Вторая встреча с учительницей открыла для меня одно очень важное качество Ирины Вениаминовны, которое ценили все её ученики, – она никогда не позволяла себе заигрывать с нами. Дети являлись для неё изначально людьми, только маленькими. Все мы уважали её за это, в результате чего она, не опускаясь до крика или сюсюканья, легко добивалась от нас того, на что иные педагоги или родители безрезультатно годами тратили своё здоровье. А мы её просто любили. Впрочем, она нас тоже.

– Дашенька, сейчас у меня урок с Женей. Поэтому давай поступим так: сначала, как и обещали, послушаем, чего он достиг в этюде, потом ты мне объяснишь, где живёшь, и отправишься домой. А я, как только у меня закончатся занятия, приду к твоей маме знакомиться, – сказала Ирина Вениаминовна, подумав, что, если Дашину маму не придётся долго уговаривать, она ещё успеет на день рождения к Анне Львовне. – Ну как? Принимается моё предложение?

– Нет! – завопил Женька, подслушивающий у двери.

– Да! – захлопала в ладоши Даша.

– Вот и замечательно. Женя, входи. Ухо не устало? Мы с Дашей сейчас садимся поудобнее и готовимся слушать. А ты, мой друг, начинай!

Когда в седьмом часу затренькал входной звонок, Даша распрямилась, как пружина, соскочила с кресла, в котором пыталась занять себя чем-нибудь весь вечер, но, не добежав и до середины комнаты, вернулась. Ей вдруг стало страшно, что мама не впустит Ирину Вениаминовну, или станет сердиться, или сразу же откажется отдать Дашу в школу, или… Девочка уткнулась в колени и стала ждать, что будет.

– Мам! Это к тебе! – крикнула Аня.

– Сейчас, сейчас! – Настасья помешала кашу и вышла, вытирая на ходу руки вафельным полотенцем. Вопросительно поглядела на гостью.

Ирина Вениаминовна, не увидев Даши, засомневалась.

– Здравствуйте. Мне нужна Анастасия Семёновна. Это вы?

– Да, я.

– Меня зовут Ирина Вениаминовна. Я учитель музыкальной школы. Вам Даша должна была записку передать.

В лице Настасьи что-то изменилось, и Ирина Вениаминовна только сейчас заметила, как женщина устала. И насколько старым было всё в этом доме: засаленные с подтёками обои, щербатый пол, покрытый невесть как сохранившейся плиткой, одежда на перекошенной вешалке…

– Ну что же, входите, поговорим.

Пока гостья раздевалась, Настасья отрешённо мяла полотенце, и только когда Ирина Вениаминовна вопросительно глянула ей в глаза, очнулась, покраснела.

– Ох, что же вы разулись?! Пол холодный. – И добавила виновато: – А тапочек нет.

– Ничего, пусть ноги отдохнут.

– Ну смотрите… Вы не против, если мы в кухне поговорим? У меня там каша. Да и поспокойнее. Я вас чаем напою. Хотите?

– Нет, нет! Не беспокойтесь. Я совсем ненадолго. У меня сегодня ещё один визит, – заверила хозяйку Ирина Вениаминовна, уже догадываясь, что не ответившая на записку женщина, видимо, имела какие-то более веские причины отказать дочери, чем «хочу – не хочу».

Настасья плотно закрыла дверь с рифлёным стеклом, выдвинула табуретку, быстро смахнув полотенцем невидимые крошки.

– Присаживайтесь.

За дверью тут же замельтешило, и на стекле обозначился совершенно поросячий пятачок и один глаз, искажённый стеклянным узором.

Настасья улыбнулась. Улыбка не отличалась уверенностью, чего нельзя было сказать о голосе:

– Дарья! Человек пришёл ко мне, а не к тебе. Пожалуйста, пойди в комнату, не мешай нам разговаривать. Если ты понадобишься, тебя позовут.

«Пятачок» тут же исчез. Ирине Вениаминовне подумалось, что этой женщине, возможно, часто приходится играть, притворяться, настолько сильно разнились мимика и голос. Теперь, при свете кухонного абажура, она смогла рассмотреть Дашину маму. Женщина была, несомненно, красивой. Возраст навскидку тянул за сорок. Хотя, если присмотреться, вряд ли перевалил тридцать пять. Длинные, собранные в пучок волосы могли бы казаться шикарными, если бы не ранняя седина, сквозившая через давно не обновляемую краску. В результате красота отступала перед неуверенностью и усталостью.

– Я вас слушаю. – Настасья, сложив на столе руки, как школьница, в упор посмотрела на Ирину Вениаминовну.

