Только Ирен оставалась преградой для заветной мечты. На коленях она умоляла любимого и родного человека одуматься, но её слова оставались неуслышанными.

Жаке хотел только одного — страданий Ландро. Он желал забрать жизнь у его дочери и жены, но Ирен смогла убедить сожителя не убивать невинных. Однако оставить Алексиса в покое Силестиан не мог, месть стала частью его жизни. Первое покушение обратилось в неудачу, и тогда Жаке решил, что он должен оборвать малодушному жизнь, смотря ему в глаза.

Но Алексис не просил на коленях пощады, он не проявил ни капли трусости, в которой его обвинял Жаке. Мучина видел искреннее раскаяние в глазах Ландро, он понял, почему Жюль считал Алексиса своим другом. Но простить Силестиан не мог. Боль оказалась слишком сильной, не слушая крики любимой женщины, он выстрелил.

Силестиан ликовал, он свершил то, ради чего жил. Он выполнил предназначение небес. Но желанного покоя он не ощущал. Силестиан не понимал, почему он не чувствует себя счастливым…

…Ирен ушла. Она не могла видеть убийцу.

Год назад Ирен вернулась. Она отыскала любимого в другом конце страны, в маленькой землянке, в которой он прятался от света подобно кроту. Ирен заклинала Жаке покаяться, но Силестиан не чувствовал себя виноватым. Он считал себя героем. И тогда Ангел покинула его вновь. Оставив его в полном одиночестве.

— Жюль, ты рад за меня? — проговорил Жаке. — Я воздал за грехи этому подонку.

— Ирен, мой ангел, жаль, что ты не разделяешь моего счастья, — обратился он к женщине, которую любил. — Как жаль.

Силестиан подошёл к окну и взглянул в него. Он увидел зачуханный тюремный двор вместо привычных дубов и берёз. Это была горькая плата за заветную цель.

— Ангел, помнишь нас домик? — заговорил старик сам с собой. — Как же нам хорошо тогда жилось.

Но прошлое остаётся позади. Ирен не вернуть, как и умершего сына.

— Я лишился двоих единственных дорогих мне людей, — шептал старик. — Алексис Ландро отобрал сына, а…

Он не мог говорить, но слова сами вырвались у него с языка:

— А Ирен, своего ангела, потерял я сам. А мог бы и не терять…

Свет из окна прямым лучом падал на пол. Силестиану казалось, будто тени людей играют в нём. Он пытался разглядеть в лучах тень Жюля, как когда свои родные черты в голодном младенце. Но ничего не находил.

— Кто этот судья, который покарал меня когда-то давно? — неожиданная мысль возникла у Жаке.

Силестиан снял с себя рубашку и разорвал её. Связал клочья рубашки с тюремной простынёй и крепко заявязал на тюремной решётке.

— Жюль, я скоро тебя увижу.

Старик нацепил верёвку на шею, слеза пробежала по его щеке.

— Прости меня, Ангел, это я разрушил наш маленький уютный мирок.

Бездыханное тело висело на самодельных верёвках. За стенами тюрьмы бурлила жизнь. Охранники молча и терпеливо проходили вдоль камер для подозреваемых в преступлениях, никто не соизволил заглянуть в окошку дверцы.

Лишь под дверями тюрьмы ходила странная женщина, облачённая в чёрный плащ. На лице у женщины застыла горькая печать безумия. Голова её тряслась, руки дрожали, она была не в себе. Женщина просила охранников тюрьмы увидеться с арестованным Жаке, но никто посторонним не разрешал входить в следственный изолятор.

***

Шум и брань, бабьи крики, возгласы торговцев, ребятня, сующаяся под ноги, — рынок жил своей обычной мирной жизнью. Никого из торговцев и покупателей не волновало, что где-то поблизости сейчас оборвалась чужая жизнь. Да и кого это вообще волнует?

Экене с большой корзинкой в руке рассматривал базарную жизнь, весёлую и забавную. Две женщины не поделили морковку, теперь их не могут разнять пятеро мужчин. Пятилетний карапуз упрашивает маму купить ему какое-то колесо для телеги. Вот зачем малышу колесо, лучше бы просил маму купить полезную игрушку? Девушка хочет поторговаться с мясником и строит ему глазки, а мясник, увлечённый красивой девушкой, не замечает, как собака соседнего торговца украдкой ворует колбасу с прилавка. Отец-лавочник отлучился и попросил за товаром присмотреть сынишку, а парнишка тут же убежал к приятелям.

