– Тебе налить ещё кофе?

– Давай.

Я долила нам кофе и вернулась за стол.

– Расскажи о себе.

– Даже не знаю, с чего начать… – она заулыбалась и, вдохновленно пожав плечами посмотрела вверх, – Я учусь на актрису в местном актёрском училище. Пока что работы мало, так что я в основном зарабатываю на блоге в инстаграмме, а ещё снимаюсь в рекламе. Недавно мне пришло письмо с кастингом в одну развлекательную передачу…

Как они это делают? Ну то есть, кусают людей? Что я должна сделать? Как? Она ведь наверняка будет сопротивляться. У меня точно не хватит сил, чтобы удержать её. Да и потом. Вот я прокушу её шею, а как я пойму, в каком месте делать укус? И что будет, если сделаю не в том?!

– … в общем, эта идея мне очень понравилась. Прослушивание в пятницу, а я ещё не придумала номер! Я жду, когда придёт вдохновение, чтобы написать его. Мне кажется, что все участники уже давно репетируют, а я ещё не придумала номер, и я так волнуюсь из-за этого…

– У тебя всё получится, ты такая жизнерадостная, красивая и приятная в общении – что ещё нужно для полного счастья? – трудно описать, как фальшиво это звучало.

Энни рассмеялась.

– Спасибо, что веришь в меня! Зайдёшь как-нибудь в гости?

– Да, можно. Когда ты свободна?

Как только дверь за Энни закрылась, я подбежала к холодильнику и не глядя схватила первый попавшийся пакет с кровью. Так вот что такое жажда. Это как… сильный голод и жажда сладостей сразу вместе, только в три раза сильнее, чем в худшие дни.

***

Половина седьмого.

Я надела джинсы, черную водолазку, кардиган и небольшой черный рюкзак. Намазала лицо и руки кремом от солнца, нарисовала на глазах стрелки.

Машина Дэвида уже стояла у подъезда.

***

– Нет. Я не могу это читать.

Молли с досадой посмотрела на брата.

– Позволишь хотя бы мне дочитать?

– Как хочешь.

Артур встал, налил себе джин и стал нервно расхаживать по кабинету.

– Так значит, Дэвид – это какой-то старый знакомый Эмили?

– Угу.

По сдержанному тону брата Молли поняла, что расспрашивать его дальше, по крайней мере сейчас, бессмысленно.

***

– Привет, – я улыбнулась и чуть не выдала свои клыки (опять), но тут же закрыла рот.

– Привет, ну что, в музей?

– Кажется, в музей.

– Рабочий день закончился, а пробки – нет.

– И сколько нам ехать?

– Как повезёт. В любом случае – дольше, чем хотелось бы.

– Может, включим какую-нибудь музыку? – предложила я.

– Хорошая идея, а что ты слушаешь?

– Музыка-то всё равно твоя, – я усмехнулась.

– Но мне всё равно интересно, – возможно и так, но Дэвид, видимо, уже выбрал, что поставить, и переключал что-то на экране.

Я осторожно приоткрыла окно. Лучи заката слепили глаза, и я посмотрелась в зеркало, чтобы проверить наличие ожогов – но крем, который дал Брайс, хорошо защищал мою кожу от солнца. Я наслаждалась запахом осени, глубоко вдыхала влажный воздух, смакуя каждый момент, когда мои легкие полностью наполнялись им, и кислород растекался по моим венам. Не знаю, мне кажется, я щурилась от удовольствия, словно кот. Я прислушивалась к шуму пробки, к запаху, доносившемуся с реки и к ощущению скорости.

Хотя присутствие Дэвида и вызывало у меня определенную горечь, это была сладкая горечь. Призрак моей юности, он явился в мою жизнь именно сейчас, словно ангел, чтобы сопровождать меня к смерти.

– Дэвид, расскажи, как тебе работается в Пустыне?

– В Пустыне, – протянул Дэвид, – В Пустыне неплохо. Только слишком солнечно. На то она и пустыня, – усмехнулся он.

– Проводишь исследования или преподаешь там?

– И то, и другое. А какой университет закончила ты?

– Никакой, – улыбнулась я.

– Такое бывает? – удивился Дэвид.

Я пожала плечами.

– Надеюсь, тебе не будет со мной слишком скучно. В конце концов, ты ученый. Наверняка, ученые общаются только с учеными.

