Между тем царица Наталья Кирилловна зорко и ревниво следила за честолюбивыми поползновениями царевны; раз даже не сдержалась и открыто высказалась в присутствии старших и младших царевен, золовок и падчериц: «Для чего она стала писаться с великими государями вместе? У нас люди есть, и они того дела не покинут». Официально между обоими дворами, царевниным и царицыным, соблюдались корректные отношения. Конец августа 1688 г. оба государя и с ними царевна-правительница проводили в селе Коломенском. «Августа в 27 день, – читаем в Дворцовых разрядах, – великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая государыня благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна, всеа Великие и Малые и Белые России самодержцы изволили государыни царицы и великие княгини Натальи Кирилловны ангелу (26 августа день св. Наталии) праздновать в селе Коломенском»[98]. На самом деле между ними накипало взаимное и все более открытое раздражение, становившееся заметным посторонним наблюдателям. Софья косо посматривала на занятия Петра. Его потешных она называла озорниками, а он все набирал и набирал потешных. За осень 1688 г. генерал Гордон заносит в свой дневник ряд требований Петра о высылке из Гордонова полка в Преображенское для записи в потешные солдат, флейтщиков и барабанщиков, замечая при этом, что князь В.В. Голицын очень недоволен этими требованиями. Гордон делит в дневнике придворное общество на две противоположные партии и под 23 сентября 1688 г. делает отметку, что разговор Петра с каким-то подьячим, которого царь расспрашивал, получали ли жалованье подьячие, возбудил неудовольствие в другой партии. 17 октября он упоминает в дневнике о том, что, возвращаясь из Измайловского с близким к князю В.В. Голицыну человеком Л.Р. Неплюевым, имел с ним пространный разговор о тогдашних «тайных соображениях»[99]. Как потом выяснило следствие, у людей, окружавших царевну и предвидевших с ее падением и свое собственное, стали появляться страшные мысли. Князь В.В. Голицын вздыхал: «Жаль, что в стрелецкий бунт не уходили царицу Наталью с братьями, теперь бы ничего не было». Шакловитый ставил вопрос ребром: «Чем тебе, государыня, не быть, лучше царицу извести». Один из его подчиненных, стрелец Чермный, шел далее всех и высказывался уже совершенно открыто. «Как быть, – рассуждал он, – хотя и всех побить, а корня не выведешь: надобно уходить старую царицу, медведицу». А на возражение, что за мать вступится царь, он добавлял: «Чего и ему спускать? Зачем стало?» Софья подогревала это настроение своими жалобами на притеснения, чинимые будто бы ей нарышкинской партией. Неоднократно царевна призывала к себе доверенных стрельцов и беседовала с ними. «Зачинает, – говорила она раз перед ними в церкви у Спаса на Сенях, – зачинает царица бунт с братьями и с князем Борисом Голицыным, да и патриарх на меня посягает; чем бы ему уговаривать, а он только мутит». Шакловитый, присутствовавший при этом разговоре, сказал: «Для чего бы князя Бориса и Льва Нарышкина не принять (устранить)? Можно бы принять и царицу. Известно тебе, государыня, каков ее род и какова в Смоленске была: в лаптях ходила!» – «Жаль мне их, – возразила царевна, – и без того их Бог убил». Среди стрельцов приверженцы Софьи распускали самые нелепые слухи вроде тех, какие были пущены в 1682 г. Говорили, что Нарышкины покушаются на жизнь царевны; что Федор Нарышкин, придя в комнату царевны, бросил в нее поленом; что Лев и Мартемьян Нарышкины ломились в комнату царя Ивана и изломали его царский венец; что Лев Нарышкин и князь Борис Алексеевич Голицын растащили всю царскую казну, а всех стрельцов хотят перевести; что в Преображенском только и дела что музыка да игра и что приспешники молодого царя «с ума споили» и т. д. Чтобы раздражить спокойных стрельцов, прибегали даже к хитростям. Преданный Софье человек, подьячий приказа Большой казны Шошин, одевшись в костюм, похожий на костюм Льва Кирилловича Нарышкина, в сопровождении стрелецких капитанов ездил ночью по Москве, хватал караульных стрельцов и приказывал бить их до смерти. И когда стрельцов начинали колотить, один из спутников Шошина громко восклицал: «Лев Кириллович! За что бить до смерти? Душа христианская!» Этим думали вызвать озлобление против Нарышкина в массе стрельцов. Но масса эта оставалась спокойной. На жалобы Софьи у Спаса на Сенях наиболее преданные стрельцы равнодушно отвечали: «Воля твоя, государыня, что хочешь, то и делай». Настроение 1682 г. не повторялось. Самые беспокойные и недовольные элементы из стрелецкого войска были разосланы из Москвы по городам после расправы с Хованским, и Софья теперь потеряла то орудие, которым она так успешно действовала в 1682 г. Речи Софьиных приспешников немедленно передавались ко двору царицы Натальи и передавались в настолько преувеличенном виде, насколько могла преувеличивать сплетня XVII в. При царицыном дворе обвиняли Шакловитого в попытках убить князя Б.А. Голицына и братьев Нарышкиных, говорили, что он намеревался вдовствующую царицу заточить в монастырь или прямо извести, запалив Преображенское, что сторонники Софьи ворожили против здоровья царицы и по ветру напускали на нее с сыном и на всю их родню всякие болезни и т. д.[100] Озлобление между обеими сторонами росло. Легко понять, какое впечатление производили эти разговоры при дворе царицы Натальи на восприимчивого юношу Петра, видевшего в детстве кровавые сцены устроенного сестрой стрелецкого мятежа, какая глубокая ненависть к Софье должна была расти в его душе. Первые открытые столкновения брата с сестрой произошли в июле 1689 г.
