– Жена испортила, и завсегда об эту пору икота… – прохрипел повар, прикрывая рукой рот.
– На вид ничего, совсем графского закала… – пробормотал купец себе под нос. – Что это у тебя глаз-то?.. – спросил он.
– А это еще в юности гусь мне кусок мяса вырвал. Резал я гуся…
– Ты не пьешь ли, смотри…
– А вот как, господин… Поставьте сейчас запечатанную четвертную передо мной и заприте меня с ней на ночь – как была, так и останется, при всем своем нетлении. Водка мне даже претит. Мы поведения трезвого.
– А что ж от тебя попахивает таково сильно?
– Это пивом-с… Без пива нам, действительно, нельзя, потому, учтите сами, все около плиты. Стомит, ежели без пива. Коньяк малость потребляю… И то потому, что он в кушанья идет, так для-ради пробы.
– Ну, и коньяком можно нализаться…
– А мы берем его в рот на скус по нашему поварскому званию и сейчас же сплевываем. Насчет этого будьте покойны… Соблюдение трезвости у нас обширное.
– Мне главное, чтоб не до упаду…
– На ногах тверже меня и поваров нет. Аттестаты имею…
– Ты по аристократам-то служил ли?
– Помилуйте, мы ниже генеральской кухни не унижались. У графа Бабурина шесть годов выжил. И посейчас бы существовал, да интрига от мясника оказалась. У княгини Звонецкой год… там с дворецким не поладил. У Зверообразова… Там я на кулебяшном положении. По кулебяке и заливным мы первые в Питере. Такой заливной оттяжки ни у кого, кроме меня, не встретите… Чиста, как слеза… Но мы и купеческие блюда, на купеческий скус можем…
– Нет, нет, мне только аристократов кормить, потому у меня парадные обеды.
– Однако ведь в простые, не гостиные дни сами что-нибудь кушаете…
– В простые дни у нас разносолов нет. Щи, каша, солонина либо студень…
– Людской стол-с? Понимаем-с… Но ведь и в людской стол можно художество пустить. Возьмем студень – то же заливное… Сейчас мы его с огарком внутри, чтоб огонь горел. Про генерала Кувалдина слыхали? Предводителем в Балабаеве был… От моих щей с головизной дух испустил. До того кушали, что тут же за столом после четвертой тарелки… Вот оно что, вкус-то… А, кажись, простые щи.
– Ты квас-то делать умеешь ли? Вот я квас люблю… – задал вопрос купец.
– Насчет квасу недоразумение… Вот ежели бараний бок с кашей желаете…
– Что про это толковать! Это пустое дело. Главное – аристократическая еда чтоб была у нас в порядке. Я с генералами и графами больше знакомство вожу. Ты суп-то из разного зверя мастеришь ли?
– То есть как это? – недоумевал повар.
– Ну, чтоб не говяжий, а, там, из непоказанной твари. К примеру, из черепахи…
– А-ля тортю? В лучшем виде. Пюре из дичи, пюре из спаржи – все могу.
– Рога у козы золотить можешь, ежели на жаркое?..
– Букеты цветов из кореньев делаю, а вы про козьи рога!.. Козьи рога золотить – нам все равно что плюнуть. У князя Галицкого медвежью голову раз фаршировали…
– Ну, вот и мне на первый же парадный обед голову зафаршируй.
– А медведя где возьмем? По аристократическому положению медведя, сударь, надо вам самому на охоте застрелить и уж потом…
– В курятном ряду застрелим.
– Это медведя-то? Нет, сударь, медвежьи головы в курятном ряду не продаются, – покачал головой повар. – Так медвежатину подать – окороком, то мы из свинины переделать можем в лучшем виде, а головы не подашь.
– Из свинятины медвежатину? – переспросил купец.
– Да-с… Имитасьон. В графских домах таким же порядком морочим. К этому нам не привыкать стать. Черепаховый суп тоже имитасьон. Черепаха у нас из телячьих головок при кайенском перце и на мадере делается.
– Ах, шут гороховый! – захохотал купец и упер руки в боки. – Эдак ты, пожалуй, в посту и карася можешь превратить в порося!
– Чего вы сумлеваетесь? Превращали. У графа Ахлобыстьева архирей обедал, так мы индейку в котлеты из судачиного тельного преобразовывали, сладкое мясо в налимьи молоки для соуса трафили.
– Когда ж ты пробу своего художества можешь показать?
– А хоть завтра, ежели благоугодно будет.
