– А я боцманом на миноноске закончил, на «Александрии». Ох и славный был экипаж!
– Чародей? – всё же решил уточнить Дмитрий.
– С чего взял? – полюбопытствовал Милохин.
– Предположил.
Дмитрий не мог бы разумно объяснить, почему так уверен в одарённости трактирщика. Чуял. Сам он больше чародеем не был, но некоторые полезные таланты всё же не утратил. Чувство направления, чувство времени, восприимчивость к чарам, развитая интуиция – всё это не было частью дара, но развивалось вместе с ним, и потерять эти навыки было куда сложнее.
– Хорошее у тебя чутьё, – засмеялся трактирщик и не стал отпираться. – Так себе, конечно, но кое-чего умею. Тут вот чары сам поддерживаю, хотя наложить бы не смог, это другой хороший человек подсобил. У нас, думаешь, своих умников нет? Не дикие чай. А с тобой мы нынче таким вотом, друг, поступим. Ты давай-ка отдохни с дороги для начала, в чувство приди, потом я тебя накормлю, а потом уж вопросы. И не спорь, по лицу вижу, без роздыху от самого Рождественска, разве это дело? Облесел весь…
– Что сделал? – растерянно уточнил тот.
– Одичал, говорю, в лесу, – хохотнул Игнат. – Привыкай, местный говор. Марфа! Поди сюда. Гостя наверх проводи, покажи там что где и горячей воды ему сделай. Лошадь где, у коновязи? Марфа, кликни ещё Архипку, пусть скотину на конюшню сведёт. Ступайте, ступайте! – махнул он рукой и, проводив взглядом не ставшего спорить гостя, обернулся к градоначальнице: – А ты, Анна, тоже хороша хозяйка! Гостя надо в баньке выпарить, напоить-накормить с дороги, а после уж о делах.
– Он не гость, он охотник за головами, приехал убийство расследовать, – возразила она и взобралась на крайний из четырёх высоких стульев, стоявших у стойки со стороны зала. Сидя на них обычно не ели, а исключительно закусывали. Незамужней девушке, конечно, не полагалось так себя вести, но здесь некому было пенять ей на недостойное поведение. – Ты знал, что казначейского проверяющего, которого как будто упыри задрали, на деле пристрелили? Вот и я тоже удивилась. – Поучения от трактирщика слушать не хотелось, и она легко перевела разговор на другое. – Откуда ты взял, что этот Косоруков – моряк?
– По походке сразу видно. Давно на берегу, как я, только она не враз меняется, если вообще меняется. Да и по стати, по выправке… Моряк моряка видит издалека, – усмехнулся он. – Только этот из офицеров, верно. Мичман, а может, и лейтенант.
– Он чародей, что ли? – нахмурилась Анна.
Из города она дальше приисков никогда не выезжала, но о царящих в «большом мире» порядках прекрасно знала. И то, что флотских офицеров без чародейского дара не бывает – тоже знала крепко. Сухопутные ещё случаются, а вот моряков – ни одного.
– Если бы он был чародеем, притащился бы сюда с сомнительной службой? – резонно возразил трактирщик. – «Князя Светлицкого» разбомбили и затопили, там мало кто выжил, так что ты помалкивай про его чародейство. Ты девица неглупая, но уж больно прямолинейная. Как скажешь иногда…
– Ну не настолько я дикая, – недовольно нахмурилась она. – Я поняла, о чём ты. Он выгорел, это так называется, да? Понятно, что ничего приятного, не буду я его о службе расспрашивать. Да и зачем мне это вообще могло понадобиться! Больше интересно, кто мог казначейского убить?
– Да бес знает, – пожал плечами Милохин. – С приисковыми небось чего-то не поделил, больше негде. Где золото, там и… Ты глянь, лёгок на помине!
Золотые прииски принадлежали империи, но сами по себе они, конечно, работать не могли, за всем надзирал управляющий, который был если не самым, то одним из самых влиятельных людей в их краю. Прошлый, ворчливый жёлчный старик, умер в конце войны, и о нём искренне скорбели: он был неплохим, ответственным человеком, понимавшим нужды местных жителей и уважавшим аборигенов. Ему на смену из губернского Рождественска прибыл Старицкий Сергей Сергеевич.
