— Что ж ты не уймешься никак, — проворчал дед.

— Мне нужно с ней поговорить, — упрямо проговорил Макс.

— Не о чем вам разговаривать. Маринка уехала. От тебя, между прочим, уехала. Она визу ждет. К матери поедет. В Португалию.

— Ну хорошо, — кивнул Максим, — передайте ей хотя бы, что я приходил. Что мне нужно с ней поговорить. Пусть сама решит, надо ей это или нет.

Дед традиционно хлопнул дверью.

Следующим пунктом в программе поисков стала школа. Директора Вересов не застал, обратился к завучу.

Завучиха, которой Марина боялась, как огня, особенно в свете опозданий, была приблизительно его возраста, носила изящную стрижку, очки для зрения и синие джинсы, ладно сидевшие на точеной фигурке. Обручального кольца на пальце не наблюдалось. В этот раз она была покрашена в пепельно-русый цвет. В прошлом году была рыженькой. Периодически строила Максу глазки, когда он в течение лет обучения Кирилла встречал ее в коридорах школы. Но бывало это редко. В общем-то, он даже не помнил, как ее зовут.

А звали ее Татьяна Викторовна. И была она родной дочкой директора гимназии.

Увидав Вересова на пороге учительской, она сняла очки и, кажется, не веря тому, что он сам идет к ней в руки, спросила:

— Вы кого-то ищите?

— В некотором роде, — ответил Максим Олегович. — В силу сложившихся обстоятельств, хотелось узнать, может кто-то знает, где найти Стрельникову?

— У вас какое-то дело к Стрельниковой? Можете обратиться ко мне. К сожалению, Марина Николаевна покинула нас.

— Да-да, я знаю. Но мне нужна именно она. Я подумал… она дружила с кем-то в школе, кто может подсказать, как ее найти.

Татьяна Викторовна едва слышно хмыкнула и уточнила:

— Вы ведь отец Кирилла Вересова? Насколько мне известно, с оценками по французскому у него все неплохо. Едва ли Марина Николаевна может помочь вам в чем-то еще. Или вы ищете репетитора?

— Репетитор у нас есть, — терпеливо пояснил Макс и пошел ва-банк. — Марина Николаевна нужна мне по другому вопросу. Вы же наверняка знаете о том, что произошло.

Татьяна Викторовна побледнела. Надела очки обратно и сухо сказала:

— Вы же согласились не писать заявление. Она уволилась. И вряд ли в Киеве ее куда-то еще возьмут из-за этих слухов. Что вам еще от нее надо?

— Обсудить моральный ущерб, — наблюдая за завучем, проговорил Вересов.

— Ну вы же понимаете, что ничего там не было! — принялась увещевать завучиха. — Вам же показывали эту чертову пленку! Какой ущерб? — она перевела дыхание и продолжила: — Я, господин Вересов, прямолинейный человек, вилять не умею. Потому скажу честно. На мой взгляд со стороны, если кто и пострадал от этой нелепой истории, так это Стрельникова. Я не исключаю, что вы сломали девке жизнь!

— То есть возмещение морального ущерба с моей стороны вы не рассматриваете?

Татьяна Викторовна поперхнулась словами, которыми собиралась продолжить свою тираду, и неожиданно… покраснела. Некоторое время молчала, глядя на Макса. А потом сказала:

— Простите. Я не подумала… Но даже если бы я хотела, я не смогла бы вам помочь. Все это произошло так внезапно. Мы сами ее разыскивали, чтобы сказать, что дела никто открывать не собирается. В итоге пришлось звонить на домашний телефон и передавать через ее дедушку.

— У меня к вам просьба. Если вы вдруг что-то узнаете о Марине Николаевне, позвоните, пожалуйста, — Макс протянул визитку.

Татьяна Викторовна кивнула и сказала:

— Если вдруг… то обязательно, господин Вересов.

Вечером приехал домой. Снова звонил на выключенный телефон Мары. Понимал, что она сменила симку, но упорно звонил. Неожиданно вспомнил, что когда-то давно, почти в прошлой жизни, она писала ему на электронный адрес. Воспользовался и этим шансом — отправил письмо. Всю ночь просидел под ноутбуком в глупом ожидании ответа.

Утром на кухню ввалился хмурый Кирилл. Смотрел так, что не поймешь, то ли злится, то ли раскаивается. Достал из холодильника банку томатного сока, сделал несколько глотков прямо из нее, не налив в стакан, а потом скупо спросил:

— Ищешь ее?

