– Серёг, чего смурной такой?
– Вот, Женя, ты-то мне и нужен! Давай прокатимся, профессуру домой отвезём, заодно посмотрим, что там к чему. Они с Санычем накидались, нашему-то что будет, а тут человек с тонкой душевной организацией, на ногах не стоит.
– Я вообще-то столовку искал, есть хочется зверски, может один управишься?
– Это не просьба! По пути поешь, на въезде беляш тебе куплю.
– Два! И кофе.
Возле дома опера с трудом растолкали Дашковского.
– Ваш благородь, приехали! Глазки открываем, ключик от квартиры ищем! – Петров потряс ничего не понимающего Якова за плечо.
– Вы кто?
– Ну вот, снова-здорово, знакомились ведь уже! Я – Сергей, оперативный сотрудник. Меня Сан Саныч, следователь, сказал доставить вас до квартиры, а приказ начальства надо выполнять.
Совместными усилиями тело Дашковского было уложено на постель. Сердобольный Петров на прикроватной тумбочке оставил стакан воды и понимающе вздохнул: «Спи, профессура, утром тебе пригодится». Зайдя в гостиную, Серёга застал коллегу хлебающим хозяйский виски прямо из горла.
– Женя, ты охренел?!
– Да ладно тебе! – мужчина закашлялся и тоскливо посмотрел на бутылку, убирая её в шкаф. – Жалко что ли? У него там таких десятки, даже незаметно, что я отпил. Хочешь, водой разбавлю, чтоб не видно было? Я такого виски себе никогда не смогу позволить.
– Не прибедняйся мне! Думаешь, я не знаю, как ты узбеков на рынке своём кошмаришь? Смотри, хоть одна жалоба и вылетишь сразу. А теперь давай работать: Саныч сказал посмотреть, как наш подопечный живёт. Иди лучше на кухню, не хочу тебя наедине с баром оставлять.
– Так точно! Дядя Стёпа-милиционер…
Александр боролся с алкогольным опьянением и неожиданной жалостью к Якову, потерявшему свою первую любовь. Поглощая бутерброды и свежий кофе, заботливо приготовленные заступившей на дежурство Верочкой, следователь раскладывал по полочкам полученную информацию. А информация была интересная… Во-первых, за последние четыре года в лечебнице возросла смертность среди пациентов. Вроде, всё гладко: помер помешанный товарищ от естественных причин, сердечко не выдержало – вот и медицинские заключения подтверждают. Но уж больно это подозрительно, особенно в совокупности с тем, что призрак генеральши Поповой тоже появился ровно четыре года назад. Во-вторых, Ангелина была первой, кто увидел этот чёртов полтергейст. И в смерти Ангела даже самые убежденные скептики обвиняют сверхъестественные силы. В-третьих, некоторых сотрудников больницы отнюдь не огорчают участившиеся смерти их подопечных. Богу душу отдавали лишь самые буйные и агрессивные пациенты. В-четвертых, мог ли профессор убить возлюбленную, осознав, что она неизлечима?
Придётся допрашивать всех по второму кругу – от одной этой мысли виски стянуло цепкими щупальцами боли. Нужно ещё кофе, а заодно будет повод поболтать со сплетницей Верочкой. Её и допрашивать не нужно, сама всё расскажет, но диктофон лучше включить – выпитый спирт ещё затормаживал работу мысли.
Сан Саныч блаженствовал: руку приятно согревала тяжелая кружка крепкого чая (кофе уже не лез в глотку), взгляд радовал изгиб женской ножки, игриво виднеющейся в разрезе медицинского халатика, головная боль свернулась клубком, как змея, загипнотизированная опытным заклинателем.
А речь Верочки лилась ручейком, убаюкивая и расслабляя – хорошо, что диктофон включен.
– Вот зря вы, Александр Александрович о наших пациентах так пренебрежительно говорите. А они – люди, причём, люди несчастные, нуждающиеся в заботе. Страшно, что некоторые из них догадываются или знают, что больны и очень от этого страдают. Мой дедушка был сумасшедшим. Однажды, когда он почувствовал, что обострение близко, то попытался покончить с собой. Потом сказал, что мёртвым стать не страшно, страшно – быть не в себе. Я из-за него и пошла в медицинский, знала, кем хочу работать. Мои однокурсницы сейчас больше по элитным клиникам, а я – здесь. И, не поверите, абсолютно счастлива.
– Верочка, вы – святая, вы – Мать Тереза!
