— Отпусти его. Он же такой же ребёнок, как и ты. Что он тебе сделал?
— Этот ребёнок меня оскорбил. А вот что тебе сделали жена и двое малышей, сыновья Орефье, которого ты чуть не сжёг? — задала встречный вопрос Анна. — Если мадам Орефье вовремя не проснулась, чтобы покормить детей, то вся семья, двое взрослых и двое детей, погибли. Хорошо, что у супругов Орефье оказались верные друзья и родственники, которые не бросили семью в беде. А так бы стали они такими же бродягами как ты, а дети и вовсе не выжили бы на улице.
Перед глазами Алана возникла яркая огненная картинка. Он быстро встряхнул головой. Он не хотел об этом вспоминать. Сегодня, за год знакомства с Анной, Алан наконец-то понял, кого же девочка напоминает ему. Этим человеком оказался он сам. Такой же монстр, чудовище, человеконенавистник, мститель. Анна была гиеной в теле прекрасного оленёнка, Алан имел естественное обличие. Она хочет убить человека сейчас, он — год назад
— Не буду. Побить могу, но убить нет. — Тебе нужно, ты и убивай. Я не хочу такой грех на душу брать. Что, не можешь человека жизни лишишь?
— Человека не могу, — призналась Анна, — а этого урода легко. Он не человек. Не хочу просто платье грязнить кровью.
Анна заполыхала. Гнев и злость снова подкатили к ней как при встрече с Экене. Она никогда не отпускала обидчиков без должной промывки мозгов, не отпустит и сейчас.
— Убей. Это приказ.
Гнев охватил его. Алан вскочил с места и встряхнул Анну за плечи. Слишком долго он терпел эту хамку, которая вздумала, что он её слуга.
— Я тебя убью! — рявкнул он.
Но Анна даже не вздрогнула.
— Думаешь, я такая простофиля, отправилась в логово волков, не позаботившись о своей безопасности? — спросила она, прочитав мысли Алана, и сама ответила на свой вопрос. — Нет. Я написала два письма, в которых сообщила, что будто бы я услышала, где скрывается разбойник Одноглазый Алан, и решила это проверить, чтобы если Алан и правда здесь обитает, сдать его полиции. В такое объяснение одиннадцатилетней девочки легко поверить. Письма я дала подруге, сказав, если не вернусь через две часа, то одно отнести моим родителям, а второе в полицию. Если хоть волос упадёт с моей головы, я обвиню тебя в чём угодно: ты хотел меня ограбить, избить, убить, изнасиловать. И мне поверят. Поверят мне, милой девочке, а не лохматому разбойнику, — усмехнулась она.
Алан не мог больше её слушать, он схватил Анну за шею. Он захотел задушить свою кормилицу. Но внезапно у разбойника пролетела мысль. „Кем же я тогда стану? Нет, я не должен её убивать. Чудовище не может вершить правосудие над чудовищем.“
Алан бросил её на землю и крикнул во весь голос:
— Вон! Наплети про меня полиции всё что угодно! Обвини меня в двадцати, в тридцати убийствах! Пусть меня повесят! Я тебе скажу лишь „спасибо“.
Анна и разбойники оторопели. Впервые за день Экене увидел страх на лице Анны. Но страх быстро исчез. Чувство собственного превосходства и злость были сильнее его. Внутри у неё всё кипело как никогда: земной червь не признал её господство и не склонился перед ней, Алан, верный слуга, как звала его про себя Анна, воспротивился её воле, а в конце и вовсе предал её, унизил. К кому она теперь будет приводить своих обидчиков? Анна хотела наброситься на всех, разорвать их. Но она понимала — она бессильна теперь. Ей придётся уйти проигравшей.
— Думаешь совершил благородный поступок? — спросила язвительно Анна Алана. — Стал хорошим человеком, не прикончив мальчишку? Ошибаешься. Ты помиловал его не по доброте сердца, которое выполняет у тебя только биологические функции, но никак не высшие, ты просто не захотел подчиняться мне. Встретив в другой день этого мальчишку с пятьюстами франками, ты бы легко его зарезал и не вспомнил об этом на следующий день. Говорил, не хочешь на душу грех брать? Открою тайну: её у тебя нет. Но могу поздравить тебя: крыса, ты больше мне не слуга, ты свободен. Продолжай жить в своей норе и питаться такими же крысами. А что касается тебя, урод…
Анна подошла к Экене, обмерила его с ног до головы брезгливым величавым взглядом и с отвращением произнесла:
— Считай этот день своим вторым днём рождения. Надейся, чтобы мы никогда не встретились вновь, иначе сегодняшний день ты будешь вспоминать с теплотой. А я буду надеяться, чтобы в твоей жизни было много горя. И запомни, — улыбнулась она напоследок. — Прощение — удел слабых.
