Его проникновение она встретила с криком наслаждения, чувствуя, как с каждым новым толчком он наполняет, растягивает ее, входя так глубоко, так невыносимо глубоко, а Киллиан будто нарочно двигался мерно и настойчиво, и приходилось кусать губы, обнимая эти крепкие плечи, пытаясь удержаться на тонкой грани и не сорваться слишком рано, продлевая долгожданный момент их единения. Но было сложно, – так безумно сложно! – контролировать себя, когда он вот так смотрел в ее лицо, с жадностью и восхищением ловя восторг, когда он был так близко, жаркий, страстный, возбужденный… любимый… самый любимый… Она провела ладонями по его спине, по напряженной шее, зарылась пальцами в растрепанные волосы, притягивая ближе, и движения мужчины стали резче, настойчивее, сильнее. Губы скользнули по ее горлу, прихватывая и чуть посасывая влажную от пота кожу, а учащенное дыхание сорвалось в горячий шепот:

– Мила… Моя Мила…

И она закричала от затопившего ее ослепительного восторга, дрожа и сжимаясь вокруг него плотно, тесно, теряя… нет, скорее обретая себя, и мужчина сбился с ритма, не в силах более сдержаться, толкнулся еще раз, и еще, входя до предела, и, наконец, замер, выплескиваясь в этот тугой влажный жар.

– Моя Мила…

И женщина тихонько заплакала от любви, что переполняла ее теперь уже навсегда покоренное сердце.

***

И это ничтожество, этот жалкий червь был мужем Милы?

Киллиан с отвращением смотрел на мужчину, что так отчаянно цеплялся за свой посох, даже не попытавшись взять в руки брошенную ему саблю, дабы хоть попытаться отстоять собственную честь и честь своей женщины. Этот слабак мог лишь трястись и умолять, так жалобно, так униженно пытаясь воззвать к совести пирата.

Киллиан вспомнил восхитительное тело Милы, которая спала сейчас в его каюте, вспомнил то, как она льнула к нему, как дрожала в его объятьях, как шептала его имя, когда он вновь и вновь дарил ей наслаждение… Он перевел взгляд на всхлипывающего Румпеля и брезгливо скривил губы.

Где ты был, когда над твоей женой издевались соседи? Где ты был, когда ей нужна была поддержка? Почему ты не смог ничего сделать тогда, как не делаешь сейчас, чтобы удержать ту, которой когда-то принес клятву защищать и оберегать?

Ты просто недостоин такой женщины, как Мила. И теперь его очередь сделать все, чтобы стать достойным…

Киллиан повернул саблю, касаясь плоской стороной щеки дрожащего от ужаса мужчины, шагнул вперед, приблизившись, чтобы тот услышал каждое его слово:

– Тот, кто боится поступать по чести, получает по заслугам, – произнес он твердо.

И отвернулся, не желая тратить на этого слизняка больше ни секунды времени.

– Умоляю! Что я скажу сыну?

Отчаянный, больше похожий на стон крик Румпельштильцхена заставил Киллиана обернуться, смерив подавшегося ему навстречу мужчину тяжелым взглядом.

– Скажи правду, что его отец – трус, – ответил он, наконец, и ушел, оставляя ничтожество тонуть в пучине собственного страха.