© «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

За полдень. Погода прекрасная. В калитку палисадника нарядной дачи в Павловске входит рослый оборванец. Пальто с дырявыми локтями неопределенного цвета, из коротких рукавов выглядывают костлявые красные руки; брюки в заплатах и с естественной бахромой, на ногах опорки, а на голове измятый плюшевый цилиндр. Лицо оборванца опухши, на виске виден синяк, и из всклоченных волос торчит приставшее к ним сено. Завтракавшее за столом на балконе многочисленное семейство, увидав оборванца, присмирело и уткнулось в тарелки. Веселые речи прекратились.

– Папенькин брат! – произнес мальчик в гимназическом мундире и толкнул сестру.

Маленькая девочка начала коситься на оборванца. Все чего-то ждали.

– Ах, опять! Вот наказание-то! – прошептал отец семейства, полный мужчина с расчесанной бородой и в белом жилете, и совсем растерялся.

– Не тронь его. Лучше мы его куда-нибудь спрячем… – тихо посоветовала ему жена. – А то ведь осрамит, осрамит на всю улицу.

– И тронь – осрамит, и не тронь – осрамит, – поспешно дал муж ответ.

А оборванец между тем приближался к балкону. Навстречу ему побежал лакей, служивший около стола, и остановил его за плечо.

– Куда лезешь! Коли просить, то проси за калиткой! – крикнул он ему.

– Прочь, холуй! Я к брату пришел! – заревел хриплым голосом оборванец. – Кровь Тугоносова явилась к Тугоносову! Зияющий язвами бедный Лазарь приполз на пир к ожирневшему богатому Лазарю!

– Иди вон, говорят тебе, а то ведь и по шапке!.. Вишь, спозаранку глаза-то налил!

– Брысь, смерд презренный! Нет у меня злата, но есть сила. Я и сам сокрушу выю и чресла. Береги лядвия, а то исполнятся поруганием! – И оборванец замахнулся на лакея кулаком.

– Дворник! Степан! – раздался голос лакея.

– А! Облаву на красного зверя делать хотите для потехи брата! Я готов! – завопил оборванец и, став в позу, засучил и без того уже короткие рукава по локоть. – Любуйся, кровь Тугоносова, как псы будут терзать кровь Тугоносова! – кивнул он на балкон отцу семейства и прибавил: – Цирк отменный, а ты, единоутробный брат, проклятому Нерону подобен на этом зрелище.

– Оставь его, Василий! – послышалось с балкона, и отец семейства встал и направился к оборванцу. – Ступай, делай свое дело, – обратился он к лакею.

Лакей отошел.

– Вот так-то лучше, – начал оборванец. – Здравствуй, богатый Лазарь!

Он протянул ему руку. Отец семейства спрятал руки за спину.

– Пойдем в беседку, здесь говорить неловко… – сказал он в сильном смущении.

– Нет, говори здесь. Или родственной крови стыдишься? Так это, я тебе скажу, ложный стыд.

– Не родственной крови, а пьяного потерянного человека стыжусь, утратившего образ и подобие Божие. Не срами ты меня. Смотри, из соседних дач смотрят; на улице, у калитки народ останавливается. Скажи, сколько тебе надо?

– Ничего. Я беден, но честен. Испанского дворянина дона Цезаря де Базана видал, как в театре представляют? Так вот этот самый дон Цезарь де Базан перед тобой и есть. Веди меня на балкон и сажай с собой за стол. Брат к брату на пир пришел и хочет обнять своих племянников и племянниц.

– Нет у тебя племянников и племянниц. Я запретил им называть тебя дядей…

– Ты запретил, но у меня метрика цела, и я всегда могу доказать, что я Тугоносов, что я тебе единоутробный брат и что весь твой приплод – мои племянники. Все пропил, но метрику оставил. Понимаешь?

– Никеша, пощади меня! – умоляющим тоном произнес отец семейства.

– Не хочешь честью на пир пригласить, так я силой войду! – ринулся на балкон оборванец.

– Брат, пощади! – продолжал тот и загородил оборванцу дорогу.