Та, заранее заготовив фразы, которыми предстояло убеждать Дашину мать не упираться и исполнить желание ребёнка, замялась, понимая, что разговор пойдёт не так, как выстроила его она в своём воображении. Поэтому начало получилось неубедительным. Но постепенно, стараясь найти верные слова и акценты, Ирина Вениаминовна увлеклась, заговорила бойко, эмоционально:

– Ваша девочка… она сама нашла школу… Теперь она сидит под дверью… Так нельзя. Нет. Я не о том. Понимаете, у неё слух, память! Она очень, я подчёркиваю, очень чувствительна, музыкальна. Это уже сейчас заметно. Впервые, случайно столкнувшись с инструментом, она открыла для себя высоту звука, нащупала интервалы. У неё очень хорошая голова. Но даже не это главное. Сейчас мало кто из детей верит в сказку. По-настоящему. А она верит! Нельзя её разочаровать. За ту пару недель, которые прошли с нашей первой встречи, Даша сильно изменилась. Так нельзя. Она плачет. Подумайте, пожалуйста, ещё раз.

Настасья вздохнула. И что-то в этом вздохе было такое, от чего Ирина Вениаминовна, буквально вымучив последнее «пожалуйста», замолчала.

– Господи, да не могу я, не могу… – бесцветно, подчеркнуто ровно произнесла Настасья. Потом резко, неожиданно сжала виски и уже с нескрываемой болью, сдавленно, чтобы не услышали дети, почти выкрикнула: – Не мо-гу!

Ирина Вениаминовна вскочила, но Настасья, явно раздосадованная своим срывом, поймала её взгляд и попросила:

– Не уходите!

Ирина Вениаминовна опустилась на свою табуретку.

– Я не хочу, чтобы вы хотя бы допустили, что я Дашуньку не люблю или не хочу её счастья. Видите ли, есть одна вещь, которую моя дочка не могла вам объяснить. Её отец, мой муж – инвалид. Калека. – Она замолчала, словно споткнувшись о произнесённое. Потом продолжила с заметным усилием, заставляя себя говорить: – Даша родилась, когда о болезни ещё никто не догадывался. Знаете, я часто думаю: почему такое произошло с нами? Нестор служил, я не работала. Денег хватало. Трое девочек… Это не очень просто. Даже при достатке. Я не только о деньгах, но и о времени. Две старшие у нас погодки. Анечке четырнадцать, а Вике почти тринадцать. Нестор… редко такой человек кому попадается. Когда не на службе – то с девчонками, то мастерит что-нибудь. И по магазинам ходил, и пелёнки детские стирать не гнушался. Всё шутил: «Ты у меня хрупкая. Будешь за мной, как за каменной стеной». Хрупкая… Вот и стены́ не получилось. Рухнула стена.

Настасья замолчала. Ирина Вениаминовна сжалась в комочек, боясь движением, лишним словом вспугнуть молчание, понимая, что не слов ждёт от неё эта женщина.

– В общем, причину до конца так и не выяснили. Считают – последствия аварии… Помните, на нашем химзаводе? Тогда ещё боялись, что город эвакуировать не успеют. Пришлось ему там… ликвидировать. Дашки тогда и в проекте не было. Мы потом долго на ребёнка не решались – боялись. Но Нестор очень сына хотел. А получилась Дашунька. Ей год исполнился – всё и началось…

Вы простите, что я о нашем, семейном, вам, чужому человеку, рассказываю. Но мне очень важно, чтобы вы поняли. Меня ведь многие не могут или не хотят понять. Осуждают… И что денег за Аню с Викой в школу не сдаю, если дополнительные требуют, и что за Дашей вроде бы мало приглядываю, и… Да что уж! Действительно, мало. Но у нас каждый год – больница, операция. А болезнь остановить не могут. Сейчас от него лишь одна душа осталась, да и та, не поймёшь, здорова ли. Вот, должны опять в больницу ложиться. И девочки подросли. Их тоже одеть-обуть… А вы говорите – пианино! Да я же не против! Сама бы к вам её привела, будь по-другому. Ещё и упрашивала бы, чтобы взяли. И о слухе её знаю. Сама хорошо пою. В детстве мечтала певицей стать, да мама отговорила. А Дашенька, когда родилась, беспокойная была. Часто ночью просыпалась. Что делать? Сестрёнок, Нестора разбудит. Сказки рассказывать? Мала ещё. Вот я и пела. Пока пою, она молчит. Удобно. И запела моя Дашка раньше, чем говорить стала. Чего же не запеть? В песне выросла.