„Я хочу, чтобы мой сын стал защитником страны. Хочу, чтобы люди видели в нём надёжного заступника, они могли ему доверять“.

Так я был отдан в Академию. Моя мать недолюбливала шиноби, сколько раз она угрожал отцу разводом, если тот не сменит профессию! Но она его любила… С детства я знал, что шиноби — мой удел, моя судьба, ведь так завещал мой отец. А я не мог не подчиниться его воли, я был сильнейшим в классе по успеваемости только ради него и мамы.

Мананда повернулся к жене.

— Поэтому мы с ним познакомились. Помнишь, первый учебный день? Мы рассказывали о себе. Каждый заявлял, что мечтает стать великим шиноби, воином, кто-то даже тянул на хокаге. Лишь один я проворчал:

„Дались мне эти шиноби. Но стать кем-то другим я не могу. Покойный отец наказал мне стать воином, поэтому я стою с вами, будущими джоунинами и членами Анбу.“

В тот день ко мне за парту присел Неджи. Такой как я был для него презрен, но он чувствовал во мне родственную душу: в раннем детстве мы лишились отцов, у меня-то хоть осталась мама, а он был один, и всю жизнь мы должны были выполнять чужую волю, посвятить свою жизнь тому, что ненавидишь.

Так мы и просидели все 6 лет за одной партой в бесконечных спорах. Судьба — она готова была сделать нас врагами. Неджи с пеной у рта заявлял, что её не изменить, кем ты рождаешься — тем и умрёшь. Но каждый день, я видел, как он противоречит своим словам — он становился всё сильнее и сильнее, он в десять раз превосходил по силе человека, у которого должен стоять за спиной — двоюродную сестру. К окончанию Академии он превзошёл некоторых взрослых из главной ветви — недопустимое нарушение законов. И ни слова почтительности своим госпожам и их отцу — вот так следование судьбе. Ну а я? Я в ответ Неджи орал, что рока не существует, всё зависит от самого человека, и продолжал ходит в нелюбимую Академии, учить надоевшие техники. Прогуливал неделями занятия, спал на уроках, но всё равно изучал джутцу и всегда являлся на зачётные занятия, поражая учителей и однокашников своими способностями.

— Мананда, — вдруг заговорила Тентен. — я это прекрасно помню. Ты был ленивым гением вроде Шикамару. Но я ни разу не замечала, что тебе противна твоя будущая профессия. Я думала, ты обычный оболтус с огромным усердием и силой волей.

Муж улыбнулся жене:

— Я им и был. Только волей не обладал. Наши нескончаемые споры с Неджи не давали нам право разойтись по углам. Каждый хотел другому что-то доказать. Так мы стали приглядываться друг к другу, интересоваться жизнью соседа по парте, через некотрое время помогать в учёбе. Я помню тот день, в последнем классе, мы тренировались в лесу. Внезапно мы оба почувствовали, что между нами есть связь. Этой связи нет на свете крепче — она называется дружба.

„Так решила судьба“, — усмехнулся Неджи.

„Нет, — понял тогда я. — Мы сами решили стать друзьям. В первом классе, не судьба посадила тебя со мной, а ты сам подошёл к моей парте. Не судьба вводила нас в кино и в раменскую, мы сами выбирали какой фильм нам смотреть и как праздновать каникулы“.

Мананда засмеялся. Его смех был лучистым и счастливым.

— И тогда я осознал все свои ошибки. Но мне всё равно кое-чего не хватало. Мне нужен был толчок, чтобы изменить свою жизнь.

Это случилось перед последним выпускным экзаменом. Неджи захотел пожелать мне удачи. „Ты талантливый шиноби, — сказал он. — Ты даже превосходишь меня. Если бы хокаге не отменил закон, позволяющий становится генином раньше двенадцать лет, ты бы им стал в девять лет. Через полгода ты с блеском пройдёшь экзамен на чуунина. В четырнадцать лет тебя сделают джоунином, а в шестнадцать ты станешь членом Анбу. В двадцать твои способности будут наравне с главой Анбу. Эта твоя судьба“.

