- Мне, конечно, нетрудно пообещать тебе что угодно, я только не понимаю - зачем? Разве тебе от моего обещания полегчает?

Встал почти вплотную. Она чувствует его близость, продолжает мерно собирать чемодан.

- Мне полегчает,- и дальше избегает встречи взглядами.

- Хорошо, обещаю,- не уходит.- Не вижу, чтобы стало легче.

- Мне стало,- негромко отвечает, прячась в делах и собственных кудрях.

- Тогда посмотри на меня,- требует Сергей.

У нее глаза такие же, какие были в Пекине: будто отвесили оплеуху, когда она ожидала поцелуя. Растерянные, больные и, кажется, испуганные.

- Этери, что случилось, пока меня не было?- проводит по щеке, отводя локоны.

- Просто время пришло… понять свое место,- поднимается, чтобы обнять, прижаться уронить короткий поцелуй в крепкую мужскую шею.

- Мне кажется, ты выбираешь неправильное место,- пытается добраться до глубины Дудаков.

Но в ответ лишь руки сжимаются крепче, обнимают сильнее. И отпускает.

- Тебе тоже пора собираться, Сереж. День и правда сегодня сложный. Не стоит дополнительно усложнять философией.

Она приземленно права, но по сути - все ее мысли для него большая ошибка, а молчание - еще большая. Только сделать с этим нельзя ничего. Как минимум пока. И он идет собираться. Готовиться к последнему дню, в котором нет никого, кроме них двоих и этих веселых детей, устраивающих порой невеселые сюрпризы.

========== Часть 47 ==========

Телефон булькнул напоминалкой, что через пятнадцать минут нужно с вещами выходить из номера. Сначала в автобус, потом на каток. Больше сюда они уже не вернутся.

Дудаков смахнул напоминалку, следом за ней сообщения от Ксюши, которое даже не прочитал. Если имени дочери не упоминалось, то Дуд вообще лишний раз не вдавался в месседжи ее матери. А уж в те, в которых светились игривые смайлики - и подавно.

Снова посмотрел в распахнутый чемодан, решая, что бы еще переложить иначе, хотя все было на своих местах и никаких изменений не требовало. Сергей думал. Мысли были одна другой серее. Его прекрасная игра в счастье неумолимо заканчивалась. Собственно, уже закончилась. Но, даже не случись непонятного разговора, где больше молчания, чем диалога, все равно бы закончилось не позднее завтрашнего утра. Хорошо, возможно, вечера.

А теперь, когда Этери почти из воздуха выстроила между собой и им стену, тем более говорить было особенно не о чем. Если это не конец, то ветерок дует именно с того края. Останется только вспоминать несколько глупых дней счастья перед закатом. Что еще ему остается? Пройдет лет пятнадцать. Катька вырастет. И все то, что ты отодвинул ради нее не будет ее занимать нисколько. И это нормально. Ксюша его, конечно, теперь уже не дожмет. И так бы не дожала, но теперь - и подавно. останется в семье и с семьей. Хотя бы - привычно. Да и семья у него хорошая. Это он - слабое звено, польстившееся на журавля в небе, а схватившее для начала синицу в руки.

Хотелось понять, с чего так похолодала Этери, но зачем все это? Если ей не нужны разговоры, достаточно своих размышлений и принятия собственного решения? Опустил лицо на сложенные в замок руки, стоящие на коленях. Пальцы прижались к губам.

Этери не любила лишней психологии и лирики. Вот все это - поговорить по душам - не очень про нее. Она что-то внутри долго варила, принимала решение, шла вперед. И либо побеждала, либо возвращалась побитой и вытрепанной. Отряхивалась, зарубцовывалась по глубоким ранам и снова шла вперед в соответствии с решением принятым ранее.

Так получилось с Женькой в последний раз. Сама решила, сама позвала назад. Ни с кем не советовалась. Глейх по этому поводу в тренерской даже целый диспут устроил на следующий день - “Возвращение Жени Медведевой и экзистенциальность мира фигурного катания”. Ну, то есть причитал в стиле “какая боль, какая боль”. Сережа молчал, не потому что ему нечего было сказать Даниилу Марковичу, а потому что единожды предавший… нет, конечно, понятно - дети есть дети. Всякое бывает. Дудаков, вообще, добрая душа, так все считают. Женька тоже так считала. Но Сергей Викторович ничего не забывал и прощал гораздо меньше Этери Георгиевны. Он просто умел сосуществовать со своим непрощением. Так вот - Женю Дудаков не простил. Больше не верил. Сердца не открывал. И ведь был прав. Характер есть характер. Судить он, наверное, права не имел, а вот простить или не простить мог решать.

