Мужчина разворачивается с ней в объятиях легко, будто в чертовом вальсе. Раз – и ей вновь приходится цепляться за его плечи, не доверяя собственным дрожащим ногам. Два – он делает шаг, заставляя ее отступить, а затем еще и еще, пока она не упирается спиной в стену. Три – он вклинивается ногой между ее ног, вжимается в нее, еще сильнее вдавливая в стену, и Эмма чувствует силу его возбуждения. Четыре – он перехватывает и поднимает над головой ее руки, прижимая к стене запястья крюком так, что не вырвешься.
Он прерывает поцелуй, заглядывая в ее лицо сверху вниз – даже ее каблуки не скрадывают разницу их роста, – и усмехается.
Это ловушка. Самая сладкая ловушка, мышеловка, в которую жертва вошла абсолютно добровольно, да еще и сама прикрыла за собой дверь.
Его ладонь начинает движение по ее телу, пальцы цепляют и легко расстегивают «молнию» кожаного жакета, распахивают края. Не в силах отвести взгляд, Эмма наблюдает за реакцией мужчины и видит, как его зрачки расширяются, когда он обнаруживает, что под жакетом нет ничего, кроме кружевного черного бюстгальтера, так контрастно выделяющегося на фоне гладкой сливочно-белой кожи.
Он накрывает ее грудь ладонью, сжимая, – сначала одну, затем вторую, – и без того напрягшиеся соски еще сильнее обрисовываются под тонким кружевом белья. Дыхание сбивается. Женщина выгибает спину, толкаясь грудью в его дразнящую руку, и Киллиан сдвигает ткань бюстгальтера, выставляя напоказ ее сморщенные, потемневшие от прилившей крови соски. Он поочередно дразнит эти твердые вершинки, сжимает, подкручивает между пальцами, потягивает, и ей приходится кусать губы, с трудом сдерживая рвущиеся из груди стоны и мольбы, особенно в тот момент, когда он быстро проводит языком по собственным губам.
Дьявол! Эмма жмурится, опускает лицо, не в силах вынести этот образ, но даже с закрытыми глазами он словно остается выжженным на сетчатке. Она так хотела ощутить его чувственный рот на своей груди, его губы, зубы, язык, ласкающие ставшими безумно чувствительными соски, касания его щетины, лишь добавляющие удовольствия острым покалыванием. Сколько раз прежде она извивалась под ним, задыхаясь и подставляя грудь его жадному злому рту, сколько раз кончала, стоило ему после этого всего лишь накрыть ладонью и прижать ее клитор.
Киллиан знал, как доставить ей удовольствие.
Вот и сейчас Эмма сжимает ноги, пытаясь облегчить стремительно нарастающее желание, но лишь бессильно трется о его бедро, зажатое меж ее ног. Его эрекция сильна, и мужчина, оставив в покое ее грудь, снова требовательно скользит рукой по ее телу, обхватывая и сжимая ее задницу, почти до боли притягивая ее бедра к своим, и, имитируя секс, потирается в ответ, заставляя прочувствовать его длину и твердость.
Она чувствует. Она слишком хорошо знает, каково это – ощутить его член внутри себя, и хочет этого так, что внутри становится влажно, жарко, и трусики быстро пропитываются ее возбуждением. Стиснув напоследок ее ягодицу, Киллиан поднимает руку, проскользнув по обнаженной коже, его пальцы ложатся на ее горло, поглаживая, заставляя снова приподнять лицо ему навстречу. Эмма сглатывает, коротко выдыхает через приоткрытый рот, остро чувствуя тесно прижатую ладонь. Пульс бьется в подушечки пальцев, когда рука Темного чуть сжимается, а в следующее мгновение его губы вновь завладевают ее ртом. И, несмотря на то, что его рука сразу же отпускает ее горло, женщина задыхается от того, каким глубоким становится поцелуй. Его язык проникает внутрь, лаская жадно, сильно, почти трахая ее, и она лишь захлебывается им, чувствуя, как сознание уплывает от острого удовольствия. Поднятые над головой руки затекают, немея, но сейчас ей все равно, и она лихорадочно двигает бедрами, трется, погоняя стремительно приближающийся оргазм.
Киллиан отстраняется в последний миг, отпустив руки и коротко прикусив напоследок ее губу, и Эмма все же стонет жалобно, невольно потянувшись следом. Это больно – не получить долгожданную разрядку, и он прекрасно об этом знает. Его губы кривятся в усмешке, в его взгляде тьма, и она почти боится его, зная, что не сможет по-настоящему противостоять ему, чего бы он ни попросил.
