Но с пожилой главной бухгалтершей мне было все равно, где ночевать: хоть в двух одноместных номерах, хоть в одном двухместном.

Нынешняя командировка обещала нулевой результат, с этим я смирился еще дома.

Ресторана при гостинице не имелось; я оставил машину на парковке перед входом и мы пошли искать, где поужинать.

В нескольких кварталах обнаружилось приемлемое кафе.

Несмотря на возражения, Ольга Васильевна за все заплатила сама, сославшись на выписанную сумму.

Я понял, что она хочет компенсировать мне неудачу по интимной части, и в общем был рад.

Сытые и слегка пьяные, мы вернулись в гостиницу, по очереди приняли душ: сначала я ждал в коридоре, потом спутница пряталась в постели – и мирно улеглись.

День закончился, не принеся ничего приятного, но нельзя было требовать от жизни слишком много.

–…Вадим, вы спите?

Голос Ольги Васильевны раздался на границе между явью и сном.

– Еще нет, – я постарался не зевнуть. – А что?

– Пить хочется. Еврейский салат был вкусным, но…

– Еврейский?.. – перебил я.

– Ну да. Так называется – с тертым сыром и чесноком.

– Да, он был вкусный. Но чеснока слишком много.

– О чем и говорю, Вадим. Теперь хочется пить.

– Мне тоже, – я вздохнул. – Но в этой как бы гостинице нет даже киоска. Придется набрать из-под крана.

– Не надо из-под крана!

Кровать заскрипела, моя спутница поднялась.

Я невольно отметил, что спать она легла в белье; лямки бюстгальтера темнели на плечах, которые в полутьме казались очень белыми.

– У меня в сумке есть минеральная вода. Взяла в дорогу, да как-то не потребовалось.

Я тоже прихватил несколько баллонов «Мензелинской», в дальний путь никогда не отправляясь без питья.

Но климат-контроль «Флюенса» работал хорошо, от жары мы не мучились.

К тому же днем мы останавливались в придорожной шашлычной на берегу речки Карламан, где выпили по несколько стаканов хорошего чая.

О своем запасе, валяющемся в багажнике, я вспомнил только сейчас.

Одеваться и выходить к машине не хотелось; лучше было взять воду здесь.

– Вон она, стоит около двери – достаньте, пожалуйста, по бутылочке.

Сумка у Ольги Васильевны была большой; я удивился, что в двухдневную поездку она взяла багаж для путешествий.

Но каждый человек имел право на свои привычки.

Я прошел к выходу, нагнулся, раздернул молнию, откинул клапан.

Воды было много.

Запечатанные пластиковыми пробками, бутылки не имели наклеек.

Это не удивило.

Минеральная вода в летнее время стала нереально дорогой; ее приходилось брать по акциям – из некондиционных партий, порой с отлепившимися этикетками.

Я протянул бутылку Ольге Васильевне, сел на свою кровать, отвернул крышку.

Вода оказалась вкусной – острой и какой-то искристой.

Вот теперь, погасив пожар чеснока, можно было спать.

3

Оставалось неясным, уснул я, или не уснул.

Вроде бы я закрыл глаза, но тут же открыл.

Вероятно, все-таки прошло некоторое время: в номере стало темнее, из окна лился свет.

Было непонятно: то ли из-за обреза рамы светит луна, то ли перед гостиницей зажегся старомодный белый фонарь, не видный с первого этажа.

В темноте стал различим запах табака: прежние постояльцы курили прямо здесь.

Стоял покой, характерный лишь для маленьких городков, куда еще не в полной мере не проникли гадости цивилизации.

Тишину нарушало лишь ровное дыхание Ольги Васильевны.

Она спала через проход: плотно укрывшись, повернувшись спиной.

Что-то ударило меня – изнутри, снизу вверх – взорвало, обратило в горстку железных опилок, которую поднял невидимый магнит.

Я не успел ничего понять, как оказался около Ольги Васильевны.

Под простыней пахло чистым, но немолодым телом.

Бюстгальтера не было; видимо, она сняла его, пока я спал.

