Постепенно удаляюсь в сторону своего района, и когда на улицах становится чуть меньше людей, позволяю себе отвлечься и достать из кармана телефон, который почти безостановочно вибрировал все это время. Не трачу драгоценные секунды и не проверяю от кого все сорок семь пропущенных, к тому же в тот момент, когда я собираюсь набрать папе, смартфон снова начинает вибрировать, оповещая о входящем звонке от него.

– Пап? – шепчу я в трубку, ощущая, что меня начинает накрывать усталостью и кошмаром, творящимся на улицах.

– Эмили, где ты? Ты в порядке? – голос папы наполнен тревогой, отчего звучит выше обычного.

– Через десять минут приеду. Пап, что происходит? Что говорят по телевизору?

Секунду папа молчит, заставляя меня волноваться еще сильнее. Он всегда говорит мне все, как есть, не скрывая и не пытаясь приукрасить.

– Это везде, – слишком тихо говорит он, и я с трудом разбираю его голос за воем полицейской сирены, которую не знаю как отключить.

– Что?

– Это не авария на стадионе Реншоу, – сообщает папа очевидную вещь. – Подобные столбы света появились по всему миру, в разных его частях.

Потрясенно замолкаю, боясь представить, какой хаос творится сейчас в мире.

Конец света.

Вот что это. Есть ли от него спасение? Мне кажется, ответ очевиден.

Как иронично. Конец света наступил с появлением световых столбов.

– Что будем делать? – наконец спрашиваю я и выруливаю на свою улицу, которая выглядит спокойной.

Здесь словно ничего не произошло. Людей нет, как и захваченных. Торможу, глушу мотор и покидаю машину, тащиться на ней к дому было бы верхом глупости.

Папа тем временем отвечает:

– Я связался с дядей Майком, он советует пока оставаться дома. Завтра за нами приедут его люди, которые доставят нас в безопасное место, там мы будем до тех пор, пока все не закончится. Где ты?

– Бегу. Через минуту буду.

– Хорошо, не отключайся.

Прибавляю шаг. Уже вижу свой дом в конце улицы, чтобы не молчать в трубку, спрашиваю у папы:

– Где это безопасное место?

– Не знаю. Майк не сказал.

Вижу папу, он выходит на крыльцо, поэтому я с чистой совестью кладу трубку, засовываю мобильный в карман и бегу еще быстрее. Через двадцать секунд влетаю в крепкие и такие родные объятия и сразу же обмякаю, ощущая, как на глазах выступают слезы.

– Па-ап, – тяну я на выдохе.

– Все хорошо, – шепчет он и гладит меня по волосам.

– Нет, – трясу головой. – Ничего не хорошо. Там… там… я видела ужасное…

Уже не сдерживаюсь, начинаю плакать, сотрясаясь всем телом. Папа практически затаскивает меня в дом и закрывает за нами дверь.

– Ты в безопасности, – уверенно говорит он.

Но впервые в жизни я ему не верю.

Папе требуется около получаса, чтобы привести меня в чувство. Он отпаивает меня крепким чаем с каплей коньяка, что немного помогает. Когда наплыв адреналина идет на спад, а тело перестает колотить, я путано рассказываю обо всех ужасах, что со мной произошли, и о том, чему стала свидетелем.

После, снова пытаюсь дозвониться до Бриттани, но звонок сразу же переключается на голосовую почту. Папа, видя, что я больше не собираюсь впадать в истерику, по моей просьбе еще раз рассказывает о том, что сказал ему дядя Майк, который уже больше двадцати лет несет военную службу и является полковником нашей армии.

После того как он заканчивает свою речь, до меня внезапно доходит, что за время разговора ничего не было сказано еще об одном человеке. И мне невероятно стыдно по этому поводу.

– А как же мама? – тут же спрашиваю я.

Папа отводит глаза, что мне совершенно не нравится. Так он ведет себя нечасто и по очень веским причинам.

– Мне не удалось до нее дозвониться, – сообщает он напряженным тоном.

Ничего удивительного, учитывая то, что сейчас творится на улицах. Но речь ведь не об этом. Утихшее было волнение возвращается в усиленном формате.

– Но мы ведь съездим и заберем ее? – с надеждой спрашиваю я.

