— Видно, это судьба — Лоре и Ландро не могут быть вместе, — не отпуская от себя дочь, вздохнула Софи.

“Мы не позволим нашим детям пережить хоть каплю того, что видели мы”, — дали Пьер и Софи слово, когда впервые взяли на руки крохотную, ещё красненькую Катрин.

Несчастья, как бы не старались отец и мать, не обошли Катрин, но дочери не были ведомы кошмары родителей. Софи, зная, что сейчас не время, невольно улыбнулась радостной улыбкой. “Какая жизнь без покоя? Какой покой без преград?” — так часто любит говорить Пьер. Катрин избавляется от детства, входит в новую эпоху жизни. Неспокойную, полную своих напастей, но без призраков прошлого, которые склоны пожирать человеческую душу, оставляя в ней несмываемые годами шрамы.

Дочь уткнулась в мамино платье, Софи не отпускала её и проговаривала ласковые слова, как маленькой девочке, пока по лицу Катрин не перестали идти слёзы.

— Кстати, дочка, — сказала мать, хитро подмигнув глазом. — Ты проявила смелость, не каждая бы закричала про свои чувства в зале, полном людей. Может, мне вступиться за ваш лесной пикник? Нет, не думай, что я разрешу вам справлять его одним в лесу, но на лугу, возле деревни Жанны, его устроить можно. Как тебе такая идейка?

— Она просто замечательная, мама! — воскликнула Катрин.

— А теперь, Катрин, возвращаемся в зал! — бойко сказала Софи. — Жозеф и Гаспар — взрослые мальчики, они справятся, а Наде нужна твоя поддержка.

С момента побега Катрин прошло довольно много времени, никто из-за чужих любовных разборок не собирался прерывать спектакль. На сцене давно играла Нада. Она была одета в неуклюжий круглый костюм волшебной камбалы, но Нада порхала в нём так плавно и мелодично, как бабочка, или же как рыба в воде. Гаспар, собравшийся с духом, раз за разом приходил к Наде, рассказывая о приказах сварливой старухи.

Камбала не просто выплывала из воды по просьбе старика, в волшебной танце она выбегала на сцену, кружась в танце. Первый раз, когда старик отпустил камбалу в море, движения Нады выражали только одно: счастье, свободу. Весело смеясь, звенел её голосок, которому было всё равно на струйку крови, оставленному от крючка старика.

Во второй раз не такой уж беззаботной выглянула Нада, хоть и была свободной. Медленно вышла она сцену, вяло и даже беспомощно выполнила просьбу Гаспара.

С каждым приходом старика жизнь угасала в камбале, тем временем Катрин с Софи вернулись в зал.

— Помоги! — вконец взмолился Гаспар. — Она хочет стать богом!

Это было чересчур. Гордость за своё могущество вернулась к камбале. Нада прокружилась в величественном танце и промолвила смело:

— Ступай домой! Сидит она снова на пороге своей избушки!

Зал горячо хлопал в ладоши. Стоявшая в дверь Катрин, побежала к кузине и обняла её. Сильнее всех аплодировал Акам.

— Браво! Браво! — кричал он во всю глотку.

Экене не без отцовской радости посмотрел сначала на дочь, а потом на сына. Дружных и усердных брата и сестру. Гордость за ребят подкатила к Экене. “Мои дети выросли. Они нашли свой путь”, — заметил он. Выбор пути… Экене боялся на свете больше всего, что сын или дочь не смогут его найти. В своё время он разрывался между двумя мирами, Тинуваку и Европой. В одном месте был его родной дом и народ, во втором его ждали приключения и простор. Разрыв между этими двумя мирами долго мучил Экене, пока он не предпочёл Тинуваку Франции. Его дети без преград смогли найти свой путь, приняв в себе по одной из мечт их отца. Акам стал благородным тинуваку, гордостью племени, примером для нового поколения. Нада избрала судьбу актрисы.

Бурно хлопал и Пьер. “Верно люди говорят, во всём есть светлые стороны, — сказал он сам себе. — Не окажись я в бразильском плену, никогда бы моя племянница так не блистала!”