– И порося в карася превратишь?
– В лучшем виде. Извольте гостей звать.
– Ну ладно. Тогда я вот что… Я тоже в пятницу протопопа нашего позову и игуменью Улиту, что вот теперь за сбором сюда приехала и мается. Как тебя кликать-то?
– Денисом.
– Ну, это тоже хорошо, что не Иваном. А то Иванов как собак нерезаных.
– А ты мне, Денисушка, дашь постряпать у себя в кухне, ежели в будние дни? Очень уж я люблю сама пироги загибать, – ввязалась в разговор жена купца.
– Тебе что сказано? – строго спросил ее купец. – Не можешь помолчать?
– Первый раз, первый раз всего… – оправдывалась жена.
– Ну, то-то. Так сколько же, Денис, тебе жалованья? – спросил купец повара.
– Дайте прежде у вас на кухне отличиться, а там уж и разговор о жалованье будет, – отвечал повар.
– Люблю за это! – ударил его купец по плечу. – Поди к нашему артельщику и выпей. – Сейчас я тебе пару пива пришлю.
Повар поклонился и вышел из кабинета.
Ночной извозчик
У входа в Демидов сад, на Офицерской, стоит целый ряд извозчичьих линеек, приткнувшись задками к тротуару. На линейках сидят извозчики. Некоторые стоят около лошадей. Тут же бродит саечник с лотком саек, яиц, рубца и печенки, гуляет сбитенщик, покрикивая: «Кого угощать?» Торговля идет успешно. Городовой около и дружески разговаривает с извозчиками. Майская ночь. Разъезд из Демидова сада еще не вполне начался, но все-таки из подъезда время от времени кой-кто выходит.
Вот вышли мужчина с дамой.
– Извозчик! К Семеновскому мосту! – нанимает мужчина.
– Рублик положьте, – отвечает, как бы нехотя, один из извозчиков.
– Как рублик? Да ты в уме? – возмущается мужчина.
– Пока еще не пропили… – слышится ответ.
– Господин, садитесь, я за полтора рублика свезу, – говорит второй извозчик.
– На Егорьевской пожалуйте… за семь четвертаков доставлю, – дразнит третий извозчик.
И слышен смех.
– Ха-ха-ха! – закатываются они хохотом.
– Сорок копеек! – предлагает мужчина и идет дальше.
– Хлебали ли, барин, щи-то сегодня? – слышится ему вдогонку. – Тонко ходите – калоши отморозите! Для променажа, барин, лучше пешочком! С променажа спится!
– Извозчик, к Семеновскому мосту полтинник! – восклицает на ходу мужчина, пропуская извозчичьи остроты мимо ушей.
– За рубль с четвертью садитесь, – откликается борода лопатой с линейки.
– Вам куда? Вот я за рублик свезу! – подбегает к мужчине борода клином.
– Полтинник к Семеновскому мосту!
– Или только один полтинник в кармане и звенит? – опять слышится вдогонку.
Мужчина оборачивается к извозчику и сжимает кулаки перед его носом.
– Благодари Бога, мерзавец, что я с дамой, а то я тебя проучил бы!
– А что ж, проучи! Не больно страшен! Видали! Шестерка – и больше ничего!
– К Семеновскому мосту полтинник!
– Дайте восемь гривенок!
– За шесть гривен свезу, садитесь.
– Полтинник, – стоит на своем мужчина.
– Неужто вам гривенника-то жаль? Прибавьте хоть пятачок! Эх, садитесь! Была не была!
– Чего ты, черт, за полтину сажаешь! – упрекают извозчика другие голоса.
– Ничего, в такое место едем. Авось от Марцинкевича пьяного посажу. Теперь там у Семеновского моста скоро тоже разъезд будет. Садитесь, барин!
– Черт! Дьявол! Только цену портит. А вот не пускать его другой раз в ряд становиться!
Сели, поехали.
– Что вы за разбойники, извозчики! Уж ночью, так ободрать седока хотите! – начинает седок.
– Ночью-то и взять, господин. Тоже вот у подъезда-то час маемся, – дает ответ извозчик.
– Однако нельзя же полтора рубля запрашивать. С меня вон один мерзавец…
– Отчего нельзя? Дают. Коли ежели при барыне да с мухой в голове – даст.
– Да, ежели который наворовал деньги – тот даст.
– Нам все равно. Мы и наворованные деньги возьмем. Купец даст, офицер даст. Купчик и пару кенареечных заплатит.