Папа тихо вздыхает, но смотрит точно мне в глаза. Его выражение лица говорит мне – я сейчас услышу то, что мне не понравится.

– Ты ведь видела, что там творится, – успокаивающим тоном произносит папа, но это не производит на меня должного эффекта. – Да и Майк настоятельно не рекомендовал покидать дом ни при каких обстоятельствах, только если не появится угроза жизни.

Потрясенно смотрю на него и потираю начинающие гудеть виски.

– Мы не можем бросить маму, – заявляю упрямо, ощущая, как внутри все сжимается от невероятного волнения. – К тому же люди от дяди Майка сто процентов будут вооружены. Пап, они же военные. Мы можем попросить их…

– Эмили, остановись, – настойчиво просит папа. – Вряд ли у этих людей будет время, чтобы разъезжать по городу и собирать всех наших друзей и родственников. А уж о том, чтобы поехать в другой город и речи быть не может.

Несколько раз моргаю. Не узнаю человека перед собой. Раньше папа никогда не бросил бы никого в беде, а теперь без зазрения совести собирается сделать это. Плевать мне на обстоятельства, я не собираюсь подчиняться закону, гласящему: "Каждый сам за себя", или как там сказал Лео, который сначала пытался подкатить ко мне, а потом бросил посреди улицы, где захваченные устроили настоящую вакханалию.

Резко поднимаюсь со стула и начинаю расхаживать по кухне, в волнении заламывая руки. Я не дура, понимаю, что с одной стороны папа прав, мы даже не знаем все ли с мамой в порядке, но думать об обратном у меня нет никаких сил и желания. Я гоню прочь мысли и картинки, на которых мама бегает по улицам с жуткими глазами и бросается на прохожих, потому что они для нее еда. Жуть. Но и найти в себе силы, чтобы покинуть дом и отправиться на ее поиски прямо сейчас, я не могу. Не после того, что пережила буквально час назад. Я невероятно трусливая и эгоистичная особа, именно это показала свалившаяся на голову опасность.

Безысходность. Вот что я сейчас чувствую. А еще бессилие. Сама я ничего не могу сделать. Единственный выход – позвонить дяде и попросить, чтобы он распорядился забрать не только нас с папой, но и маму. И сделать это так, чтобы папа не узнал. Он точно будет против.

– Ладно, – говорю в конце концов, – я пойду в свою комнату, соберу вещи.

– Отличная идея, – соглашается папа. – Но бери только самое необходимое.

– Поняла, – киваю я и бросаюсь наверх.

Первым делом хватаю рюкзак, с которым сегодня утром приехала домой. Вытряхиваю его содержимое на кровать и в растерянности поворачиваюсь к шкафу, дверцы которого остались распахнутыми с тех пор как мы с Бриттани собирались на вечеринку. Боже, как же давно это было.

Озадаченно смотрю на ряды вешалок. Что брать? Параллельно набираю номер дяди Майка. После пяти гудков звонок обрывается, и я пробую еще раз, а потом еще. Ничего не выходит. Он либо не слышит, либо игнорирует звонки.

В раздражении бросаю телефон на кровать, но быстро остываю. Надеюсь, дядя не отвечает потому что занят, а не потому что с ним что-то случилось.

Хватаю пульт с туалетного столика, включаю телевизор и переключаю на первый попавшийся новостной канал. Женщина в студии выглядит безупречно вразрез с тем, что на множестве мониторов за ее спиной ведется трансляция ужасов, творящихся на городских улицах. Все так же, как я видела своими глазами, если не хуже. Ведущая говорит, что правоохранительные органы призывают жителей оставаться в своих домах и ни в коем случае не покидать их до тех самых пор, пока они не возьмут ситуацию под контроль.

Слушая вполуха ее слова, складываю в рюкзак самую удобную одежду, что у меня есть, кидаю туда же резинки для волос и гигиенические принадлежности, достаю из кучи, что свалила на кровать еще несколько минут назад, зубную щетку и пасту. Последней кладу зарядку для мобильного.

Беру смартфон в руки и, уже не обращая внимания на телевизор, где ведущая неустанно повторяет одно и то же, открываю популярную соцсеть.