«Маленький бандито Якобино» темпераментно исполнил свои первые акробатические трюки «в три угла» – прыжки по трём диагоналям манежа. Заканчивались они фляками и задним сальто.
Чёртик забрался к гимнастке на трапецию. Он раскачивался, бедокурил, всячески мешал. Воздушная гимнастка отчаянно повизгивала, чем немало смешила публику.
На помощь гимнастке в манеж выскочили партнёры Эвальда по вольтижу и сам хозяин цирка. Они пытались поймать бесёнка, чтобы продолжить представление.
Чертёнка хватали за хвост, но он вырывался, исполняя сальто. Крутился на месте колесом. Его подбрасывали вверх, он оказывался снова на трапеции, а потом в стойке на руках у Эвальда. Его перебрасывали через весь манеж из рук в руки. Он стоял у Пасторелли ту самую злополучную стойку голова в голову. Чертёнок летал, парил, царствовал на манеже. Он был центром внимания. Его темперамент, артистизм и трюки ошарашивали. Это был целый каскад, калейдоскоп акробатических экзерсисов.
Их «меланж-акт» имел грандиозный успех! Пасторелли счастливо улыбался и подмигивал Эвальду. Весь его самодовольный вид выражал фразу: «Я же говорил!..»
Зрители долго не отпускали с манежа «Маленького бандито Якобино». Аплодисменты были бурными и щедрыми. Как летний ливень.
Филипп стоял между Луи и Эвальдом. Кланялся. Точнее, Луиджи то и дело наклонял его голову к манежу. Сам он мало что слышал и понимал. В ушах звенело. Слегка подташнивало. Перед глазами – плотная белёсая стена, пробиваемая радостными цветными разводами «Солнца-цирка». Единственное, он чётко осознавал, что сегодня по-настоящему стал АРТИСТОМ!
За кулисами Филипп закатил глаза и упал в обморок. Его едва успел подхватить старший брат. Сердце мальчика, не привыкшее к таким нагрузкам, захлебнулось. Филипп задохнулся от бешеного темпа, волнения и напряжения.
…Его били. По щекам. Чтобы привести в чувство. Тут же целовали, поздравляли. Давали что-то нюхать. Снова награждали пощёчинами, пока он не пришёл в себя…
Тогда, в далёком 1903 году, девятилетний Филипп Лутц и представить себе не мог, что манежное прозвище Якобино станет ему до скончания дней именем.
Якобино!.. Звёзды сошлись…
А где-то там, по пыльным дорогам планеты, по извилистым тропам судьбы катились в этот час неприкаянные цирковые фургоны его старших братьев Альфонса и Георга.
Глава седьмая
Несколько лет дела цирка Пасторелли напоминали аттракцион «русские горки». То они летели вниз до предела, то выбирались из нищеты и долгов, позволяя себе наконец-то сытно поесть.
За это время труппа менялась неоднократно. Артисты уходили, точнее, бежали от безденежья, получая долговые векселя вместо обещанных ассигнаций. Приходили новые, покупаясь на посулы Пасторелли.
Дважды он неверно выстраивал маршрут. Суетился. Рисковал. Лез на рожон. Становился в одном городе бок о бок с конкурентами. Как-то решил пободаться с самим Стрепетовым. Тот когда-то начинал простым ламповщиком у старого циркового монстра Вильгельма Сура. Потом был управляющим в разных мелких цирках. Попал в цирк Соболевского. Подставил того. Не считал за грех и в дальнейшем плутовать, жульничать. Со временем приобрёл собственный цирк. Теперь представлял собой крепкого хозяина. А было время, Стрепетов заискивал перед Пасторелли, заглядывал в глазки. Луиджи это помнил. Но с тех пор времена изменились.
В одном из провинциальных городов они встретились. Пасторелли перед началом гастролей привычно положил на стол обер-полицмейстера завёрнутую в лощёную бумагу пачку кредиток и получил разрешение на строительство цирка в нужном ему месте. Но когда работники уже было начали вбивать колышки на площади, где собирались поставить цирк, Пасторелли встретился с начальником города снова. Рядом с ним стоял торжествующий Стрепетов. Обер-полицмейстер ничтоже сумняшеся спросил Пасторелли, что он тут делает? Тот развёл руки и открыл от удивления рот. Начал растерянно лепетать, мол, как же так? Разве сумма была недостаточной? Тут уже полицейский руки в боки и свирепый взгляд. Что такое? О каких таких «дивидендах» идёт речь? Вообще впервые вижу! Клеветать на обременённого властью? Мерзавец! В двадцать четыре часа из города или в каталажку до суда!..