После спектакля режиссёра и актёров поздравляли зрители. Любимчики толпы охотно принимали красивые слова своих поклонников, только вот Гаспар незаметно улизнул из театра. Нада и её подружка сняли костюмы. Худенькая Нада совсем не похожа была на ту толстую рыбину, а миленькая прелестная девочка на злую старуху. Тереза и её позвала на пикник, как только “старушка” сошла со сцены. Токи с радостными слезами целовала дочь. Последний раз она была так счастлива, когда Акам прошёл инициацию взросления. Но на сердце у Токи была и тоска. Если Наду сделали актрисой, это значит оодно — она останется во Франции. Разлука с единственной дочерью это не подарок.

— Но мы можем изменить положение, — вдруг воскликнул Экене. — Токи, что если снова поживём в Париже годик? Акам взрослый и без нас уплывёт в тинуваку, — Экене дотронулся лицом до уха жены. — А мы можем снова пожить для себя, вспомнить молодые бурные ночи, ведь Нада будет сутками занята сценой.

Токи смущённо кивнула мужу. Поздравлять Наду меж тем подошли Лоре и Лаванье. Эдгар и Пип так и повисли на руках у кузины.

— Эх, Пьер, — бухнулся к другу Денис. — У тебя двое маленьких сыновей, племянница начнёт жить у вас, дочь создаёт собственные спектакли. Как же ты плавать по миру будешь?

— Как и раньше, но побольше сидеть дома, — без печали ответил Пьер.

— Однако о приключениях придётся забыть. Затишье и покой светит твоим походам по ядовитым стрелам и бразильским тюрьмам.

***

К четырём часам ночи мирная тишина проникнуть смогла и в дом Лоре. Все спали. Обнявшись, сопели две любящие пары супругов — Экене и Токи, Пьер и Софи. Прижавшись к котенку, дрыхнул Пип, похрапывал Шарль, тихо болтала во сне о пикнике Катрин. Пьеру снились старина Бохлейн, первая любовь Мейкна, маленькая Марани. Были времена, когда близкие видели ему во сне каждый день, но вот уже двадцать лет они редко посещали его по ночам, позволив Пьеру отпустить скорбь. Слова Дениса долго вертелись голове, до того как Пьер уснул. Затишье и покой… Затишье и покой…

Внезапно в доме, в прихожей раздался грохот и звон посуды. Пьер подскочил, проснулась и Софи.

— Это дети буянят?

— Нет, не похоже. Софи, не выходи, — изменилось умиротворённое лицо Пьера.

Он вышел из комнаты и взял кочергу. Проснулся весь дом: со стульями в руках выскочили вооружённые Экене и Акам, за их спинами прятались Токи и Нада.

— Папа, что происходит? — в одной рубашке выбежала Катрин, прикрыв собой братьев.

— По всему видимому к нам пожаловали грабители, — процедил Пьер и осторожно стал спускаться вниз.

Воле двери промелькнула чёрная тень. Недолго думая, Пьер сорвался с места и замахнулся палкой на вора.

— Смилуйтесь! Не убивайте! — закричал разбойник голосом Гаспара.

Все замерли, вниз спустился Шарль, который догадался зажечь свечу. Испуганный Гаспар, снявший лохмотья и принарядившийся в красивый чёрный и лоснящийся фрак, закрыл лицо. На полу лежал букет цветов и маленькая коробочка, из которой поблёскивало колечко.

— Я всего лишь хотел признаться вашей дочери в любви! — заоправдывался он. — И сделать ей предложение!

— Какое предложение? — воскликнула Софи. — Вы в любви толком не признались ещё! Катрин ещё семнадцать лет!

— Я знаю! Знаю! — закричал Гаспар. — Но я готов ждать!

Гаспар подбежал к Пьеру и схватил его за плечи.

— Я прошу вашей руки и сердца!

— Моей руки и сердца? — хмыкнул Пьер. — Ну-ну, парень, я женат вообще-то.

— Нет-нет, не вашей, а вашей дочери! — Гаспар был бледнее снега.

Пьер оттолкнул от себя Гаспара и повалился на кресло с громким хохотом. Он смеялся, пока не заболел живот.

— Нет, Софи! — закричал Пьер. — Покоя нам не видать. И это хорошо — наша жизнь продолжается.