Прижавшись в большой мягкой спине я протянул куда-то руку.

Верхняя – то есть правая – грудь на ощупь напоминала мешок, наполненный не очень теплой водой.

До нижней – левой – добраться не удалось: все пространство до стены было заполнено мягкой плотью.

Трусы тоже куда-то исчезли.

Не вздрогнув, не сказав ни слова, Ольга Васильевна подняла ногу, просунула руку между бедер, поймала меня, помогла найти и войти.

Мир раздулся до невероятных пределов и тут же сузился обратно; от него осталось лишь одно тело, надетое на другое.

Через несколько секунд взрыв ударил опять, только в другом направлении.

Я снова ощутил себя целым – опустошенным досуха и, кажется, счастливым.

– Вадим, возвращайтесь к себе, – раздался спокойный голос. – Кровати тут узкие, спать вдвоем невозможно.

4

Лежал я головой к окну, но проснулся от солнца, бьющего в глаза.

Очнувшись, я не сразу понял, что оно отражается от зеркала, укрепленного на выступающей стене санузла.

В сознании все смешалось; я не мог дать отчет: было то, что было ночью, или приснилось по инерции восприятия, согласно которому любая командировка означает сексуальный эпизод.

Стараясь не шуметь, я сел на кровати.

Ольга Васильевна беззвучно лежала на спине, закинув за голову полноватые руки.

Поза дышала покоем; вероятно, ничего не было, поскольку иначе разумная пожилая женщина кипела бы возмущением по поводу моего фокуса.

Хотелось пить; «еврейский» салат действовал долго.

Бутылка с минеральной водой, ночью оприходованная до половины, стояла на тумбочке.

Я взял ее и в несколько глотков допил остаток.

Звенела тишина, никто не включал радио и не шаркал по коридору: похоже, мы были единственными постояльцами.

Соседка вздохнула, шевельнулась, слегка выпросталась.

Я увидел ее большие, не очень хорошо выбритые подмышки.

Солнечный свет не давал отключить рассудок.

Я не понимал, что делаю, но осознавал, как поднялся, сделал шаг, откинул простыню.

Главный бухгалтер спала голой; необъятный бежевый бюстгальтер и широкие трусы валялись на подоконнике.

Обнаженная и ничем не прикрытая, Ольга Васильевна не могла назваться совершенством.

Грудь ее была слишком мягкой, плоско растеклась; соски не имели цвета и оставались неразличимыми.

Талия отсутствовала, на боках виднелись складки, переходящие в живот, который выступал гораздо сильнее бюста.

Там, где у жены росли черная шерсть, подстриженная в щетку, у нее вились какие-то реденькие сероватые волоски.

Бледно-желтые бедра смыкались и не выглядели упругими.

Все это было объективным… и совершенно ничего не значило.

Утренний секс – интимное соединение в часы, когда гормоны клокочут, как перегретый пар, и не остается ничего, кроме желания нырнуть в бездну наслаждений – являлся одной из лучших вещей на свете.

Но с женой у нас этого не бывало.

Стоило совершить поползновения, как слышалось, что сначала надо умыться, почистить зубы, а мне еще и побриться.

Она, конечно, была стопроцентно права относительно гигиены; я и сам любил чистоту.

Вернувшись в постель отмытыми, как новорожденные тюлени, мы пытались заняться сексом – но ничего серьезного уже не получалось.

Порывы гасли, время шло.

После нескольких безуспешных попыток мы констатировали, что пора вставать, пить кофе, завтракать, разъезжаться по работам – а утреннее соитие можно перенести на завтра или даже на выходные.

Но и завтра и в выходные повторялось то же самое.

Суета расхолаживала, а злоба дня довлела; рассветная радость скользила мимо.

Возможно, в том состояла оборотная сторона законного супружества: интимное переставало быть запретным и отходило на второй план.

Сейчас все сложилось иначе.

При моей молодости утренний всплеск ощутился бы даже в жерле вулкана Килиманджаро.

Привычного завтрака, входящего в стоимость номера, тут не было.