— Ты у меня умница, Никуля. Идём, представлю тебя всем.
Он по-хозяйски кладёт мне руку на талию и не собирается её убирать. И это хорошо, потому что я вновь заряжаюсь его силой и уверенностью.
Мы ходим из отдела в отдел, переезжаем с этажа на этаж и к концу нашего обхода у меня уже не на шутку гудят ноги. А спина буквально горит от прожигающих взглядов новых коллег. Во многих кабинетах — настоящие мастодонты, гораздо старше меня. Конечно, им не нравится, что между ними и шефом будет стоять буфер в лице девчонки-недоучки. И пусть в глаза мне никто не говорит гадостей, но за глаза — точно скажут и очень много. Я уже видела на одном из мониторов видео с аукциона. И мать Аристарха о нём говорила. Представляю, какое мнение теперь у всех этих людей обо мне.
Впрочем, не все стесняются высказаться в глаза. Та же Мила, стоит мужу отвлечься на звонок, хватает меня под руку и отводит к окну в общем коридоре.
— Глянь вниз, — говорит она, подталкивая меня к огромной панорамной раме, такой прозрачной, что кажется, шагни вперёд и полетишь с головокружительной высоты.
— Зачем ты мне это показываешь? — пячусь назад. Терпеть не могу высоту.
— Чтобы ты знала, откуда будешь падать.
Хмыкаю, выдерживая её взгляд:
— С чего ты взяла, что буду?
Она меряет меня презрительным взглядом:
— С того, что он поиграется с тобой и бросит, — выплёвывает она. — Дешёвка!
На мою талию ложится мужская ладонь, меня уверено прижимают к горячему сильному телу.
— Вы ошиблись, Мила, — ехидно произносит Аристарх. — Ника очень дорога. Особенно — мне.
Он снова уводит меня в кабинет, и когда мы остаёмся одни, я вскидываю брови и, глядя ему прямо в глаза, говорю:
— Ты забыл добавить: Ника — дорогая игрушка.
Сейчас мне с ним проще устанавливать зрительный контакт. Он сидит в кресле, а я стою перед ним между его ног. Руки Ресовского лежат на моих бёдрах, он смотрит на меня снизу вверх, в кои-то веки.
Но ухмыляется так ехидно, будто это он возвышается надо мной. Будто я вынуждена заглядывать ему в лицо. Хотя, отчасти, так и есть.
Рука нахально ползёт вверх, задирает край пиджака, забирается под топ и начинает гулять по линии пояса брюк.
— Сахарок, — говорит он при этом совершенно спокойно, — я хочу, чтобы ты запомнила: я парень простой. Говорю обычно то, что хочу сказать. Без подтекстов и двойных смыслов.
Я фыркаю.
— Ага, а кто мне вещал недавно про акулу бизнеса? Простаков среди вас нет. Их сжирают, едва те вылупились.
Довольно щурится, ведёт рукой вверх, посылая рой мурашек по коже. И пробуждая совсем не те, что мне нужно сейчас, мысли.
— Ты умна, моя сладкая, — почти мурлычит он и, наконец, тянет на себя и усаживает на колени. — Но случилось так, что ты действительно мне дорога. Очень. И речь совсем не о деньгах. В этом плане ты бесценна.
Аристарх одну за другой вытаскивает шпильки из моей причёски, и когда тяжёлая волна падает мне на плечи — его глаза вспыхивают дьявольским огнём. Пугая и будоража одновременно.
— И давно ты это понял? — не произношу, а выдыхаю я. Потому что говорить становится всё сложнее.
— Когда мне сказали, что тебя забрали люди Ката, — он вдруг порывисто прижимает меня к себе, кладёт руку мне на затылок, путаясь в волосах. — Я уже готовился отбивать тебя у них.
— И что, — замираю я, вдруг осознавая, что услышала сейчас признание, настоящее, потому что с таким лицом и с такими глазами, не играют, — ты бы бился за меня?
— До последней капли крови, — отвечает, не задумываясь. — Даже, если бы был тебе не нужен.
Меня пронзает. Это… это слишком много… Потому что человек готов отдавать, ничего не требуя взамен. Я не могу теперь думать о нём плохо, ненавидеть, динамить. Потому что — как?
Даже если я не нужен тебе…
Я тянусь, касаюсь шелковистых волос, ерошу их. Солнце вплетает в его кудри ниточки золота, отражается в глазах. И они наливаются тёплым светом, словно тёмный янтарь.
Аристарх сейчас просто ошеломительно красив.
