Но в такой активности обнаружился один существенный плюс – на мои вопросы отвечали. В результате волшебная учительница и волшебный дом превратились просто в музыкальную школу и учительницу музыки. Я узнала, что в школе учат всех, лишь бы были способности, что учёба очень непроста и даже скучна (с этим я заведомо не хотела соглашаться), что учат долго, целых семь лет. Но, несмотря на все эти страсти, меня тянуло к Ирине Вениаминовне всё сильнее и сильнее. В развенчании волшебства были свои преимущества. Теперь я могла не опасаться, что меня не возьмут на учебу, потому что в волшебную школу берут не всякого, а в обычную примут обязательно!

Маму и сестёр в покое оставила Даша дней через десять. Теперь она часами просиживала одна, забившись в какой-нибудь укромный угол. Волшебная палочка, утратив свой статус, была засунута в ящик с куклами. Кукол Даша и раньше не особенно жаловала – так, потаскает чуть-чуть и забросит. Теперь играть вообще не хотелось. Мелькнувшая фейерверком реальность перекочевала в воспоминания и всё более робкие мечты. К тому же крошечный опыт Дашиного музыкантства складывался всего лишь из двухразового бренчания по клавишам рояля, поэтому и мечтам не́ на что было особо опереться.

Настасья не спала ночами, пытаясь найти хоть какую-то лазейку, позволившую бы Дашке получить музыкальное образование. Она понимала, что Нестору становится хуже, и, как бы ни помогало государство, денег на лечение – хотя какое уж это лечение! – всё равно требуется немерено. Да и Аня с Викой подросли, их в обноски не вырядишь… Но тем не менее снова и снова прокручивала в уме разные варианты и, не находя выхода, тихонько плакала. А днём, чтобы не продлевать агонию Дашиных надежд, была деловита и подчёркнуто холодна, рассчитывая на то, что дочка сама переболеет своим увлечением и успокоится.

Ирина Вениаминовна поднялась на второй этаж. Около 15-го класса задержалась. За дверью кто-то бойко справлялся с «Бабой-ягой» Чайковского. «Кто это у Элеоноры так наяривает? Пора моей Лизке темп поднимать. Может ведь, бездельница! Ручки – золотые. А в голове – ветер».

Прошла по коридору. Около последней двери остановилась, заглянула. Несколько пар глаз оторвались от тетрадок.

– Елена Артёмовна, вас можно на минутку?

– Дописываем диктант. Молча. Мальчики, надеюсь, меня услышали? – Полная красивая Елена Артёмовна вышла в коридор.

– Привет, Ирочка! Ты по поводу вечера?

– Да. Вот деньги на подарок. Держи. Анна Львовна в семь собирает, как и договаривались?

– Без изменений. Мы тебя по дороге подберём, если хочешь. Сначала Олюшку, а потом тебя.

– Боюсь, сидеть мне сегодня до упора. В пять Анюта Емцова пожалует. Она, видишь ли, перед экзаменом заучилась наконец. Пальцы крючком, амбиции торчком.

– Твоя Емцова по сольфеджио аттестации не получит. Месяц не показывается. Мать пора вызывать.

– Мать!.. Она ею крутит как хочет. Ладно, я всё поняла. Побегу.

– Постой! – Елена Артёмовна взяла подругу за локоть. – Ты не знаешь, чей ребёнок третий день на лавке под шелковицей сидит?

– Нет. А что за ребёнок? – Ирина Вениаминовна почувствовала волнение: «Неужели?..»

– Иду на работу к часу – сидит. Неподвижная, как столбик. На окна глядит. Возвращаюсь в шесть – она там же. Спрашиваю: «Ты кого ждёшь?» Молчит.

– Маленькая? Лет шесть-семь?

– Не старше.

– Светленькая. Косички. Неухоженная.

– Похожа. Да ты можешь посмотреть. Она и сегодня там.

Ирина Вениаминовна развернулась и быстро пошла по коридору.

– Ты что, знаешь её? – крикнула вдогонку Елена Артёмовна.

– Кажется, знаю. Если она та, о ком думаю, тогда это Даша! – ответила Ирина Вениаминовна, сбежала по ступеням на первый этаж, выглянула на улицу.

Это действительно была Даша, только другая – скукоженная, несчастная. Их глаза встретились. Девочка вскинулась, но затем снова сжалась в комочек. Её подбородок задрожал, глаза заблестели, и Ирина Вениаминовна поняла, что Даша плачет. Без слёз. Так бывает.

– Дашуня! Почему ты здесь? А мама? Ты записку потеряла? Почему ко мне не пришла?

