Едва прозвучали эти слова, глаза Дейны загорелись в темноте.

— Я ничего не боюсь рядом с тобой.

Он лукаво подмигнул ей, улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов, и спросил:

— Тогда, быть может, ты не побоишься уйти отсюда прямо сейчас с одним пиратом? Грозным, но вполне себе ручным в том, что касается тебя.

— Ах, Блез! — выдохнула Дейна. — Я уйду с тобой хоть на край земли. Ничего мне не нужно. Ни богатства, ни положения. Потому что грозный пират во стократ милее мне сына уважаемого пекаря.

— Бедный сын пекаря! — воскликнул капитан Ратон, увлекая за собой прекрасную свою возлюбленную.

Утро пятницы Мара встречала с мыслью приблизительно следующего содержания: «Какого черта будильник звонит в субботу?»

Приблизительно на пятой секунде трели она сообразила, что никакой нынче не выходной. И что придется вылезать из теплой постели, надевать проклятый костюм и выбираться на тот жуткий ветер, что бушевал за окном. То, что за окном ветер, Мара не сомневалась. По крыше гудело страшно. И даже в окно сквозняк задувал, несмотря на стеклопакет.

В конце концов, собрав волю в кулак, села на кровати и потянулась. Когда она перестанет полуночничать и укладываться спать вовремя, тогда, наверное, жить станет чуточку проще, но определенно не так увлекательно.

Умылась, почистила зубы. Но просыпаться организм не желал.

Потом поплелась на кухню, где уже хозяйничал дед.

— Доброе утро! — чуть охрипшим голосом проговорила она. — Кофе сваришь, а?

— Кофе, кофе, — проворчал Петр Данилович. — Сварю. И овсянку сварю. И только попробуй не съесть, — с угрозой в голосе проговорил он.

— Вари, — милостиво согласилась Мара и рухнула за стол. — Все, что хочешь, вари.

Дед, не веря своим ушам, кинулся к холодильнику за молоком. На минутку замер и вдруг вкрадчиво сказал:

— А вчера днем Федор заходил. Тебя спрашивал.

— Никак не привыкнет, что я днем дома не бываю? Пора бы уж. Пять лет универа и почти месяц в школе работаю.

Дед недовольно крякнул.

— Можно подумать, что когда он заходит вечером, ты к нему выходишь, — буркнул он, помешивая кашу.

— Бедный Федька, — задумчиво проговорила Мара, глянув в окно. — Фамилия у него дурацкая, прыщи на лбу, девушка его который год динамит… Честное слово, я его даже уже пожалела бы. Если бы не одно обстоятельство из шести букв: дос-тал.

— Глупая ты! — по-прежнему бурчал дед. — Хороший мальчик. И ты ему нравишься.

— Марина Николаевна Нетудыхата. Звучит?

— Как есть, глупая! — Петр Данилович с недовольным лицом поставил перед внучкой тарелку с кашей. — Разве ж дело в фамилии? Не нравится — не меняй! А парень он хороший, работящий.

Мара улыбнулась, взяла ложку, поковыряла содержимое тарелки и решительно заявила:

— А я его не люблю. Он мне даже не нравился никогда, понимаешь? И если бы он мне просто в друзья набивался, я бы дружила. Я из женихов его который год отвадить не могу.

Дед сел напротив и полуласково, полуворчливо протянул:

— Ну а ты пока смотри на него, как на друга. Что ж ты все одна да одна. Нехорошо это для девушки. Замуж тебе пора. Вот привыкнешь к нему, а там глядишь… Хороший же парень!

— Дед, у меня сегодня шесть уроков в первую смену, три — во вторую. Плюс консультация для родителей дошкольников. Агитировать буду идти во французский класс. Какой Федька, а?

— Какой, какой… Сосед наш! — заявил дед и демонстративно вышел из кухни.

Мара тяжело вздохнула, еще пару минут поковыряла овсянку. А потом решительно встала со стула и отправилась одеваться.

В кабинет входила осторожно. Опасаясь снова что-нибудь обнаружить в классе. Внимательно осмотрев стол, выдохнула с облегчением — ничего постороннего. И никого постороннего.

Первые четыре урока пролетели легко и незаметно. Пятый урок был у любимого 11-Б. Аудирование. Снова. Но на этот раз не контрольное. А потренироваться. Вересов сидел за первой партой. Слушал внимательно, пометки в черновике делал. Мара совсем успокоилась.

