Сообщения о происходящем в Портленде привлекли мое внимание потому, что он находился всего в часе езды от Нью-Гастингса, где я жила с отцом. Обычно Портленд так часто не обсуждали, потому что численность населения была не настолько велика, чтобы скрыть необычную активность. Поэтому, когда я прочитала, что за последние две недели пропали четыре молодые девушки семнадцати-восемнадцати лет, меня пробрал озноб. Сообщалось, что все девушки, предположительно, сбежали, хотя ни одна из них не взяла с собой вещи, а друзья не верили в их побег. Девушки не знали друг друга, а у полиции не имелось никаких зацепок. Автор поста писал, что произошедшее походило на проделки вампиров.

Ко рту подступила желчь. Вампиры получали истинное удовольствие, истязая своих жертв, прежде чем испить их кровь. А что они оставляли после себя… Меня передернуло от изображения, которое неожиданно промелькнуло в голове. Я закрыла глаза, но эта сцена уже впечаталась в мозг.

Я стиснула зубы в ожидании, когда былой страх и боль пройдут. В такие моменты больше всего мне хотелось забраться в кровать и спрятаться под одеялом. Но я держалась. Если в Мэне были вампиры, я должна была знать.

В остальной части обсуждения не нашлось новой информации, кроме той, что все девушки исчезли ночью. Пользователь, который начал эту тему, – постоянный посетитель на сайте, с которым мы часто переписывались. Он действительно знал свое дело, поэтому я постучалась к нему и попросила о приватном чате. Через пару минут он появился в отдельном окне.

Молчание.

Еще более долгая пауза.

Воробей беспокойно вертелся в моих руках, когда я раскрыла ладони и наблюдала, как он взлетает, – вылеченное крыло двигалось так, будто никогда и не было сломано вовсе. Я хихикнула, когда он покружил над моей головой, а затем вспорхнул на веточку.

– Надеюсь, в следующий раз, когда встретишься со стариной Томом, ты будешь осторожнее, – сказала ему и, поднявшись на ноги, отряхнула грязь с одежды. Я натянула варежки и отправилась по небольшому парку в конце нашей улицы. Небо было затянуто серыми тучами, а в воздухе ощущался запах снега. Если в этом году выпадет достаточно снега, папа обещал покатать меня на санках. Я ускорила шаг, спеша домой.

Издалека до меня донесся лай соседского бассета Чарли, и меня заинтересовало, что его так взволновало. Чарли был настолько стар, что уже больше не лаял на белок, кошек и другую живность. Добравшись до соседского дома, я прошла на их задний двор, чтобы посмотреть, из-за чего голосил Чарли. Я удивилась, обнаружив, что он вытянулся на лапах на стяжке проводов, лая и завывая в сторону моего двора. То, как он приподнял голову, заставило волосы встать дыбом.

Я выбежала на улицу и рванула к дорожке, ведущей к входной двери.

– Папочка, мне кажется, с Чарли что-то случилось, – прокричала я, открывая дверь. Я бросила варежки и шапку на скамейку в прихожей. – Папочка? – снова позвала я.

Никакого ответа.

«Где он?» Дом наполнял аромат тушеного мяса, а значит, он должен был быть здесь. Папа никогда бы не ушел из дома, оставив включенную плиту.

Что-то было не так. Внезапно я ощутила холодный ветерок, проникающий из коридора. Должно быть, он вышел во двор узнать, почему лает Чарли, и оставил дверь открытой. Я покачала головой. Меня за подобное он всегда отчитывал.

До того как зайти на кухню, я почувствовала его – теплый медный аромат, от которого у меня свело желудок и участился пульс. Из меня вырвался крик, когда я вошла внутрь и увидела красные брызги на белых шкафчиках и кровавый след, который исчезал за раскрытой дверью.

В груди вспыхнул страх.

– Папочка! – прокричала я, подбегая к двери. Ботинки заскользили по пятнам крови, и я перевалилась через дверной проем, приземлившись на руки и колени на заднем крыльце. Подняв голову, я увидела окровавленные ступени, сломанные перила и…

– Нет!

Я судорожно поползла к фигуре, что лежала у подножия крыльца: его любимая голубая рубашка была изодрана в клочья и покрыта кровью. Тогда я и почувствовала его – ощущение ускользающей жизни.

– Нет, папа, нет! – Я бросилась к нему, умоляя его остаться со мной и отдавая ему свою энергию, пока от нее совсем ничего не осталось. Этого было недостаточно. Его зеленые глаза безжизненно взирали на серое небо, когда первые снежинки коснулись его изувеченного лица.

– Нет! – Я очнулась от громкого крика и невидяще уставилась в темноту, пока сердце бешено колотилось о ребра. Вытянув дрожащую руку, смахнула со щек слезы и откинула влажные пряди волос. Я пролежала так несколько минут, пока сердцебиение не пришло в норму, а последние отголоски сна не покинули меня.

Колыхающаяся занавеска притянула мое внимание к тусклому свету, проникающему через окно. Далеко в заливе бухты звякнул буй, а ближе к берегу посвистывала морская выдра. Успокоенная знакомыми звуками, я откинула одеяло и встала, чтобы распахнуть окно и впустить в комнату прохладный утренний воздух. Я дышала ароматами морского бриза, прислушиваясь к приглушенным звукам залива и позволив себе вернуться к мыслям о сне.

Поначалу кошмар преследовал меня каждую ночь, один и тот же парализующий сон, который вырывал меня из сна, заставляя с ужасом кричать. Снова и снова Нейт пытался уговорить меня рассказать ему о сне, поговорить о том, что я пережила, но говорить об ужасе вслух и заново переживать те моменты было выше моих сил.

Я видела полицейские отчеты. Наш сосед забил тревогу, и когда приехала полиция, они нашли меня, лежащую на теле отца – наши тела присыпаны снегом. Сначала они решили, что я тоже мертва, но потом один из полицейских проверил мой пульс. Меня в срочном порядке доставили в больницу в шоковом состоянии. Детский психолог, который осматривал меня, постановил, что у меня была «тяжелая психологическая травма из-за того, что я стала свидетелем жестокого убийства отца». Она рекомендовала мне провести несколько недель в детском психиатрическом отделении.

Нейт ответил: «Даже не обсуждается».

Мой дядя кое-что знал о посттравматическом стрессе. Ему было двадцать три, когда в Боснии его зацепило шрапнелью, и поэтому он прикован к инвалидному креслу. Он сказал, что я должна находиться рядом с семьей, а поскольку бабушка не могла заботиться обо мне из-за болезни, то он перевез меня к себе. Я понимала, что это давалось нелегко ему, одинокому мужчине в инвалидном кресле, которому внезапно пришлось воспитывать травмированного ребенка. Но он не сдался, за что я любила его, пусть и не могла подобрать слов, чтобы выразить, как много это значило для меня. Иногда я представляла нас как пару потрепанных форзацев. Мы оба были не без недостатков, но составляли единое целое, даже если нас всегда что-то отдаляло друг от друга.

Будильник показывал шесть часов утра, поэтому пытаться снова заснуть казалось бессмысленным. Я заправила кровать и направилась в ванную, чтобы подготовиться к школе. Ополоснула холодной водой лицо и изучила бледный цвет лица и глаза, в которых все еще мелькали отголоски сна. Я нервно выдохнула и включила душ. «Отличный способ начать неделю».