Между тем как Петр летом 1689 г. особенно усердно предавался военным играм с потешными конюхами и новому занятию, всецело его захватившему, – кораблестроению, все более тяготясь московским церковно-придворным ритуалом и все более уклоняясь от участия в его исполнении, царевна-правительница как бы намеренно подчеркивает свое строгое соблюдение этого ритуала и свою преданность святыням и готовность участвовать в церковных торжествах. Вернувшись из Переяславля к 11 июня и побывав на панихиде по царю Федору, служившейся в этот день именно потому, что царь запоздал к 8-му, Петр после панихиды отправился в Преображенское. 19 июня оттуда в Оружейную палату был прислан потешный сокольник Иван Юров, который, «пришед, сказал: сего де вышеписанного числа из села Преображенского великий государь послал его к Москве в Оружейную палату, а указал: пару пистолей немецких со станками шамшировыми, с золоченою медною оправою, которая прислана была из Оружейной палаты к нему, великому государю, в поход сего ж месяца июня, отдать в Оружейную палату по-прежнему, и вместо того взять три пары пистолей немецких же, с станками с синослоевыми»[101]. В то же время в Преображенском заложен был «потешный корабль», крупных размеров баркас, стенки которого строились в четверть аршина толщины. Из Преображенского Петр появился в Москве 24 июня вечером «в отдачу дневных часов, а 25 июня вместе с царем Иваном он после литургии выходил в Успенский собор на торжественное молебствие по случаю дня коронации, совершавшееся патриархом. Затем отметки о выезде Петра из Москвы нет. 28 июня он по обыкновению был вместе с братом в Успенском соборе у малой вечерни и молебного пения, 29 июня, в день своего ангела, в том же соборе слушал литургию. После литургии Петр в верху, в новой Столовой, жаловал сибирского и касимовского царевичей, бояр, окольничих, думных и ближних людей для тезоименитства своего кубками ренского, а после них в той же палате жаловал стольников, полковников, стряпчих походных, дьяков и гостей водкой. В этот день объявлены были производства в чины.
