Тяжелая тишина повисла в зале. Кто-то кому-то что-то еле слышно шепнул, но на него зашикали.

– В этой ситуации я хочу спасти то, что возможно. Самое ценное. И это – вы.

Вот тут все мастера зашумели. Тяжелое время – но какие теплые слова.

– Самое ценное, что есть в Излучном – это те знания и умения, которые вы все освоили за последние годы. Не только вы лично, а все мастера. В ваших руках и головах кроется главное богатство всей Четландии. Вы ее будущее – полное радости и процветания. И оно обязательно будет, если я сохраню вас. А вы – сохраните и приумножите свои таланты.

– Поэтому! – возвысив голос, продолжил Сухая Рука. – Большую часть мастеров я забираю с собой. Я еще точно не знаю, как далеко и как надолго мы уходим. Но надеюсь, что скоро мы сможем вернуться. Пойдут не все, так как нескольким из вас предстоит заботиться об оставленном в Аграбе оборудовании.

И Сухая Рука начал зачитывать имена с листка. Девять имен… И среди них Какалотцонтла к своему ужасу не услышал своего.

– Это всё, – сложил бумажку владыка. – Сейчас идите на свои рабочие места и сворачивайте производство. Пакуйте все инструменты, переносите их и медные слитки на южный склад возле плотов. Вам уже должны выделить двадцатку носильщиков в помощь.

Медники затолкались к выходу, но побагровевший Волос остался стоять на прежнем месте. Циль Наукаль заметил это и состроил грозную рожу: убирайся, мол! Но тот упрямо мотнул головой.

– Владыка! – требовательно вопросил он, вызывая ужас в глазах Главного мастера. – Почему не было моего имени?

– Потому что кто-то должен остаться и заботиться о печах и тиглях, обо всей медной базе, – спокойно ответил владыка.

– Но почему я? Я хороший мастер! Я могу хранить и приумножать! Даже Ловкача… то есть, Пиацина взяли! А он вообще толимек!

– Ну, толимека я не оставил потому, что доверяю ему меньше, чем четланам. А что касается тебя… Волос, твой отец, Широкий Дуб, тоже остается здесь. Ему предстоит представлять Излучное… перед врагом. И я подумал, что поддержка сына ему будет нужна.

– Но я могу быть полезен, – предательские слезы стали подкатывать к горлу, мешая говорить.

– Ты и будешь полезен! – вдруг жестко оборвал его владыка. – Ты думаешь, я бесполезных оставляю! Здесь остается почти всё, что создавали мы долгие годы! С таким трудом! Пройдя через столько ошибок! У меня была мысль разрушить всё, чтобы врагу не досталась ни одна печь… Но рука не поднялась. У Циля Наукаля тоже. Пусть останется. Хоть, врагу, но пусть наши дела живут.

Хуакумитла задумался.

– Другое дело – наши тайны и секреты. Вот их отдавать неохота.

– Я ничего им не скажу! – страстно воскликнул Какалотцонтла. – Ничему их не научу! Они могут меня пытать…

– А вот это неправильно, парень, – покачал головой владыка. – Ты же слышал, что я сказал: вы – самое ценное, что есть у Четландии. И твои знания, твоя жизнь ценнее каких-то там тайн. Не борись с захватчиками. Не отказывайся сотрудничать. Но не показывай всех своих возможностей. Притворись неумехой. Про тумбагу вообще ни слова, да ты и вправду ею не занимался. Самое простое объясняй. И делай. Но ведь делать можно по-разному. Ты знаешь много нюансов, как отлить первосортную медь. Но ведь еще проще отлить плохую! С примесями, с пузырями воздуха, в холодной форме… Ну, мне ли тебе объяснять.

Воронов Волос невольно улыбнулся.

– Я понял тебя, владыка. Я… выполню твой приказ.

– Главное – береги себя. И отца. Я хочу, чтобы все вы, по возможности, остались живы.

– Ицкагани пришел, владыка! – заглянул в дверь черный.

– Уже? Ну, зови. Пусть пока остальные мастера немного подождут. А ты ступай, парень! И думай головой! Всегда думай головой и проявляй осторожность.

В зал вошел разнаряженный и прямой, как кол, Левая Рука. Молодой медник поклонился ему, вышел в коридор… и остановился. «Думай головой и проявляй осторожность». Какалотцонтла тихонько приник ухом к двери.