Пасторелли счёл за благо ретироваться и исчезнуть из города раньше срока. Судиться с обер-полицмейстером означало остаться без цирка и свободы. Видимо, всё-таки дал мало. Стрепетов явно перебил его ставку.
Это обстоятельство нанесло ощутимый урон его самолюбию и финансовым возможностям, едва не сделав банкротом.
Пасторелли, прижатый обстоятельствами к стенке, решился на отчаянный шаг. Он взял ссуду и выстроил в Екатеринославе на Озёрной площади стационарный деревянный цирк. Набрал новую труппу и пригласил к себе не кого-нибудь, а самого Макса Высокинского. Слава об этом клоуне гремела по всей стране. Стоил он немало. Но иного пути не было. Луиджи Пасторелли шёл ва-банк. Это было отчаяние…
Макс Высокинский. Легендарная личность. Предмет зависти коллег и вожделения каждого хозяина цирка.
Он был в расцвете своего таланта. Народ на него валил девятым валом. Высокинский одним из первых начал вводить в клоунские антре разговор, сценки, мелкие репризы, танцы и имел у публики шумный успех. Имя Макса пользовалось большой популярностью. Его типаж – Белый клоун. Он появлялся на манеже в широком клоунском костюме, который не мешал акробатике. Как правило, ярких расцветок с аппликациями. Потрясающий актёр. Неподражаемо заразительно смеялся и в нужный момент так же плакал. Акробат, наездник, жонглёр. Виртуоз!
Его считали интеллигентным артистом. Он много читал и постоянно искал материал для своей работы. Выступление всегда заканчивал акробатикой. «Акробатический финал легче запоминается публикой. Смех иногда может вызвать жалость, а ловкость всегда приводит в восторг. Лучше, когда публика, уходя из цирка, говорит: “Какой клоун ловкий”, чем когда она замечает: “Какой клоун смешной”».
Макс знал, как сразу захватить зрителя. Его выход на арену всегда сопровождался или плачем, или смехом. «Шпрехом» во время номеров Макса обычно был сам директор цирка. Клоун звал его «хозяином», а директор величал клоуна Иван Ивановичем. Выносили ходули. Директор объяснял, как ими надо пользоваться. Макс изображал человека, который первый раз в жизни встал на ходули. Под хохот всего цирка, пугая сидящих в первых рядах, Высокинский спотыкался, падал, бегал через весь манеж, рискуя свалиться за барьер. Затем музыка начинала играть «Камаринскую». Директор предлагал Максу станцевать на ходулях за бутылку коньяка. И до этого неуклюжий человек внезапно превращался в изумительно ловкого плясуна, выделывающего на ходулях такие замысловатые коленца, какие впору только отменному танцору. После танца приносили коньяк. Директор предупреждал Макса, что коньяк действует на ноги. Макс выпивал его, провозглашая тосты. Затем изображал на ходулях пьяного. Замертво падал. Директор гнал его с арены, угрожал сторожем, городовым, урядником, наконец – тёщей. Тёща производила впечатление, пьяный вскакивал и убегал.
В одной из клоунад Макс прекрасно исполнял танец на обыкновенной лопате. Становясь на неё обеими ногами, проделывал невероятные па.
Ещё у него был номер с павлиньим пером. Он выдувал его из длинной деревянной трубки, оно поднималось высоко в воздух. Макс ловил его на кончик носа и балансировал. Перед публикой представал ловкий жонглёр…
Высокинский в короткий срок вернул былую мощь цирку Пасторелли. Наконец они избавились от надоевших передвижных фургонов, от быта бродяг. У них теперь появились все шансы из замызганного рваного шапито перебраться в приличные губернские цирки.
Луиджи Пасторелли быстро обогатился. Снова поверил в себя, забронзовел. Его нос приподнялся, в голосе опять появились металлические нотки, не терпящие возражений.
Глава восьмая
Сезон в Екатеринославе подходил к концу. Надо было думать о будущем.