– Я говорила, что у нас многодетная семья. Мы жили в городе в малосемейке. Потом переехали в деревню. Таня вышла замуж, родила Андрея, жила в городе. Тома училась в училище. Сергей, я с Наташей, Мариной и родителями переехали в деревню. Потом у нас заболела Марина, она умерла, когда ей было семь лет. Отец тоже умер молодым. Мама сошлась с мужчиной и родила Колю. Мы с Наташей жили у тётки Оли.

Потом я вышла замуж (папа снова сидел в тюрьме), тебе было два годика. Я лежала в роддоме.

Брат Сергей пришёл с работы, Коля был один дома, голодный. Брат разъярённый поехал в ту деревню, где ему сказали, что там мать твоя. Он заскочил в дом и накинулся на маму. Забил её кирзовыми сапогами. Когда опомнился, мама уже лежала мёртвая. Схватился за голову и зарыдал. Так просидел, пока не приехала милиция и не увезла его. Мне сообщили, что мама умерла. Я не долежала с Игорем, поехала хоронить маму. Её лицо всё было в запёкшейся крови в точку. Я её ни в чём не виню и не осуждаю брата. Всё так произошло быстро. Мне её было жалко, она всегда была несчастна. Папу своего сильно люблю и тоже его сильно жалко. Как будто сошлись вместе и жили два несчастных человека. Я же про себя тоже могу так сказать. Жила в страхе всегда, боялась вашего папу. Мои родители не дрались, мама начала гулять и уходить из дома, а папа страдал.

Братику Коле было шесть лет, его увезли в детский дом. Я ездила его навещала, он стал называть меня мамой. Я мечтала забрать его к себе. Но у меня так и не получилось. Его потом увезли далеко, так я его потеряла. Потом узнала, что он после детского дома загремел в тюрьму. Так и оборвалась эта ниточка.

Мама рассказывала и плакала, чувствовалась эта глубокая рана, которая передавалась и мне.

– А еще у меня ума хватило посадить вас на печь русскую.

– Расскажи, расскажи.

– Слушайте. Помните, тогда печи русские были. Наверху под потолком был большой выступ, как двухспальная кровать. Когда было холодно, мы там спали. Игорю было около года, тебе около трёх лет. Я обложила все дыры подушками, накидала вам туда игрушек. Оставила печенье, кашу в бутылочках. Тебе сказала, чтоб сама не выглядывала и братика не пускала. «Бух вниз и вава будет». Пошла на работу, а мыслями дома, что что-то с вами случается. Быстрее отработала и бегом домой. Получается, своих детей бросала на произвол судьбы, а за коровьими детьми (телятами) ухаживала.

Открываю в коридоре дверь, тишина, а в квартиру боюсь заходить. Открываю и вижу такую картину. Игорёк лежит в углу на полу, вся голова в крови. Не пойму, откуда кровь, увидела – в углу стоял топор. Я как заору и начала трясти Игорька. Он закричал, ты, видно, проснулась на печке, тоже закричала. Я вас в коляску и опять к председателю.

Сейчас посмотреть, в какое время живут наши дети. То можно увидеть, что раньше дети жили на выживание. И такая благодарность от чистого сердца нашим родителям. За то, что живы и здоровы. За то, что дали нам жизнь. За то, что выжили любыми путями.

– Игорёк заболел, и меня с ним положили в больницу. Тебя не с кем было оставлять, я взяла тебя с собой. С тёткой своей опять что-то поругалась, уж и не помню за что. Все мамы, которые лежали в больнице, сидели в красном уголке и смотрели телевизор. Ты ходила по коридору, я тебя видела. Потом исчезла куда-то, слышу твой крик. Побежала туда, а там дверь открыта в трансформаторную будку. А ты стоишь и кричишь: «Мама, токнет!» Показываешь на разноцветные проводки и кричишь. Я тебя схватила на руки и понесла в палату. Ожогов не было, видно, схватилась за проводки и тебя током ударило. Сильно напугалась. Домой приехали когда, ты всегда кричала, если Игорь подходил к розетке: «Игорь, токнет!» Электрику, конечно, влетело, забыл закрыть дверь.