Экене послан был на рынок за едой для дома. Дэвид любит ссылаться на больницу и уходить от своих обязанностей, а Пьер прямо заявил ему: “Я хочу увидеться с Софи. Так что покупка еды ложиться на твои плечи”.

Торговые лавочки выстроились во множество рядов, кажется, что везде царит одна весёлая и бурная жизнь. Но это не так. Экене знает, что рынок разделён на несколько зон. В первых продают самый лучший и красивый товар, здесь закупаются слуги аристократ. Во вторых ищут товар простые горожане и крестьяне, ну и жадные скряги. В третьих рядах самые некачественные продукты и вещи, только бедняки ходят здесь. А кругом рыщут попрошайки.

Экене был несколько раз на рынке, он знает его жизнь. Экене заполнил корзинку доверху различной едой, но не для себя и друзей он всё это накупил. Его тут же окружили голодные детишки, которые хотели есть. Экене не мог отказать им. Он зашёл в последние ряды рынка, где бродили одни лишь нищие. За рынком сидели такие же голодные бродяги. Экене ходил между них и раздавал кому еду, кому давал деньги.

— Можно ещё хлеба! — кричал какой-то мальчишка.

— Помогите мне! — говорила старуха.

— Постой, не дай помереть мне с голоду! — какой-то мужчина схватил его за штаны.

Экене обернулся и остолбенел. Жизнь стремительно пронеслась у него перед глазами. Сестра, отец, мама — восстали у него в памяти. Давнозабытая ярость вспыхнула на лице Экене. Он увидел Генри Фикса.

Но это был не тот Фикс, которого знал Экене — могущественный и безжалостный.

Фикс постарел лет на двадцать. Он лежал на земле, облачённый в тряпку, намотанную на теле. Рядом лежала трость, левая нога Фикса была странно согнута, будто сломана. Лицо его заплыло в нескольких фингалах, кожа и кости оставались от некогда привлекательного мужчины.

— Дай поесть! — прошептал Фикс, он не узнал Экене.

— Как вы оказались в таком положении? — спросил Экене, стараясь сдержать злость, а сам глядел на палку и мечтал забить ею Фикса на смерть.

— Во всём виноват мой неблагодарный сынок, — вздохнул Фикс. — Как я его любил, как баловал! А он меня за отца не считал. Когда умерла его мать и моя ненаглядная жена, то он, бесчувственный, бросил своего родного отца и убежал жить к тётушке в другой город. И вот три года назад, повзрослевший и сильный, он вздумал явиться! Он выгнал родного отца из его же дома! Заявил, что теперь хозяин он и он сам воспитает младших братьев и сестру, а отцу, который не чаял в нём души, купил билет в один конец из Нового Орлеана до Марселя, вручил 500 ваших франков и затолкнул в трюм корабля!

— Какой у вас ужасный сын, — наигранно охнул Экене. — Но как же вы оказаться в нищете?

— Со мной оказались какие-то разбойники, — продолжал вздыхать Фикс, решив, что нашёл прекрасную жилетку, чтобы выплакаться. — Как только я вступил на французскую землю, они напали на меня и украли у меня всё: деньги, документы, вещи, даже одежду забрали за исключением подштанников. — Фикс замолчал и мечтательно произнёс. — Совсем недавно я жил в великолепных владениях, я был уважаемым плантатором! У меня было всё: деньги, уважение, власть, негры-рабы! А теперь в кого я превратился? А мой душевнобольной сын, мало того, что выгнал меня из родной страны, так и заявил, что не намерен идти по стопам своего любящего отца и отпустит всех негров на свободу! Вот придурок!

Фикс запнулся и с опаской покосился на Экене, догадавшись, что взболтнул лишнее.

— Помоги! — протянул он взволнованно руку. — Не дай помереть с голоду.

Экене подошёл к Фиксу и спокойно спросил:

— Вам лучше деньги или еда помочь, масса Генри?

Генри Фикс вытаращил глаза и внезапно подпрыгнул на месте. Он попятился к стене за своих двоих ногах, забыв о палке.

— Ты кто? — забормотал он.

— А вы разве меня не помните? — лукаво спросил Экене, надвигаясь на Фикса. — Ах, да! Таких как я и моя сестра у тебя тысяча, но ты у меня один. Тебя я хорошо запомнил.