Царский тесть Ф.А. Лопухин был пожалован в бояре, И.И. Нарышкин и П.М. Апраксин из комнатных стольников были произведены в окольничие. 2 июля за 3 часа до вечера Петр отбыл в Коломенское. За описанное время он пропустил целый ряд церковных торжеств, на которых неизменно присутствовала Софья, частью с царем Иваном, частью одна. 14 июня в Успенском соборе царь Иван с царевной Софьей присутствовали на молебствии по случаю полученных вестей о победе Голицына над крымцами. Петр, вероятно, сознательно уклонился от этого торжества, так как вести из Крыма не заключали в себе ничего отрадного. Голицын писал, что при приближении русских к Крыму были бои с крымцами, в которых «ратные люди бусурман многих побили и живых поимали и с поля их сбили», что хан «с своим поганством, видя их, ратных людей, мужественное и храброе на себя наступление, ушли от них в Перекопь и в иные дальние свои жилища». В дальнейшем же извещалось, что когда бояре и воеводы от Перекопи отступили и шли к речке Белозерке, то на них нападали белгородские орды и черкесы и «с теми неприятелями были у ратных людей бои великие, на которых они, ратные люди, того поганства многих побивали». Отступление от Перекопи, укрепления которой Голицын не решился штурмовать, знаменовало собой явную неудачу второго Крымского похода. Так это и поняли при дворе Петра. 14 июня было навечерие памяти Ионы, митрополита Московского. Царевна второй раз в этот день выходила в Успенский собор к всенощному бдению. 15 июня, в самый день памяти митрополита Ионы, она слушала в Успенском соборе литургию, вечером этого дня в канун празднества Тихона чудотворца была у всенощной во вновь сооруженной церкви Тихона в Белом городе у Смоленских ворот, а утром 16 июня, в самый праздник Тихона, присутствовала на освящении этой церкви и слушала в ней литургию. 20 июня царевна «изволила для моления о дожде иттить к церкви пророка Илии, по прозванию Обыденного, что за Пречистенскими вороты близ Москвы-реки, и той церкви слушать всенощного пения»[102]. Утром 21 июня она вместе с царем Иваном Алексеевичем шла в крестном ходу из Успенского собора в эту церковь Ильи Обыденного и была там за обедней. 23 июня, в день празднования Сретения Владимирской иконы Богоматери, царевна шествовала в крестном ходу из Успенского собора в Сретенский монастырь, отстояла там литургию, а после литургии вернулась с крестным же ходом в Успенский собор. 26 июня она «изволила иттить для моления» в Новодевичий монастырь, была там у обедни и молебного пения. 27-го прибыл туда царь Иван Алексеевич. Из монастыря царевна с братом вернулись 28 июня на рассвете, 4 июля, в навечерие празднества «преподобного Сергия Радонежского», царевна слушала всенощную на Троицком подворье в церкви Сергия. 5 июля вместе с царем Иваном она была за литургией в той же церкви, а затем оба прибыли в Успенский собор на молебствие по поводу победы над раскольниками в этот день в 1682 г.: «что в прошлом во 190 г. июля 5 дня милостию всесильного Бога за Его святую соборную и апостольскую церковь и за святую непорочную христианскую веру раскольщики и церкви Божии противники распопа Микитка Пустосвят с его советники попраны, и побеждены, и искоренены». 7 июля было празднование московскому митрополиту Филиппу, перенесенное почему-то на этот день с 3 июля. Царевна Софья с братом Иваном – в Успенском соборе[103]. Эти частые выходы царевны, это постоянное появление ее на церковных торжествах среди народа, создавшее царевне популярность, не были по душе царице Наталье и приверженцам Петра, могли казаться им опасными. Можно предполагать, что при дворе Петра шла речь, что надо положить этим выходам конец. 8 июля, в день празднования Казанской иконы Божией Матери, бывал из кремлевских соборов крестный ход в Казанский собор к литургии. На это торжество рано утром 8 июля приехал из Коломенского в Москву Петр. Оба государя и царевна из дворцовой церкви Спаса, сопровождая иконы, вышли в Благовещенский собор, а оттуда направились в Успенский собор. Против угла «Грановитой палаты шествие встретил патриарх со всем Освященным собором. Приложившись к иконам и преподав благословение государям, патриарх вместе с ними вошел в Успенский собор. В соборе государи прикладывались к иконам и мощам, а хор пел им многолетие. Отсюда крестный ход должен был двинуться дальше. В этот момент и произошло столкновение Петра с сестрой. Царевна взяла образ «О тебе радуется», чтобы нести его в ходу. Петр потребовал, чтобы Софья не ходила. Царевна возражала, вышел горячий спор. Царевна настояла на своем и отправилась с крестным ходом. Петр, сдерживая гнев, дошел с процессией до Архангельского собора, здесь ее покинул и уехал в Коломенское. После многолетия, читаем в официальной разрядной записке этого дня, ни слова, разумеется, не говорящей об описанном столкновении, о котором нам рассказывает в своих воспоминаниях А. Матвеев, из соборной церкви великий государь Иоанн Алексеевич и великая государыня Софья Алексеевна изволили идти за иконами и за честными крестами в Спасские ворота на Лобное место. А великий государь Петр Алексеевич «изволил святые иконы и честные кресты из соборные церкви проводить до соборные ж церкви Архистратига Божия Михаила и изволил он, великий государь, приттить в тое церковь. И, знаменався у святых икон и у мощей благоверного царевича Димитрия, изволил с Москвы иттить в то же вышепомянутое село Коломенское»[104].