„Так думаешь?“ — спросил я друга и пошёл на экзамен по клонированию. Оттуда я вышел с гладкой бумажкой, на которой чёрным по белому было написано:

„Отказ от прохождения заключительного экзамена.“

Это означало только одно — я не стал генином, я никогда не буду шиноби.

Неджи взирал на меня взглядом полным недоумения и изумления. Весь прежний мир переворачивался у него в голове. Кто знает, что тогда бы с ним стало, но… Внезапно я сорвался с места и полетел к женщинам, идущим по тротуару. В миллиметре он них пролетели кирпичи, упавшие с крыши. Я спас им жизнь, используя способности шиноби. Я ни о чём не задумывался, просто сделал то, что должен.

„Хоть как ты будешь прятаться и убегать, но ты не изменишь своё предначертание, — усмехнулся Неджи. — Это заложено в твоей крови“.

Мананда присел к жене и взял её руку, покрытую царапинами от кунаев во времена тренировок и сражений, но нежную женскую. Лунный свет образовал на полу две тени, похожие на лебедей.

— Он смог разглядеть истину, пусть и позже меня и с чужой помощью. Его борьба отныне не таилась под маской ненависти и презрения и неожиданных выплесков — избиению слабой сестры, подобным моим прогулам занятий, но обязательной явке на зачётной неделе. Когда исчезает ненависть — тогда открываются глаза. Неджи научился говорить „нет“, научился прямо заявлять о своих способностях. В том, что на нашем сыне нет печати — это и его заслуга.

Тентен убрала руки мужа с колен и взглянула в его лицо. Оно сияло доброй улыбкой, которую так любила женщина. Женщина подошла к окну, возле которого недавно стоял Мананда. Звёзд на небе собралось много, и ей казалось, что они вместо привычных созвездий вырисовывают портрет её первого возлюбленного, который обещал заботиться о ней всегда.

— Ты прав, Мананда. Неджи тоже был прав. Судьбу мы строим сами. Почему наш мир по-прежнему живёт, дышит, а не покоится во тьме? Потому что каждый шиноби отдал частичку себя в его спасение, отдал по собственной воле. Мананда, на войне ты выполнил наказ отца и отпустил его в вечный покой. Теперь у тебя свой путь, посвящённый людям — будущему поколению, нашим будущим защитникам. Неджи отдал во имя спасения жизни не частичку себя, он отдал свою душу. Он пожертвовал собой ради двоих близкий ему людей, которые в свою очередь спасли других человек, подарили жизнь двоим детям. Я носила под сердцем его сына Кохаку. На его похоронах я заметила тебя — это дало жизнь нашей дочери. Неджи погиб не зря, — повторила Тентен слова сына.

Земля светилась от света. Словно её освещало не луна, а солнце. Холодные прежде лучи излучали тепло. Коноха спала, спала страна Огня, все пять великих деревень шиноби и их стран видели сны. Но это были обыкновенные сны, а не миражи. Уже как шестнадцать лет не слышно было ни одного выстрела, не видно ни одного врага. Люди поняли в своих генджуту, что самое главное в жизни, в чём их предназначение и смысл. Нет, не в войнах, не в борьбе за власть, а в кое-чём другом… Тентен прекрасно это осознавала, осознавали это и их с Неджи друзья.

— Спасибо, любимый, тебе за всё, — проговорила женщина. — Тебя будут помнить во веки веков.

Тентен обронила взгляд на мемориал, стоявший на площади возле её дома.

Вечная слава погибшим героям

Такая надпись была высечена на камне.

Неджи Хьюга, 17 лет, джоунин и великий гений

Это имя стояло на первой строке.

„Пора спать“, — подумала Тентен. — До завтра, любимый.

Скоро должен начаться новый день. Новый прекрасный день в новом мире.