После второго эпизода Этери ничего и никому не говорила. Ушла и ушла, высказалась и высказалась. Только стало видно, что еще на пару сантиметров отодвинула от себя всех девчонок. Боялась новых ран. Молча.

Вот и сейчас что-то ее напугало. Только непонятно - что. И не скажет. Не верит она Сергею. Засыпает, просыпается, выдыхает, выкрикивает, выстанывает оргазмы, целует в шею, шутит, смеется, а не верит. И не сделаешь с этим ровно ничего. Нельзя насильно родить в человеке веру и отшептать ожидание боли.

В дверь настойчиво стукнули дважды. Пошел открывать,продолжая размышлять о тупике, из которого непонятно где выход. И есть ли он вообще.

В темных упрямых глазах стоящей на пороге женщины было слишком много даже для Дудакова, столько он читать не умеет одновременно. Молча отступил, давая войти.

- Не люблю незавершенностей и тебя ни за что обидела,- резко и нервно,- но я боюсь. это все слишком хорошо, Сереж. Все слишком правильно. Так не бывает.

- Я не обиделся,- это было не совсем правдой, но и ложью не было.

- Ты обиделся. Должен был. И ты прав,- стояла близко, завязавшись узлом рук на груди.- Тебе сообщение пришло от матери твоего ребенка.

Не хотела называть Ксюшу по имени, получилось скомкано: у Дудакова двое детей, у обоих есть матери, но он понял.

- Читать не надо было. Но я уже увидела. У вас нежные отношения. Хорошо, что так, но…

Женщина замолчала, прикусывая губы и закусывая щеку изнутри. Сделала глубокий вдох, выдохнула.

- Это не похоже на переписку с человеком,с которым нет никаких отношений, кроме общения про ребенка.

- Подожди, я хоть посмотрю, что там за сообщение,- вот ведь незадача.

Уж совсем Дудаков не думал, что все может разыграться из-за неудачно брошенного телефона.

Ксения была в своем репертуаре. Водилось за ней этакое - написать что-нибудь томно-провокативное, а потом, выждав время, добавить шуточку или пояснение. Первая строчка гласила “очень жду, соскучилась”, цвела смайликами, а во второй, пришедшей на пять минут позже было “так мне только что сказала Катюша, когда узнала, что папа едет к ней”.

Сергей развернул экран и показал Этери переписку, но та даже читать не стала. Коротко кивнула и опустила глаза.

- Этери, ну, у Ксюшки такой характер,- вроде говорил по делу.

Кивнула еще раз:

- Да, ты прав. Прости, в общем.

Но рук не развязала, даже собираясь уходить, повернувшись к двери, так и пошла, сплетя долгие крылья под грудью, будто оберегала душу от летящих в нее камней.

- Эй,- Дудаков, обхватил один из локтей, не давая уйти,- тебе не за что просить прощения. Ты ничего плохого не сделала.

- Сделаю,- коротко отозвалось в ответ.- Я просто вымотаю тебе душу своими подозрениями.

- С чего бы?- Вот этого уж Сергей точно не ожидал.

Меньше всего Этери была похожа на тот типаж, который ищет вечно поводов для семейной ссоры. Слишком много ей приходилось ругаться на работе, чтобы хотеть этого вне ее.

- У меня сложный опыт. Нехороший. Мужчины устают и уходят туда, где проще. Ты уйдешь, либо домой, либо к Ксюше. Я понимаю. Только мучиться лишний раз не хочу.

Обнял этот узел заплетенной длинными руками боли вокруг груди, бормотал в самое ухо:

- Все будет хорошо, Этери. Я всегда буду тебя любить. Всегда буду рядом. И ни к какой Ксюше никогда не уйду. И никуда не уйду. Слышишь?

Понятно, что она не поверит в его слова, но где ему взять лучшую правду? Негде. Вот и говорит, что придется.

- У тебя есть, на чем записать?- Сергей отодвигается и, придерживая женские плечи кончиками пальцев, заглядывает в глаза.