— Даже если не захочу — все равно расскажет!

— Началось! — протянула Ива и потащила Руслана за собой. — Давай быстрее, а то все кости мне перемоете!

Я прислонился к стене и прикрыл глаза. Уйти в другую комнату — отличная идея, особенно, когда двери не закрываются, а перегородки стен из гипсокартона. В общем, если они не будут говорить шепотом, разговор я услышу.

— Ну? — Ива, судя по звуку, плюхнулась на стул. — Как твоя программа по обмену умниками?

— Собираюсь принять участие.

— Ну и красавчик! Должен же хоть кто-то из нашей шайки пользоваться мозгами!

— Ага.

— И ты решил поговорить, чтобы что?

— Чтобы прояснить ситуацию, — тяжело вздохнул Рус.

— Как по мне, ситуация вполне ясная. Но ладно, попробуй.

Несколько секунд они молчали друг на друга.

— Ты мне сильно нравишься, — наконец, признался Руслан.

— Я в курсе, — хмыкнула Иволга. — Надеюсь, это не помешает твоим планам?

— Не знаю. Возникает конфликт интересов.

Ива не выдержала и звонко расхохоталась.

— Русь, ты прелесть! Вот уж чего я еще никогда ни у кого не вызывала, так это конфликта интересов!

— Пожалуйста, отнесись к этому серьезнее.

— Ну не дуйся, солнышко! Просто ты забавно сказал. Давай налью чаю?

Должно быть, Руслан кивнул, потому что отчетливо звякнули чашки.

— Вот так. Теперь обрисуй проблему, пожалуйста.

Рус снова вздохнул.

— Я должен уехать. Но мне не хочется. Страшно и за себя, и за тебя, и за Глеба.

— Чего бояться-то?

— Ну, за себя страх самый естественный. Чужая страна, чужие люди. Одиночество. Страх не справиться.

— Ладно, допустим. А остальные?

— Пару месяцев назад я тебе рану зашивал. А что, если бы в тот момент я уже был в Германии?

Я представляю взгляд Руслана. Тревожный, прямой из под блестящих прямоугольных стекол. Взгляд мужчины, знакомого ответственностью.

— Ну, отправили бы меня в больничку. Думаешь, Кедр бы не сподобился?

— Ага. И что потом? Тебя находит отец, везет домой. Глебка снова закрывается в себе, находит, наконец, нормальную работу… И умирает. В смысле, как человек, как творец, как личность.

— Че это он умирает?

А Ива, наверное, стоит, опираясь на раковину тонкими руками, заведенными за спину. Челка падает на глаза, и мелкая то и дело её сдувает. Красавица.

— А ты не заметила, сколько Глеб стал писать, с тех пор, как ты появилась? А, ну да. Как бы ты заметила. Так вот, он никогда ещё столько не сидел со сценариями. И, насколько я мог заметить, получается всё лучше. Ты вдохнула в тексты Глеба новую жизнь, глубину. Боюсь, что, когда ты уедешь, этот огонь постепенно угаснет, так же быстро, как вспыхнул.

Они замолчали надолго, и тишина отдавалась в ушах осколками прозвучавших слов. В этот момент я впервые увидел самого себя со стороны. Каждую ночь за ноутбуком. Раньше бродил по Сети, теперь пишу. Пишу сцены, сочиняю истории, создаю и разрушаю жизни выдуманных людей. В стол. Почему?

— Я не знала, — сухо сказала Иволга. — Думала, он всегда так много пишет. Ладно, теперь у вопрос.

— Слушаю.

— Почему ты вообще рвешься в Германию, если и тут, в сущности, неплохо?

— Я уже говорил…

— Да, да, я помню. Синдром там какой-то открыли.

— Не открыли, а продвинулись в его изучении, — в голосе Руса прорезались неожиданно агрессивные нотки.

— И что? Почему ты решил объявить вендетту конкретно этой болячке?

В ответ Руслан как-то невесело рассмеялся.

— Чего ржёшь?!

— Просто ты очень точно выразилась, — наконец, успокоился он. — Это действительно вендетта. Взгляни на мои руки. Как тебе?

Я посмотреть не мог, но постарался припомнить. Обычные аккуратные ладони, бледные и мягкие. Средней длины пальцы, двигаются очень точно и быстро — Рус в детстве играл на пианино.

— Обычные лапы, чё, — подтвердила мои соображения Иволга.