– Всё, Ицкагани, не сегодня, так завтра я отбываю. Лодки астеков появились уже возле Мангазеи и выше. Кажется, Закатула всё. А до нас за три-четыре дня можно добраться. Придется встречать гостей. И тут я доверяю тебе главную роль.

– Мне? Разве не Широкий Дуб останется здесь старшим?

– Дуб. И он получил похожие… указания. Но ему могут не поверить: все-таки он был моим помощником. А у нас с тобой была, мягко говоря, непростая история отношений.

– Да, говори прямо, Хуакумитла. Убить мы друг друга хотели!

– Вот на этом и надо сыграть. Когда придут астеки-теночки, встреть их, как дорогих гостей! Во всем им угождай! Тверди им во все уши, какой я негодяй и как ты меня ненавидишь! Как рад всем врагам Недоноска и готов им всячески помочь! В общем, войди в доверие – и сделай всё, чтобы астеки не оторвались на людях. Пусть воспринимают четлан, как покорных подданных, а тебя – как надежного союзника.

– Понятно. И по мере сил информировать тебя о происходящем.

– Верно, друг! Широкий Дуб знает, куда слать весточки, даже если враги до Крыла доберутся.

– Ты и тут запасной вариант придумал? Умеешь ты это: продумывать планы дальше, чем твои враги… Одного не понимаю: почему ты не хочешь попросить помощи у пурепеча?

– Не хочу? Да мой человек отправился в Цинцунцанн еще в начале зимы! Только вот вести оттуда не очень радостные. Кажется, каконци не готов влезать в такую войну. Но я надеюсь, что захват Закатулы заставит солнцеликого передумать. Вот тогда мы…

– Эй! Ты чего тут стоишь? – черный стражник увидел Волоса, пригревшего ухо у двери.

Парень испуганно дернулся, обернулся и быстро осознал, что думать головой у него еще не очень хорошо получается.

– Владыка велел мне подождать снаружи, – по возможности уверенно ответил он, дождался, пока стражник пройдет по коридору дальше и спешно засеменил к выходу. В Ка-Бэ дым стоял столбом: во всех мастерских перетряхивали каждый уголок, каждую полку. Всё ценное забирали, укладывали в специальные корзины с хитрыми креплениями, которые носильщики закидывали на спины и уносили к южным складам.

«А нам-то что останется? – почесал затылок Волос. – Так мы при всем желании для астеков ничего не сможем сделать».

Облачный Дед ходил от печки к печке и гладил их кривыми узловатыми пальцами. Главный металлург Излучного прикипел к работе всем сердцем: нигде он еще не сталкивался с таким размахом, такими смелыми идеями. А теперь приходилось всё бросать. Какалотцонтле стало неловко на это смотреть, и он отвел глаза.

– Слышь, – окликнул старик Воронова Волоса, поскольку из пятерки остающихся юных мастеров, его негласно выбрали старшим. – Третью печку промажьте глиной – совсем уже вся в трещинах. На ночь протопите, но не слишком.

– Хорошо, мастер, – кивнул юноша.

– Вы уж совсем не забрасывайте, – никак не мог успокоиться Облачный Дед. – Там, в хранилище еще есть немного руды – измельчите. Головы три наплавить можно. Конечно, делать-то ничего особо нельзя… Владыка велел забрать формы для топоров. И для копий с ножами… Но можете мотыги отлить! Верно ведь? Мотыги же – это ничего страшного? Опять же, весна на носу – они людям понадобятся.

Волос вежливо кивал, смущенный горем старика. Потом не выдержал, подхватил свободную корзину с медными болванками и потащил на юг.

До обеда всё нужное перенесли к Серой Воде, и делать сразу стало нечего. Ну, не измельчать же руду, на самом деле? В такой день, когда весь город стоит, словно, ударом дубины оглушенный… Какалоцонтла покинул Аграбу и двинулся домой.

На площади снова стояла толпа. Десятки четлан сгрудились перед храмом и слушали жреца. Красный Хохолок стоял на второй ступени и исступленно вещал. Отложив барабанчики, скинув парадную накидку, он весь вымазался пеплом пополам с жертвенной кровью и кричал в небеса, что великий Золотой Змей Земли прикрыл глаза. Медник не понимал, что это означает, но догадывался, что ничего хорошего.

– Сияет! Сияет Утренняя Звезда, затмевая Луну! – голосил Красный Хохолок, запрокинув голову. – И Чужой восседает на ней! А нечистые дети его, с ядовитыми копьями и маками, уже идут вверх по Великой реке! Почему?! Почему, о Великий, ты закрыл глаза?!