Ирина Вениаминовна опустилась на скамейку рядом с девочкой. Свежий ветер ударил в спину. Она пощупала Дашины руки.

– Да ты же совсем заледенела! Так и заболеть недолго. Давай-ка, подруга, поднимайся, пойдём в класс, там и поговорим. – Обхватив девочку за плечи, она подтолкнула её к крыльцу.

В коридоре Дашу окутало тепло, тот самый особый запах, звуки. Ирина Вениаминовна, так и шедшая с ней в обнимку, почувствовала, как девчушка расслабилась.

Они вошли в тот же класс. Но теперь в нём был мальчик, может быть чуть-чуть постарше Даши. Он сидел у рояля и теребил краешек большой книги с какими-то чёрными закорючками, которая стояла перед ним на полочке.

– Женя, ты выучил фразу, над которой мы с тобой работали?

Мальчик неубедительно кивнул.

– Замечательно. Сейчас мы поговорим с Дашей, а потом ты нам сыграешь. Как на концерте. Послушаем, Даша, как маэстро сыграет?

Даша пожала плечами. Что такое это самое «маэстро», она не знала. Женя тряхнул головой, тёмные длинные волосы упали на хитрые быстрые глаза, но когда учительница отвернулась, он скорчил рожицу и, заплетая пальцы, показал, как будет играть. Даша улыбнулась. Кривляния мальчика не показались ей обидными. Даже наоборот. Ими Женя как бы принимал её, Дашу, в их особую команду.

Ирина Вениаминовна, наблюдавшая за их беззвучным общением в отражении стеклянных дверок шкафа, забитого различной музыкальной литературой, улыбнулась и чуть потянула время, давая девочке пообвыкнуть. Но когда не страдавший излишним послушанием Женька наклонился над клавиатурой и клюнул рояль носом, она резко обернулась.

– Жбанов! Я не поняла. Тебе рук не хватает?

Женя тут же, на глазах, превратился в кроткого и вполне приличного мальчика.

– Сиди, играй. Мы поговорим с Дашей. Но тебя я слышу очень хорошо.

Женя заиграл. Даше показалось, что игра его была недосягаемо прекрасна. Ирина Вениаминовна, дав девочке наслушаться, коснулась её запястья.

– Дашуня, ты мою записку маме отдала?

Она кивнула.

– Что сказала мама?

Даша опустила голову. Слёзы, не находившие выхода несколько дней, хлынули ручьями.

– Ну-ка, ну-ка! – Ирина Вениаминовна нащупала свою сумочку, висевшую на спинке стула, достала оттуда чистый носовой платок, протянула его ребёнку. – Вытирай глаза и сморкайся!

Даша послушно проделала всё то, что ей приказали, но слёзы так и не захотели остановиться.

– Что, мама не разрешила? – догадалась учительница.

Девочка несколько раз утвердительно кивнула и тут же энергично замотала головой из стороны в сторону.

– Ничего не понимаю. Так да или нет?

– Она ничего не сказала, – пояснила Даша и заревела громче.

Женька перестал мучить рояль и уставился на ревущую девчонку.

– Жень, посиди в коридоре немножечко, ладно? Я тебя позову, ты нам ещё раз сыграешь, а потом мы позанимаемся. Тебе всё равно сольфеджио ждать.

Недовольный Женя, цепляясь за всё, что попадалось на пути, вышел. Убедившись, что дверь плотно закрыта, Ирина Вениаминовна посмотрела на Дашу.

– Так, царевна Несмеяна, подожди реветь. Почему ты считаешь, что мама не хочет ко мне идти? Если она тебе ничего не сказала, возможно, она решает, как поступить. Ей ведь о многом надо подумать. Давай и мы с тобой подумаем, как быть. Идёт?

– Идёт! – Слёзы мгновенно высохли. – Давай думать.

Собственно, думать было не о чем. Не первый год работала в школе Ирина Вениаминовна. Подобная реакция родителей не была редкостью. Очевидно, Дашина мама предложением не заинтересовалась и, чтобы не травмировать дочь, решила отмолчаться. Но тот же самый опыт говорил, что для девчушки ещё не всё потеряно. Даже самые негативно настроенные родители, выслушав оценку способностей их чад из уст педагогов, с готовностью меняли своё решение на противоположное. Была ли талантлива Даша, Ирина Вениаминовна не знала. Чувствовалось, что девочка умна, чувствительна, обладает несомненным слухом. Для успешности эти условия были необходимы, но не достаточны. В данном случае наиболее ценным являлось само желание Даши. Малышка тянулась к музыке, как к чуду, к сказке. А разрушать веру в детские сказки, по глубокому убеждению Ирины Вениаминовны, никакой взрослый не имел право.