– Ага! Теперь: брат! Ну, с меня этого довольно. Бедный Лазарь щадит богатого Лазаря. Пойдем в беседку.

Отец семейства повел оборванца за дачу и там, втолкнув его в беседку, сел с ним на скамейку.

– Как ты попал сюда? Ведь ты на Валааме был? – спросил он.

– Покаялся и сбежал. Очистил душу, смирился и не выдержал. Ведь там искушения-то еще больше. У семи бесов игралищем был. Продал сапоги и две шемизетки, дарованные твоей женой, моей невесткой, и на пароход… В Павловск из Питера пешком, зане яко благ, яко наг, яко нет ничего. Вот он, салоп-то мой, до чего истаскался! – рассказывал оборванец. – Да что ж ты?.. Доне муа манже и буар!.. А пуще всего буар… Знаешь есть сказано: алчущего напитай, жаждущего напои. Может, и мне еще на том свете придется влажным перстом усладить твой раскаленный язык.

– Ты, Никифор, дурака-то не строй, а говори лучше толком, что тебе надо? – перебил отец семейства оборванца.

– Разве гостя спрашивают, что ему надо? Олух царя небесного! Прежде ставь брашна и пития, а потом поговорим, – стоял на своем оборванец. – Сзывай семью, пусть дядю чествуют. Обмой меня, одень, исцели раны мои.

– Брат, возьми отступного и иди восвояси… Не конфузь меня. Ты человек умерший для общества, а я живу. Тебе стыд – ничего, мне… Хоть ради родства удались! Я тебе дам и на брашна, и на питвы, и на исцеление язв.

– Комбьен?

– Вот тебе десять рублей.

– Пятьдесят и бутылку коньяку финь шампань. Старину хочется вспомнить.

– Да ты в уме ли? У меня семейство. Разве я могу бросать такую сумму? Ведь ты пропьешь. Ну, пятнадцать.

– Тридцать и бутылку коньяку.

– Бери две красненькие и проваливай! Тут тебе и на коньяк хватит.

– А коли так, прощай! Пойду по твоим знакомым пятачки сбирать, – сделал движение оборванец. – Смотри, я и к соседям твоим зайду, буду им рассказывать, что я тебе брат, что я Тугоносов, паспорт им покажу! Паспорт со мной. Пойду в полицию. Но тогда хуже тебе будет.

– Бесстыдник ты, бесстыдник! Ну, получай двадцать пять рублей.

– Бесстыдник! А у тебя стыда много? Давай четвертную, делать нечего, но прикрой мою наготу вретищем достойным.

– Сейчас я принесу тебе пальто… – тронулся с места отец семейства.

– Да захвати чего-нибудь бутылку. В пальто ее завернешь, так и не будет заметно! – крикнул ему вслед оборванец.

Через минуту оборванцу было вручено пальто, деньги и бутылка вина.

– А прижать к дядиной груди племянников не дашь? – спросил он.

– Не дядя ты им. Получил и иди, да, пожалуйста, больше не являйся сюда в таком виде. Ну, с Богом! – махнул рукой отец семейства.

Оборванец пошел той же дорогой, по которой пришел, но перед балконом остановился и, обратясь к сидящему на нем семейству, крикнул:

– Прощай, невестка! Прощайте, племянники! Брат, дай хоть папироску! – сказал он, но, увидав, что ему махают рукой, чтобы он уходил, продекламировал, указывая на роскошно убранный сад:

С этими словами он вышел из калитки. У калитки на улице стоял кучер и курил махорочную папиросу.

– Снабди, земляк, окурочком на пососанье, – попросил у кучера оборванец.

Кучер дал. Оборванец затянулся и крикнул:

– Кучер брата снабдил кровь Тугоносова папиросой, а сам брат отказал этому Тугоносову в папиросе из жадности! Руку, товарищ! Передай своему хозяину поклон от его брата Тугоносова! Что глядишь? Не веришь? Я брат твоего хозяина!

Семейство только еще что переехало с вечера на дачу на Черную речку. Наутро старшие члены семьи еще спали, как вдруг в саду раздался плач ребенка. Мать тотчас же спрыгнула с постели, накинула на себя юбку и с растрепанной головой выскочила на балкон.