— Вот именно, — в голосе друга я различил тот же надлом, что и в памятную ночь, когда он штопал Иве плечо. — Абсолютно обычные, среднестатические, нормальные. Каждодневное напоминание о моем обещании.

— Русь, я не понимаю…

— У мамы были очень длинные тонкие пальцы. До уродливости длинные, знаешь. Один из симптомов генетического заболевания. Синдрома Морфана. Еще один симптом, гораздо более неприятный — врожденная патология сердечно-сосудистой системы. Мама умерла от инфаркта, когда мне было двенадцать. И тогда я поклялся сделать всё возможное, чтобы ни один ребенок в мире больше не пережил такую боль и ужас. И сейчас клятва велит ехать в Германию, где я смогу понять синдром Морфана лучше и глубже.

Он проговорил весь свой короткий монолог очень быстро, поэтому в конце задохнулся и некоторое время молчал, восстанавливая дыхание. Иволга тоже не сразу решилась что-то сказать.

— Я тебе соболезную дважды. Во-первых, по поводу матери. А во-вторых — тому, как ловко ты похоронил собственную свободу под грузом прошлого.

— Тебе не понять, что это такое — каждый раз просыпаться с чувством вины за то, что вот он ты: умнее и здоровее всех, такой замечательный и обеспеченный, в то время как мать, давшая тебе жизнь, уже десять лет в земле. Эти отвратительные мысли, мерзкие шепотки в голове: «Тебе просто больше повезло». Не хочу больше видеть кошмары, в которых она обвиняет меня!

— Мама мертва, Русь. И ей уже нет дела до твоих психологических травм.

— У тебя нет права так говорить!

— Моя погибла в автокатастрофе. И ничего, не набрасываюсь на автолюбителей!

— Потому, что тебе плевать. Ты ищешь свободу, но поиски — лишь предлог для бегства, для ухода от ответственности и проблем!

— Я хотя бы вижу разницу между ответственностью и одержимостью!

Они перешли на крик, потом Рус вскочил и вылетел в прихожую. Я поднялся с дивана, Ива осталась на кухне — краем глаза заметил её силуэт со скрещенными на груди руками.

— Рус, погоди!

— Потом, — он схватил с вешалки куртку, шапку и шарф. — Не могу сейчас. Потом!

И хлопнул перед носом дверью.

Несколько секунд мы стояли, оглушенные неожиданным скандалом. Первой в себя пришла Иволга.

— Ну вот, поругались. Хоть совсем о свободе не разговаривай, обязательно с кем-нибудь расстанешься.

— Ты была очень жестока.

— Как и все, кто говорит правду, — дернула плечами красноволосая. — Ладно, раз нас тут больше никто не ждёт, предлагаю оттянуться. Поехали в клуб?

Я посмотрел ей в глаза.

— Ты же только что обидела Руса. Неужели совсем не жаль?

— Я лишь открыла ему глаза. Лгать себе и другим, чтобы никого не обидеть — вроде, твоя тактика?

— Что?!

— Пошла тусить. Ты — как хочешь!

На этом разговор оборвался. Иволга отправилась переодеваться, а я, прибитый резкими словами, оперся спиной на стенку. Конечно, ехать с ней никуда не хотелось, но оставаться одному, наедине с черными мыслями, было страшнее. Так что, когда красноволосая вышла в прихожую за курткой, я поплелся следом, чувствуя, как истончилась нить моего терпения.

Никогда не был до этого в ночных клубах. Концерт «Би-2» в счет не идет — все-таки, это был концерт, а не просто тусовка. Так что, оказавшись посреди моря танцующих, пьющих и кричащих друг на друга людей (музыка гремела так, что крик превратился в необходимость), я растерялся. Настроение, и без того не радужное, окончательно обрушилось куда-то на пол, чтобы беснующаяся вокруг толпа его торжественно растоптала.

Протолкавшись к стойке, заказал первый попавшийся коктейль и, взгромоздившись на табурет, мрачно наблюдал за происходящим. Иволга, разумеется, попыталась вытащить меня на танцпол, но ей быстро надоело, и теперь красноволосая скакала там одна. Меня это вполне устраивало.

Танцевала Ива со вкусом, но как-то неправильно, не так, как раньше. Движения её, нарочито рваные, нервные, могли бы показаться красивыми, но я, не раз видевший, на что подруга способна, сейчас Иволгу не узнавал. Она словно специально делала как можно больше движений, выпадов, прыжков, чтобы побыстрее устать, чтобы выполнить какую-то программу.