Гл. первая. III. Василий Блаженный. 1950). вернутьсяСоловьев С. Апрель: Вторая книга стихов. М.: Мусагет, 1910. С. 51. Также: Соловьев С. М. Собрание стихотворений. М.: Водолей Publishers, 2007. С. 202 (Серебряный век). вернутьсяСоловьев С. Апрель. С. 52. Также: Соловьев С. М. Собрание стихотворений. С. 203–204. вернутьсяТочное название: Русские вышивки, исполненные К. Далматовым по атласу цветным шелком на мягкую мебель и по полотну на карнизы окон и дверей в Русский терем датского королевского парка Фреденсборга. СПб.: Издание К. Далматова, 1889. Были также другие альбомы (см., напр.: Далматов К. Третий альбом русских, малороссийских и южно-славянских узоров для вышивания. СПб.: Издание К. Далматова, 1883; Далматов К. Пятый альбом узоров для вышивания по канве. СПб.: Издание К. Далматова, 1892) и публикации в журналах. О Константине Дмитриевиче Далматове (1859 – после 1910) см.: Королькова Л. В. К. Д. Далматов и его коллекции традиционного орнамента (вышивка, ткачество, кружево) в Российском этнографическом музее // Кунсткамера. 2021. № 1 (11). С. 197–207. |