Мы часто переезжали с места на место. К тёте Оле и назад в общежитие. Она всегда меня звала к себе, говорила, что тяжело одной с детьми, вместе веселее. Когда уходила в запой, я снова возвращалась в общежитие с вами.

Мои воспоминания. Жили мы с бабушкой Олей в её маленьком домике. Она была такая грибница, уходила рано, ни свет ни заря. Я просыпалась утром, и мне нравилось смотреть в окно, где видно, как всходило солнышко. На столе под газеткой стояли в блюдце оладьи и варенье. Я будила братика, и мы садились завтракать. Мне было около пяти лет, брату около трёх. Сейчас смотрю на эту фотографию и удивляюсь. Я такая маленькая и всё помню.

Мама была на ферме. Мы покушали и пошли к соседской девочке Лариске играть. Её родители были на огороде за домом. Лариса играла в своём деревянном домике, ей папа сделал. Лариска выглядывала в окошечко, махала нам рукой. Она на год младше меня. Залезли все в домик и стали играть в куклы. Нам стало скучно, и мы пошли исследовать двор, он у них большой был.

– А кто там в домике? – спросила я.

– Там живёт наша собака, к ней нельзя подходить, мама поругает.

– А давай её позовём, – не унималась я.

Мы кричали, прыгали, но собака всё не выходила. Лариска пошла к будке, собака высунула морду, и Лариска её погладила. Я стояла с прутиком и махала им. Вдруг собака выскочила из будки и побежала в мою сторону. Я увидела здоровую, чёрную и лохматую собачищу, не успела отскочить, и она на меня набросилась. Она повалила меня на землю. Я видела её страшные глаза, слюни капали на меня. Почувствовала что-то горячее на шее и больше ничего.

Проснулась в больнице, висят какие-то трубки. Плечо перемотано бинтами. Возле меня сидели баба Оля и мама. Чуть-чуть собака не достала мне до шеи.

У меня на всю жизнь остался страх к собакам. И случалось во взрослой жизни, что собаки меня сильно кусали. Меня как магнитом тянуло к ним, погладить.

Я сидела с братиком на круглом столе. А бабушка Оля с сигаретой в зубах подстригала брата. Он сидел и всхлипывал. Сопли тянулись от носа до подбородка. Всё лицо было в слезах, соплях и волосинках. Игорь всхлипывал, а я сидела в очереди на стрижку.

Баба Оля переминала сигарету в зубах из стороны в сторону и приговаривала:

– Не реви, я сказала, не реви. Взяли моду реветь. Сиди молча.

Подошла очередь и до меня. Мои волосы падали и падали. Я стала плакать и вытирать слёзы кулачками.

– Ты что делаешь, старая карга! – вдруг я услышала мамин голос. Мама пришла с работы и увидела такую картину. Мы с братом сидели на столе, подстриженные под лесенку. Мои шикарные волосы лежали на полу. Мама кричала на свою тётю и одевала нас. Мы снова переезжали в общежитие.

Я часто ходила в гости к дедушке Васе. Это папа моего папы.

– Внученька моя пришла!

Я зашла в дом к деду и бабе Шарипихе. Имени её не помню, все её звали так. Это вторая жена дедушки.

Первую бабушку Нюсю помню только в гробу. Мы стояли все внуки возле гроба и прощались с ней. Мама подошла ко мне и сказала: «Поцелуй бабушку в лоб». Я дотянулась только до носа, почувствовала такой холод. Когда уже была взрослая и смотрела эту фотографию, то обратила внимание: все внуки стояли смотрели кто куда, кто в носу ковырялся. Я посмотрела на себя маленькую и увидела такую печаль на лице. Ручками держалась за подбородок и смотрела на бабушку. Я вспомнила те же ощущения и холод от носа. Больше ничего не помню о ней.

Так вот. Дед сразу брал гармошку и начинал играть.

– А ну, давай, внученька, спляши для деда с бабкой.

Я накидывала на плечи большой цветастый платок и шла в пляс. Кружилась и выстукивала пяточками. Дед играл, а бабка Шарипиха пела песни и хлопала в ладоши. После плясок дед меня садил на колени и угощал конфетами. Я любила деда. Иногда к ним заходила и слышала от них неприятный запах. Они меня начинали исцеловывать, я кривила носом. Просили меня сплясать. Я убегала от них на улицу.