– Проблема, так сказать, обычных людей, – ну вот так меня ещё никто не называл, это прямо новые ощущения, – в том, что обычным людям обычно скучно в обществе ученых.

– Звучит парадоксально, – я всё никак не могла отойти от того, что меня записали в «обычные» люди. Уж очень я привыкла быть фриком даже по меркам нашего научного сообщества, да и потом, теперь-то я и человеком быть перестала.

– Да! Ученые любят занудствовать. Но ты вчера героически спокойно вытерпела мою болтовню про ботанику.

–Не припомню, чтобы ты хотя бы начинал занудствовать. Большое упущение с твоей стороны, я считаю.

– Неужели?

– Определенно.

Межрайонная автострада несла нас навстречу закатному солнцу, по-осеннему красному и тусклому, напоминавшему по цвету спелую сахарную тыкву.

Стены музея были сделаны из стекла, так что с улицы здание выглядело как огромное зеркало, а изнутри стены были прозрачными. Когда мы приехали, на улице было уже темно, и находиться внутри яркого здания, стоящего посреди ночи, было приятно; словно ты оказался внутри фонаря, и здесь, прямо внутри здания, есть некое яркое сердце, которое своим светом защищает от тьмы, которая хоть и скалится снаружи, но, тем не менее, бессильна.

Я остановилась у большого полотна, изображающего каменную статую женщины с голубем в руках, чье лицо с закрытыми глазами озаряла спокойная улыбка, пока за её спиной рушилась целая цивилизация.

– Как поразительно она похожа на…

– Кору Фрасиклея, – кивнул Дэвид.

– Кажется, даже голубя она держит так же.

– Правда, должен признать, на картине её улыбка гораздо более живая.

– Её улыбка… спокойная и решительная. Она даёт понять, что гибель этой цивилизации – вынужденная необходимость. Просто то, что должно случиться. Поэтому она не плачет. Она улыбается. Великолепное полотно.

– Кажется, эта кора распрощалась с тем народом. Отвернулась и отдалилась от него. Теперь её лицо обращается к нам.

Молния, уверенным мазком пронзающая холст, словно вырвалась из картины, и вместо проклятой земли покинутого небом народа, ударила в моё сердце, заставив меня повернуться к Дэвиду. Его глаза встретили мой испуганный взгляд, и на мгновение мне показалось, что откуда-то он знает больше, чем должен.

– Мне тоже нравится эта картина, – улыбнулся Дэвид, – мы словно стоим на вершине Олимпа, рядом с богами, с самой Судьбой, приговорившей этот народ к гибели.

– Но стоит нам отвернуться…

– Не больше, чем люди, бессильные перед спокойной улыбкой каменной богини. Кора…

– Да?

– Жаль, что ты так мало улыбаешься. Даже каменные коры всегда были с улыбкой.

– Ну да. Фальшивой и каменной, – я, кривляясь, растянула губы, парадируя статуи.

Дэвид улыбнулся в ответ. У него не было клыков: обычные человеческие зубы.

Мы решили зайти в бар, а потом прогуляться по городу. На первом этаже, сбоку от лестницы, ведущей на второй этаж, был незаметный проход, ведущий в бар с пуфиками и высокими кальянами. Мест в баре было немного и все они были заняты. Мы взяли по коктейлю с собой и вышли из бара сразу на улицу, обошли музей и оказались на площади перед музеем.

Северо-Восточный район был невероятно красивым. Несмотря на то, что центральные площади с киосками и скамейками во всех районах были спроектированы одинаково, в каждом районе они были разными, и, скорее, больше «внутренне», чем внешне: было очевидно, что у каждого района есть своя особая, неповторимая атмосфера, и если мой, Юго-Западный район, который славился модными показами, был пропитан духом молодости и свободы, то этот район словно пах женскими духами. Складывалось впечатление, что все те, кто имеют отношение к модным показам в Юго-Западном районе, живут в Северо-Восточном. Наличие Музея сыграло большую роль в развитии района. Говорили, что в одной из многоэтажек есть квартира, среди постояльцев которой были известные писатели и политики, так что эта квартира является исторической ценностью, и стоимость её аренды в месяц превышает мою зарплату раза так в четыре… Картины словно вырывались из музея: на площади стоял стенд с картинами современных авторов, а также мольберты с холстами и красками, так что любой прохожий мог попробовать свои силы в изобразительном искусстве. Но людям больше по душе приходился асфальт: он тоже был весь разрисован мелками и красками.