До тех пор, пока не настала перемена. В перемену он снова явился к ней и спросил, можно ли подойти в окно между шестым и восьмым уроком. У него-де вопросы накопились.

— Ну так сейчас задавай! — не выдержала Мара.

— Не хочу отнимать ваше время на перемене.

— А в мое окно — можно? Ладно, приходи.

В результате дала слабину. И окно превратилось в полноценное индивидуальное занятие. А Мара лишилась обеда.

— А вы шоколад любите? — вдруг спросил Вересов, когда она уже торопилась убегать в младший блок на следующий урок.

— А ты решил расплатиться конфетами?

— Нет, это банально. Но почему бы жизнь не подсластить?

Мара хмыкнула, сказала:

— Ключ отдашь на вахту!

И помчалась работать дальше. Надеясь только, что неделя под знаком Вересовых когда-нибудь закончится. Потому что думала не о работе, а о чем-то отвлеченном и ужасно романтичном.

В 18:50 Вересов-старший припарковался у гимназии. Короткий разговор с охранником, милейшее лицо адвоката в учительской — и через десять минут он уже был осведомлен, что Марина Николаевна обрабатывает родителей дошколят.

Он занял удобную позицию у окна, присев на подоконник. Смотрел, как стайки детей то растекаются по коридору, то снова собираются в классы, пока, наконец, из кабинета 316 не стали по одной, по две выходить, к огромному удивлению Вересова, одни мамы. Папы не наблюдались. Максим усмехнулся и, дождавшись замыкающих, заглянул в помещение. Француженка сидела за столом и что-то писала.

— Марина Николаевна, — окликнул ее Макс, — день добрый! Вы позволите? — он прошел в класс и, остановившись перед учительским столом, добавил: — Я бы хотел поговорить с вами о Кирилле.

Мара, как накануне, подпрыгнула от неожиданности, но теперь уже сидя на стуле. Кажется, вместе со стулом. Вцепилась пальцами в стол и осторожно перевела взгляд на папашу своего «любимого» ученика. И снова потерялась. Ну, нельзя папам быть настолько привлекательными, что учительницы не знают, куда себя деть и где себя искать!

— Здравствуйте, — сказала Мара и кивнула на парту перед учительским столом: — Хорошо, присаживайтесь.

Усевшись за стол, Максим немного помолчал. Смотрел на Марину, внимательно разглядывая ее прическу и костюм. В тишине пустого класса его голос прозвучал неожиданно громко.

— Марина Николаевна, я поговорил с сыном. Он согласился на дополнительные занятия с репетитором. Но все дело в том, что я ровным счетом ничего в этом не понимаю. Не посоветуете, к кому я мог бы обратиться?

Мара кивнула. И сделала вид, что задумалась. Хотя в голове было пусто. Впрочем, не так уж и пусто. Она думала о цвете его глаз и о герберах, стоявших на столе в ее спальной. Динамо несчастное!

— Ну… может быть, Зоя Геннадьевна по старой памяти? Она уволилась, но уроки еще дает. У меня из девятого класса два человека к ней ходят.

— Мне бы хотелось, чтобы это был незнакомый Кириллу человек, — Максим напустил на себя самый серьезный вид. — Знаете, без воспоминаний о прошлых промахах или заслугах.

— Но тогда из девяносто второй вам никто не подойдет, — растерялась Мара.

— Вероятно! Но… я подумал… вы можете подсказать… — не сводя глаз с учительницы, рассуждал Вересов.

И тут началось. Под его взглядом сначала у Мары вспыхнули щеки — как обычно. Потом краской залились уши — тоже ожидаемо. Но, что еще хуже — покраснела даже шея! Она осторожно выдохнула и, надеясь, что при этом освещении ее цвет не очень заметен (о, наивная!), невозмутимо ответила:

— Ну, я могу обзвонить одногруппниц. Других знакомых специалистов у меня нет никаких.

Вересов кивнул, казалось, задумался, хотя на самом деле просто любовался замешательством Мары, и, наконец, проговорил:

— Буду вам крайне признателен. Было бы неплохо, если бы уже в эти выходные я мог встретиться с предполагаемыми преподавательницами. Не думаю, что стоит терять время.