Это был достаточно молодой, слегка за тридцать, холостой дворянин со столичными повадками и гардеробом, покоривший всех местных девиц на выданье, но до сих пор не преодолевший пропасть между собой и остальными жителями. Впрочем, он и не пытался. Кажется, вообще не замечал, что что-то не так. С ним почтительно раскланивались, многие даже откровенно лебезили, но и только. Старицкому этого будто бы хватало.
Вот и теперь сторонний наблюдатель легко отметил бы, что приветствовали его гораздо громче, чем градоначальницу, однако теплоты и искренности в этих приветствиях было куда меньше. А Лизавета, завидев управляющего, бесшумно скрылась на кухне: она столичного франта недолюбливала, несмотря на то, что рук он не распускал и к замужней женщине не приставал.
– Доброго дня, Игнат. Анна Павловна, счастлив вас видеть, – раскланялся он перед девушкой, припал к руке.
– Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Какими судьбами в этих местах? – спросила она ровно.
– Ехал мимо, а тут словно потянуло что-то – зайди, говорит, Серж, выпей квасу холодного, не пожалеешь! Как сердцем почувствовал, что вы тут, – разулыбался Старицкий, не спеша выпускать девичью ладонь, так что Анна сама аккуратно, но твёрдо забрала руку.
– Квас так квас, сейчас сделаю, – услужливо склонил голову трактирщик и вернулся за стойку, мигом растеряв свою вальяжность.
– Как ваша тяжкая служба, любезная Анна Павловна?
– Спокойно, Сергей Сергеевич, – прохладно отозвалась она. – Вы же знаете, у нас тихий город.
– Стойкая вы девушка, не устаю удивляться! Такая юная, такая прелестная – и тянете на плечах подобную ношу… Ваши горожане очень суровые люди, раз возложили её на вас. Неужели не нашлось другого достаточно ответственного лица?
– Если возложили – значит, доверяют, – ответила Анна.
Подобным образом начинался или заканчивался едва ли не каждый их разговор, и это давно перестало злить, скорее вызывало привычную досаду. И подкрепляло уверенность, что долго в роли управляющего Старицкий не продержится.
– Ну а вы, как же вы? Такая прекрасная девушка, солнце на нашей бренной земле, а вместо того, чтобы наслаждаться жизнью…
Вскоре Анна уже отвечала на все его вопросы, намёки и порывы привычно односложно и почти не вдумываясь. Было очевидно, к чему и зачем он каждый раз начинал этот разговор, рассыпался в любезностях и целовал руки, к месту и нет ввинчивал комплименты и сетовал, что она до сих пор не замужем: сам метил на это место.
Одного она не понимала: его настойчивости. Давно пора было заметить, что девушка не отвечает интересом на интерес и не отказывается от всяческих мелких подарков и знаков внимания только потому, что они действительно мелкие, ни к чему не обязывают, и отказаться от них – значит обидеть дарителя, а ругаться с ним не хотелось. Но нет, раз за разом натыкался на ответную холодность – и раз за разом словно не видел. Может быть, для него это тоже давно превратилось в привычку?..
Разумных причин, зачем бы ему проявлять такое упорство, Анна не видела. Да, она мила, но не роковая красотка. Да, хорошего происхождения, из старого дворянского рода, но ничем примечательным Набели похвалиться не могли. Да и приданое её, а вернее – всё имущество, оставшееся от отца, не было столь уж значительным. И не выглядел Старицкий отчаянно влюблённым, вообще влюблённым не казался. А если бы он хотел затеять аферу с привлечением её как главы города, то вряд ли так старательно давал бы понять, что в роли городского головы госпожа Набель его не устраивает. Однако и занять её место он как будто не стремился, и никого определённого на него поставить не предлагал…
В общем, такого поведения Анна не понимала и по возможности просто избегала общества управляющего. Поначалу она ещё рассматривала его как возможного жениха, потому что Старицкий представлялся достойной партией, был молод, учтив, к жестокости не склонен и хорош собой – статный, подтянутый, с точёными чертами гладко выбритого лица и всегда аккуратно постриженными и тщательно уложенными льняными волосами. Но мысль эта ушла довольно быстро, когда стало понятно, что к Шнали и его обитателям приезжий относится со снисходительной насмешкой: простить пренебрежение родной землёй Анна не могла. Тем более и земля отвечала взаимностью, так что этот вариант ей не подходил совсем.