Экене в ответ улыбнулся на улыбку Анны и сказал:
— Я тебя прощать.
Анна открыла ключом дверь, бросила его на пол и вышла. Слышно было, как она пробурчала себе под нос: „Родился червём — червём и помрёт“.
С уходом Анны в доме воцарилась тишина. Все боялись пошевелиться. Но до разбойников быстро дошло, какую сумму оставила им девчонка. Они, как один, бросились к валявшимся на полу монетам. Шрамованный не остался в стороне, он выпустил из рук Марани и побежал к деньгам. Экене не смог поймать сестру, она упала на пол и сильно ударилась ногой.
— Мы богачи! — закричал один разбойник, забыв, что никогда они больше не получат от Анны ни единого су.
— Миллионеры! — вопил второй.
Только Алан стоял в стороне.
— Положить деньги! — вдруг заорал он.
— Алан, это и наши деньги тоже! — удивился Ангел.
— Я сказал положить! — главарь стал ещё свирепее.
Разбойники повиновались главарю. Алан подошёл к монетам и со всего размаху пнул их обутой ногой так, что деньги разлетелись по всей комнате. Вдруг Алан вспомнил про детей.
— Вы ещё здесь? Убирайтесь, пока я не передумал! — заповил он.
Экене поднял сестру. Он был весь избит, хромал на одну ногу и не мог нести Марани на руках. Путь до двери дался им с большим трудом.
— Эй, постойте, — тихо сказал Алан. — Там справа есть лазейка, вам лучше оттуда выходить, а не дорогой, которой вела вас Анна.
Когда Экене с Марани вышли на улицу, то услышали, как Алан покрывал то ли разбойников, то ли Анну, а может себя отборной руганью. Понять многие слова из которой, родись и проживи во Франции двадцать лет, Экене с Марани не смогли бы. Экене понял, что царило в этих трущобах, — беззаконие.
Только, когда дети отошли от страшного логова, они почувствовали себя в безопасности.
— Как ты? — с сочувствием спросила Марани.
— Я жив, — улыбнулся Экене. — Не волнуйся, до Уэйта и Шарля Анна не добралась.
— Что от тебя требовала Анна? — задала второй вопрос Марани.
— Сущий пустяк, попросить прощение за „свинью“ и… поцеловать её ногу, стоя на коленях. Прости, — с виной сказал он, — во всём как всегда виноват я. Зато я усвоил два урока: первый — внешность обманчива, второй, — Экене засмеялся, — никогда не злить девчонок.
— Второе ты никогда не сможешь выполнишь, — развеселилась Марани.
***
Наступила полночь. Ребята сидели в маленьком сквере. Было холодно. Они не ели больше шести часов. Марани прижалась к Экене и всхлипывала: „Уэйт… брат…“. Ей была страшна ночь, в каждом шорохе чудились монстры. Но для Экене ночь была не зловещим временем, когда пробуждаются страшные чудовища, а временем романтики, приключений, тайн. Даже боль от побоев и голод отошли на второе место. Тёмная ночь, ни одной звезды на небе… чужая страна… чужой язык… Как восхитительно, опасно и романтично! Экене даже стало интересно, чем же сейчас занимаются Анна и Алан. А какие ещё приключения можно сегодня найти?
Он бодро встал со скамейки и сказал Марани:
— Пойдём.
— Куда? Я устала.
Экене взглянул на сестру, без жалости на которую трудно было смотреть. Как же он мог допустить такое с ней? А если бы и её захотела убить Анна? Экене вспомнил про друга. Что же сейчас он переживает? А если Уэйт наткнулся на Анну тоже? Экене вспомнил и про маму с отцом. Они и так сходят с ума по нему, а если он не вернётся домой, то что с ними будет? Он не эгоист, не Анна Ландро, играющая с людьми как с куклами.
— Идём в полицию, — ответил Экене.
В конце сквера стоял патрульный, Экене подошёл к нему.