Шаг назад, рывок за плечо, разворачивая ее лицом к стене, – почти грубо, почти больно. Прохладная шершавость стены чувствуется щекой, обнаженной грудью, животом и беспомощно выставленными перед собой ладонями, но внутри сладко сжимается, стоит ей почувствовать, как он прижимается к ней всем телом. Его согнутая в локте рука упирается в стену у ее лица, ладонь скользит по поджавшемуся животу, ныряя кончиками пальцев под пояс брюк, и Эмма невольно прогибается, точно пытаясь убежать от этого касания, но от этого лишь теснее прижимается ягодицами к напряженному, обтянутому джинсами члену. Киллиан потирается кончиком носа о ее ухо, его тяжелое дыхание обжигает, оглушает, а последовавший за этим неожиданный укус в шею заставляет ее вскрикнуть, сильнее запрокидывая голову, точно лишь для того, чтобы открыть ему больший доступ. Скольжение языка по месту укуса, зализывание, посасывание гладкой кожи сопровождается ловкими движениями пальцев, расстегивающих пуговицу и «молнию» ее брюк. Женщина дергается в последней попытке сопротивления, но новый укус и толчок бедрами, вжавший член в ее задницу, уничтожают эту попытку.
Движения его руки резкие, почти грубые. Киллиан цепляет и стягивает вниз ее брюки вместе с бельем, царапая складками кожу, и она чувствует обнажившимися ягодицами грубоватую шершавость джинсовой ткани, когда он коротко потирается о нее прежде, чем отстраниться.
Покорно прижимаясь к стене, она слышит звук, с которым он расстегивает свои ремень и джинсы, слышит шорох ткани. Его ладонь ложится на ее бедро, тянет, заставляя прогнуться, подставляясь, и Эмма поддается этому, упираясь руками в стену и чуть шире расставляя ноги. Касания его пальцев легки, почти неуловимы, когда он поглаживает ее поясницу, зад, коротко ныряет к влажным, тяжелым складками половых губ, возвращается к бедрам…
Резкий шлепок по обнаженной ягодице заставляет ее охнуть, сильнее прогибаясь. Это почти унизительно, но еще один удар обжигает кожу, на этот раз с другой стороны, и она хнычет, запрокидывает голову, царапая стену и чувствуя постыдное наслаждение, от которого между ног становится еще жарче, еще мокрее. Исчезла та привычная, деликатная, благоговейная нежность, с которой Киллиан прежде ласкал ее. Теперь он почти груб, и его настойчивая властность, его сила словно окутывают ее, находя отклик во Тьме ее души и заставляя хотеть большего. Внутри почти больно от желания наконец ощутить его, и она кусает губы, пытаясь не сорваться в мольбу…
И все-таки стонет, жмурясь, когда головка его члена касается ее там, внизу, размазывая влагу ее смазки и его предэякулята; приподнимается на носочках, насколько позволяет высота ее каблуков, когда он, наконец, входит в нее. Ладонь Киллиана крепко сжимает ее бедро, когда он дюйм за дюймом погружается в нее короткими настойчивыми толчками.
Он крупный. Черт возьми, он слишком крупный для такой позы, и Эмма напряженно тянется вверх, уже чувствуя свою наполненность им. Она едва ли понимает сама, хочет ли продолжения или мечтает остановиться, пытается ли соскочить, или жаждет насладиться еще сильнее; почти болезненное удовольствие уже невыносимо, а он все входит и входит в нее, растягивая с каждым новым толчком. Женщина чувствует его всем телом, дрожит, стонет, срываясь в скулеж и пьянея от острого кайфа, балансирует на носочках, пытаясь не дать войти в нее до конца, но Киллиан продолжает ритмичные движения, тянет ее за бедро вниз, пока она не принимает его без остатка, а затем сам подается еще немного вперед, плотно зажимая ее между своим телом и стеной.
Они замирают на мгновение. Сердце Эммы колотится в груди, ногти беспомощно царапают стену, пока его дыхание щекочет ее влажную от пота шею, а бедра вжимаются в ее ягодицы, давая привыкнуть к чувству наполненности. Плавное отстранение – и резкий толчок, что срывает всхлип с ее искусанных губ. Еще одно медленное отстранение, еще один резкий толчок – и новый стон. Киллиан снова прикусывает ее шею, и она хнычет, запрокидывает руки и зарывается пальцами в его растрепанные волосы, прогнувшись так, что, кажется, ее лопатки вот-вот соприкоснутся. Еще один толчок, укус, – и новый жалобный всхлип. Его рука ложится на ее живот, плотно притягивая тело женщины к своему и обжигая разгоряченную кожу холодом крюка, в то время как вторая рука зажимает ее приоткрытый рот.