— Ищу, — не глядя на сына, ответил Макс.

И снова сорвался на дачу. Там мог хоть немного дышать. Бродил по дому, натыкаясь иногда на ее вещи. Словно она ненадолго вышла и скоро вернется. Но ждать было невыносимо.

Впервые в жизни он так физически ощущал отсутствие в своей жизни другого человека. И пока он не вернет Мару, эта тупая боль, поселившаяся в нем, не пройдет. За короткое время она стала частью его самого. А теперь взяла и вырвала себя из него, оставив по себе воспоминания и несколько безделушек.

Однажды вечером Вересов перебирал фотографии на полу в гостиной. Их было немного. Новый год, Умань, Зазимье. На всех Мара улыбалась. Даже если не знала, что он ее снимает — улыбка всегда была на ее губах. И он улыбался ей в ответ.

Макс лег на пол, долго смотрел в потолок, вспоминая ее, их вместе, без подсказок, а когда повернул голову, чтобы протянуть руку за следующим фото, вдруг заметил что-то под креслом. Оказался блокнот. Большой, синий, с нарисованными парусами. Раскрыл — большая его часть была исписана. Что-то зачеркнуто, несколько страниц вырвано.

И Вересов начал читать.

Проснулся от того, что в комнате было светло — за окном во всю светило солнце. Он так и заснул в кресле, блокнот валялся на полу. Макс подобрал его, улыбаясь, сунул в портфель и прикинул план на сегодня.

Сегодня пунктом номер раз была Леська! Наведываясь к ней каждый день, он так ее и не застал.

А все потому, что Леська и Толик, помирившись в очередной раз, слиняли в отпуск в Египет. На целую неделю! И вернулись только накануне вечером. Дорогой снова разругавшись в пух и прах из-за колесика, отвалившегося от любимого Леськиного чемодана.

Потому, когда в дверь их квартиры позвонили, Леська даже кричать, чтобы открывал Толик, не стала. Молчал и Толик. Молча вышел из душа, завернутый в одно полотенце, и с обреченностью осужденного на казнь на электрическом стуле проследовал к двери.

— Хоть бы тапки надел! — заорала Леська. — Весь пол залил!

Толик только вздохнул и щелкнул замком.

«Мило!» — подумал Вересов, глядя на мокрого мужика в полотенце, но вслух сказал:

— Добрый день! Олеся дома?

— Какая Олеся? — не понял Толик.

— Прокопчук, — уточнил Макс.

В коридоре показалась белокурая барышня, ровесница Мары, в умопомрачительно розовом халатике. Похлопала ресницами и, протянув тонкую руку с ярким маникюром, впрочем, местами уже начавшим сходить, сказала:

— Люси. А вы?..

— Максим Вересов, — сдерживая улыбку, проговорил гость и слегка пожал протянутую ему руку. — Простите за беспокойство, Люси, я Марину Стрельникову ищу. Не знаете, где она может быть?

— Вересов? Тот самый Максим Вересов? — восхитилась Леська и восторженно осмотрела его от носков ботинок до самой макушки. Потом взгляд ее устремился к Толику в полотенце. Сравнение явно было не в пользу Толика. И она, снова повернувшись к Максу, восторженно проговорила: — Анатоль, Маринка рассказывала, помнишь! Это же тот ее ухажер!

— Угу, — уныло ответил Толик.

— Пусть будет тот самый, — Макс сдерживался из последних сил. Комичность этой парочки зашкаливала. Он пару минут, следом за Леськой, тоже разглядывал свои ботинки, потом сделал глубокий вдох и спросил самым серьезным тоном: — Так что насчет Марины?

— А что с Мариной? — удивилась барышня. — У меня только три варианта. Либо дома с дедом кукует, либо в гимназии своей, либо у вас на даче! — лицо ее вдруг залилось краской, и она осторожно спросила: — И как вам «Супрематическая композиция»?

Вересов все-таки хмыкнул.

— Превосходно! — уверенно заявил он, отбрасывая воспоминания о том вечере в сторону. — А где еще она может быть? Может, еще какие подружки, родственники?

— Ну, у нее еще бабка есть в Хмельницкой области. Она туда в последний раз лет пять назад ездила. А что случилось-то?

— Ничего такого, о чем стоило бы переживать, милая Люси, — ответил Макс. — Если Марина вам вдруг позвонит, не сочтите за труд, скажите, что я ее ищу.