Размеренная работа на свежем воздухе привела группу в чувство. Мороз крепчал. Обедали быстро – сидеть не было никакого желания. После первого перехода Лика поняла, что не хочет приваливаться.

– Странное дело! – сказала она Надюхе. – Я иду, а мне все холоднее и холоднее!

– Та же фигня, – хрипло ответила Надежда.

По чуть припорошенному фирну девчонки припустили так, что остальные долго не могли их догнать.

– Слушай, это жесть какая-то, – от мороза голос Надюхи стал совсем глухим, интересно, сколько градусов?

– Минус сорок пять, – ответил с трудом догнавший их Граф.

– Все мы здесь окрепнем, если не подохнем.

– Все мы здесь подохнем, если не уедем! Как там Агзу?

– Чешет. Выше по течению лесозагатовки. Если повезет, переночуем в избушке.

В спину светило солнце, цвет его из желтого переходил в оранжевый, становился интенсивнее. Миллионы солнечных искр на снегу слепили глаза.

– Ол ю нид изба! – в такт шагам пел Андраш.

Через пару часов стемнело, и группа впала в своеобразный транс от размеренной ходьбы и усталости. Несмотря на опыт, болезнь «избенка» накрыла всех. Каждый рисовал по-своему красивые, но одинаково теплые картины: светлые окошки базы, теплая печка… И только Надежда была недовольна.

– Не к добру эта избушка. Двадцать дней без нее обходились, а теперь все ждут ее как как манну небесную.

– Какая-то мистическая эта болезнь – избенка. Вроде бы всего хватает – поставил палатку, собрал дров, печку разжег. Наверное, есть в человеке какая-то подсознательная, первобытная тяга к оседлому жилищу… – пел ей Виталик.

– А мы идем не к жилищу. Мы идем в неизвестность, – ворчала Надежда.

– Че париться, все равно ж по дороге.

Они шли по льду вдоль берега, не подходя к нему близко, чтобы не провалиться под лед, и высматривали вдали окошки базы. Высмотрели все глаза, пока в неверном зеленоватом свете полной луны не увидели силуэт вахтовки и колючую проволоку забора. На базе не было ни души. Не было и самой базы. Вместо нее на низком берегу озера красовались прогнившие остовы старых машин, навек вросшие в ледяное болото.

Не давая группе опомниться, Граф скомандовал:

– Готовим место для палатки!

Затем он отправил всех, включая девчонок, в лес за дровами, а сам, утрамбовав снег под высокой разлапистой сосной, ободрав с нее нижние сухие ветки, достал маленький кусочек плекса, поджег его и устроил костер на листе алюминия. Из леса раздавался свист двуручки и звонкий голос Андраша:

– Пока я делаю что-то полезное – я есть. Когда не делаю – меня нет. Пилю дрова – я есть. Сплю – меня нет. Троплю – значит, я есть, сижу на месте – нет. И все вы тоже.

– То есть ты сейчас есть, а нас нет? – спросила Лика.

– Так точно, так что давай, ломай ветки. А то мы есть, а вас с Надюхой нет.

Граф засмеялся. Скоро на поляну поодиночке и парами стали выходить ребята. Они несли сухие, напиленные ножовкой и цепной пилой тонкие бревна, сухой лапник, обломанные высушенные ветки. Огонь полыхал, и они выложили нодью[14]. В лесу вдруг стало тепло и уютно.

– Лика Валерьевна, что вам помогает выживать в походе? – продолжал бенефис Андраш.

– Спирт! – громко ответила Личка.

– И Граф… – задумчиво сказал Капец.

Граф глянул на него недобро, встал и пошел в палатку.

Валька лежал в спальнике и дрожал.

– Нет, приятель. Так дело не пойдет, – сказал Граф и принялся вытряхивать удэгейца из спальника.

– Леш… Мне плохо. Я не могу.

Определив, что жара у пациента нет, Граф продолжил домогательства.

– Все ты можешь! Прямо в чунях, он выгнал его к костру, приказав достать дневник и карандаш.

– Так ребят. Давайте жахнем!

Он влил в Вальку сто грамм разведенного спирта и, не успел тот икнуть, дал указания.

– Запиши-ка в подробностях наши сегодняшние переходы!

– Ох, я не помню ничего!

– Мы поможем!