Его ладони добираются до моей груди и накрывают её, чуть сминая через тонкое кружево лифчика.
За поцелуем я тянусь первая. Но не умею — лишь вожу губами по губам.
Он ласково усмехается, перемещает руки и на талию, сжимая посильнее и притягивая ближе.
— Знала бы ты, Сахарок, как мне нравится тебя учить. Итак, урок первый — поцелуй…
Он приникает к моим губам, как жаждущий — к источнику живительной влаги. Показывает, что значит целоваться взахлёб. До нехватки кислорода. Я цепляюсь за лацканы пиджака, чтобы не уплыть, не улететь, удержаться. Чувствовать хоть какую-то опору. Потому что меня уносит. Бабочек в животе нет. Но есть — рыжий пушистый котёнок. Он наполняет всё моё существо трепетными вибрациями своего мурчания. Я мурчу вместе с ним.
Аристарх отрывается и смотрит на меня ошалело, взъерошенный и очень ручной.
— Время, — произносит хрипло, — я помню, Сахарок. Долбанное время.
Он упирается лбом в мой лоб.
А я понимаю — нафиг принципы. Прошлое — в прошлом. Я навсегда сохраню светлую память о Вадиме. Но разве он хотел, чтобы я страдала? Я буду жить, улыбаться, смеяться. Ведь ему так нравился мой смех… В этот момент я окончательно прощаюсь с прошлым, готовая раскрыться настоящему и принять его таким, какое есть.
Ведь вот оно — с сияющим взглядом, сумасшедшими поцелуями, красивыми руками.
Моё до последней капли крови.
— Поехали домой, — шепчу я, обнимая его.
— Что так? — Аристарх вскидывает брови.
— Кажется, я только что поняла. Что ты нужен мне. Очень-очень. Везде.
И ловлю его счастливый взгляд.
Вниз мы просто несёмся… И целуемся-целуемся-целуемся…
В лифте, у входа, в машине, на рецепшне отеля, снова в лифте, у дверей нашего номера… Даже вваливаемся внутрь, целуясь. Я вишу на Аристархе, как обезьянка, но прижимает меня к стене. Расстёгивает мой пиджак, задирает топ…
И тут раздаётся покашливание.
Мы отрываемся друг от друга, чтобы наткнуться взглядом на… мою свекровь. А рядом с ней стоит хрупкая воздушная девушка и смотрит на нас расширенными от ужаса глазами. Её лицо пунцовое. Даже уши горят.
У меня начинают тоже.
Аристарх прячет меня за собой и зло выдаёт:
— Мама, что всё это значит? И зачем ты притащила Мирославу?
Свекровь гордо вскидывает голову и чеканит:
— Чтобы ты понял, что променял правильную чистую девочку на отвязную шлюху!
Закрываю лицо руками и сползаю по стене прихожей. В этот момент я чётко понимаю: его мать меня не примет. Ни-ког-да…
Аристарх наклоняется, подхватывает меня на руки и проходит вместе со мной мимо непрошенных гостей. Я прячу лицо у него на груди. Не хочу видеть свекровь. И эту Мирославу — правильную чистую девочку — тоже.
— Арис, куда ты собрался? — мать моего мужа окликает его, он чуть притормаживает, по-прежнему крепко прижимая меня к груди.
— В спальню, — отвечает он, — существует такая комната, в которой молодожёны, обычно, проводят большую часть времени. Если хотите, можете с нами. Мире будет полезно посмотреть.
Свекровь зло фыркает, хватает под локоток девицу, которая едва ли не падает в обморок от перегрева — вредно так гореть. Обе женщины, наконец, уходят, нарочито громко хлопнув дверью.
Аристарх вместе со мной опускается на диван в гостиной, прячет лицо в распущенных и разметавшихся волосах.
— Она никогда не примет меня, — выдыхаю грустно.
— Никогда не говори «никогда», Сахарок, — целует меня в висок муж. — Порой обстоятельства меняются так непредсказуемо.
— Возможно, — грустно отзываюсь я, — но жить и ждать, когда изменятся, — очень тяжко.
— Эй, малыш, выше носик! — муж ласково щёлкает меня по носу, а потом целует в него же. — Я буду с тобой. Ведь главное, что я тебя выбрал, и ты нужна мне. А мама… она смирится. Особенно, когда возьмёт на руки нашего первенца.
— К-какого первенца? — хлопаю глазами.
— Которого мы с тобой заделаем прямо сейчас, — самодовольно лыбиться этот котяра. — Ведь мы за этим сюда приехали, так же?