– Нет уж, увольте! Вы про Мать Терезу, наверное, ещё где-нибудь в учебниках читали, а с ней не всё так понятно. На самом деле, вредная тётка была, почти садистка, ещё и благой целью прикрывалась. Тяжело больным не давала обезболивающих, говорила, что только воля Всевышнего избавит от мучений. Вот прям как наша Зина: вроде и хорошее что-то делает, но сумасшедших ненавидит – на её дочь напал один такой несколько лет назад – вот теперь она над ними и издевается: пока никто не видит и ударить может, и лекарство нужное не дать. Это она нашему дворнику Алёшеньке сказала, что Ангелина не на небо улетела, а умерла, что труп закапают в гробу и его съедят черви. Вот как так можно? Он – ребёнок совсем, таким на всю жизнь и останется. Его сестра старшая в больницу сдала, когда совсем юный был, видите ли, мешал ей с новым мужем жить спокойно. Алёшенька безобидный, а она написала, что боится с ним проживать под одной крышей, мол напал на мужа её с ножом, а Яков Семёнович не поверил, оставил бедолагу в больницу дворником работать. И крыша над головой, и какая-никакая зарплата, да и под присмотром всегда. У нас же тут усадьба старинная, несколько корпусов, вот один из них профессор под общежитие нам выбил, так и живем на работе! – Верочка заливисто рассмеялась, будто соловушка запел.
В кабинете раздались гулкие удары часов, вывевшие Сан Саныча из приятного оцепенения. Этот звук поглотил и Верин смех, и уют глубокого кресла. В комнате разом потемнело, будто кто-то задёрнул тяжёлые шторы. Определённо, время в этом месте существует по собственным законам.
– Времени то уже сколько! – засуетилась медсестра. – Надо Лёшеньку проверить, переживаю за него. Да и вас на ночевку устрою – Яков Семёнович распорядился: сказал, что у нас несколько дней поживёте, пока всех допросите. А вы уже догадываетесь, кто Ангелину убил? Я вот думаю – призрак, не к ночи помянут будет. Хорошо, что вы у нас побудете, а то страшно до мурашек.
Верочка уверено шла по мрачному коридору, слегка виляя бёдрами. На её аппетитной фигуре белый халатик смотрелся как наряд из фильма для взрослых. Где-то на лестнице раздался протяжный вздох, девушка вздрогнула, сбилась с шага и замерла. Александр, засмотревшийся на женские прелести, не успел сбавить темп и неловко налетел на Верочку.
– Вы слышали, будто плачет кто-то? – сильная маленькая женская ручка сдавила плечо следователя. – Страшно как! Девушка прижалась к Сан Санычу всем подрагивавшим телом. «Хороша, чертовка!» При тусклом мерцании ламп нежная кожа лица отливала молочной белизной, пухлые губы рдели маками, а широко распахнутые глаза мерцали как у кошки.
– Верочка, вы точно не мать Тереза, вы – Багира, грациозная и прекрасная. У вас даже глаза светятся!
– Не умеете вы, мужчины, комплименты делать, – женщина чуть отстранилась и откинула волосы, – у меня всё своё, натуральное, вот только в глазах линзы, а вы лишь это и отметили. Пойдёмте, посмотрим, что там на лестнице происходит. Чур, идите первым, вдруг там привидение.
Медленно, стараясь не топать тяжёлыми ботинками, следователь двинулся к лестнице, медсестра неслышно кралась сзади, растворившись в тени – и впрямь, настоящая кошка.
На холодных ступенях, сгорбившись сидела крупная нескладная фигура и тихо постанывала, никак не реагируя на приход посторонних. Неяркий свет фонарика Сан Саныча выхватил из темноты зареванное детское лицо Лёшенки с потухшим взглядом и пузырьком слюны на губах. В руках дворника был крепко зажат маленький раскладной нож и изрезанно-обезображенная пластиковая кукла.
Лёша поднял красные глаза и тихо произнёс: «Это я убил Ангела!»
Пока Вера бегала за санитарами и врачом, следователь пытался разговорить ущербного, но тот был безучастен. Погружённый в свой собственный мир, большой ребёнок лишь гладил по волосам обезображенную куклу и твердил: «Она говорит, что я убил Ангела. Ангел – на небесах. Ей больше не страшно. Я её не спас, значит – это я убил». Примчавшиеся санитары и сухенькая строгая врач Агния, которую Саныч допрашивал дважды, быстро забрали у полоумного ножик, но куклу тот отказывался выпускать из рук, вцепившись большими сильными пальцами в её светлые волосы.