Граф специально сделал Вальку хронометристом, объявляющим привалы и обед, чтобы придать ему ощущение собственной важности. И, несмотря на то, что Валька обычно плелся в конце, эта маленькая хитрость все же работала. Догнав уже отдыхающих товарищей, он торжественно объявлял: «Прива-ал!» и все радостно аплодировали. Агзу очень гордился своей должностью еще и потому, что без точной хронометражной таблицы не сделать отчета – главного документа, хранящего всю информацию о пройденном походе. Как и фотографии, это материальное свидетельство того, что группа прошла маршрут. Каждый турист, идущий в поход от четвертой категории и выше, в тайне лелеет мысль, что отчет попадет в хранилище центрального клуба. Быть может, через тысячу лет эту библиотеку откопают, словно Александрийскую, расшифруют текст и прочтут о его победах, посмотрят на фото в его счастливое, загорелое, обветренное лицо.

Дежурные закипятили два кана, Граф, наконец, сел к костру, снял левый ботинок, носки и пощупал большой палец.

– Так и знал! – произнес он, а Лика вздохнула:

– Обморозил.

Яркое, почти белое солнце освещало ржавые остовы экскаваторов и грузовиков, колючую проволоку и останки бараков лесозаготовительной базы, на углу которой красовалась яркая палатка типа «Пик». Шатер волновался и гудел.

Народ, а потеплело! – объявил, вылезая из палатки и глядя на висящий у входа градусник, Андраш, – уже минус 27!

Сверившись с градусником, Граф оглядел окрестности.

– Немного они вырубили.

– Да выросло все уже. Ты посмотри на машины. Им сто лет в обед.

– Куршаве-ель! – пробасила, вылезая из тубуса, Надежда.

Вопреки обыкновению, Андраш вышел первым. Он и Граф по очереди шли впереди и тропили так, что никто не мог их догнать. Не только согревшаяся, но и порядком взмокшая, плотно сбитая группа добралась до них только под конец перехода, когда они зависли под правым берегом Тихой, изучая карту. Здесь река делала резкий поворот налево, вымывая себе проход в высоченной каменной скале.

− Бля! – изрек Андраш, – я троплю, а мне все лучше и лучше!

– Бля, что это? – вторил ему подошедший Виталик, указывая на серую каменную стену.

– Ух ты! – обрадовался Граф. – Так это и есть те самые петроглифы. Агзу, иди сюда!

Отвесный правый берег возвышался над рекой, как стена исполинской крепости. Наверху, над внушительным снежным карнизом, который, казалось, не таял даже зимой, продолжал расти покатый низенький лесок. Подошли остальные, встали под скалой и, не обращая внимания на опасно нависающий карниз, принялись разглядывать диковинные наскальные рисунки. Они были видны хорошо, отчетливо: кто-то регулярно очищал их от снега и грязи. Тоненькие олени, примитивные человечки, полосатый тигр с большой головой и нелепо маленьким телом. Как будто ребенок нарисовал.

Бережно водя варежкой по рисунку, Валька тихо сказал:

– У тигра два имени – Куты-Мафа и Амба. Амба – это злой демон, карающий охотника за вторжение в свои владения. Куты-Мафа – добрый тигр-отец, дух предка, который, наоборот, помогает и хранит охотника.

Валькина лекция могла быть длиннее, если бы сверху не посыпался снег.

– Оп-оп-оп! – сказал Андраш.

– Назад! – закричал Граф.

Как были – в лыжах и с рюкзаками – они отскочили от стены. В ту же секунду на то место, где они стояли, упала, как будто с неба, небольшая лавина. Снег был мягкий и рассыпчатый.

– Кто-то нас предупреждает, – сказал Агзу.

– Да, – согласился Граф, – то ли кабан, то ли олень…

Осмотрелись. Левый берег реки, наоборот, был низок и заболочен. Непонятно было, где кончается река и начинается болото. Заводь поросла редким кустарником. Кое-где виднелись низенькие скрюченные деревца. Слева и сзади, там, где к болоту подходил густой непролазный лес, они увидели непривычный треугольный силуэт. Это была острая крыша покосившейся избушки. Домик был чуть больше дачного сортира. Внутри валялся матрас, покрытый плешивой шкурой, напротив него в углу примостилась маленькая печка, труба уходила в дырку в стене. Рядом размещалась пара наскоро сколоченных стеллажей. На них были аккуратно расставлены баночки с жидкостями и травами, лежали огромные рыжие перья, сморщенные корешки, расшитый бисером кисет, плетеные феньки, китайские браслеты и разноцветные пластиковые карточки.