К тому же интересно было посмотреть на жизнь этого странного города изнутри, особенно на то, как горожане относились к своей… хозяйке. Чем дольше Дмитрий наблюдал, тем более уместным казалось ему это неожиданное слово. Она сама держалась как хорошая хозяйка – проверяла запасы, глядела, где накопилась пыль, где бы подновить краску или поменять обои. И встречали её точно по этому слову. Но, главное, госпожу Набель здесь искренне любили и верили ей безоговорочно. Не приходилось сомневаться: какой бы ни была она градоначальницей, а место своё занимала уж точно по желанию горожан.

Тем временем солнце карабкалось всё выше и начинало нешуточно припекать. На рассвете было свежо и даже как будто тянуло лёгким ветерком, но быстро стало понятно, что день выдастся неотличимым от прежних. А может, и жарче, потому что уже сейчас хотелось найти ручеёк попрохладнее да возле него и остаться. Даже перекати-ёжики перестали попадаться, а Косоруков только начал к ним привыкать!

Дорога вскарабкалась на склон горы, подпиравшей Шналь сбоку, и зазмеилась между крепких изб и длинных ярусов грядок. Ботва печально поникла, кое-где – вовсе пожухла. Жильё перемежали каменистые осыпи или пробитые в скале уступы, пару раз дорога по прочным коротким мостам пересекала обрывистые ручьи. Отсюда открывался прекрасный вид на город, и Дмитрий то и дело оглядывался на долину и холмы, любуясь.

Дальше, забирая влево, дорога спустилась вниз позади города. Пересекла тихий лесок, через широкий сенокосный луг вышла на берег реки и потянулась вдоль неё в редком смешанном лесу, обнажаясь то с одной, то с другой стороны. Потом река ушла дальше вправо, а вдоль дороги потянулся овраг с каменистым дном: в паводок тут сходила вода с гор, а сейчас было сухо.

– Вот тут его нашли, – придержав коня, нарушила долгое молчание Анна. – Вон там, видишь, где ветки сломаны? Внизу под ними.

Дмитрий молча спешился, ослабил подпруги и захлестнул поводья за сук низкого кряжистого деревца незнакомой породы.

– Совсем внизу? – спросил задумчиво, подойдя к краю.

– Почти, – ответила она, отводя коня чуть дальше, а там уже сама спешилась и вернулась к охотнику, остановилась рядом. – Вот там. Видишь, крупный розоватый камень? Вот в аршине от него, почти навзничь, вдоль падушки, ногами в ту сторону. Замучились его вытаскивать, пришлось дальше вдоль падушки нести три десятка саженей, там положе. А это важно?

– Наверное, только я пока не понимаю, для чего, – усмехнулся охотник. – То ли он сам упал туда, когда подстрелили, то ли его сбросили, пытаясь спрятать тело. С дороги-то его не видно, как пастух вообще заметил?

– Случайно, – отозвалась Анна. – Вон, видишь, ерник в паре саженей? Он туда до ветру отошёл и фляжку упустил, пришлось вниз лезть. Ну а там и труп углядел, падушка, гляди, ровная здесь, заметно.

– Ерник – это тоже что-то местное? Кусты вон те, что ли? – пробормотал Дмитрий. – Выходит, кабы не случайность, его бы и не хватился никто ещё несколько дней, а там уже и не нашли бы? Тогда не верится, будто место это было выбрано случайно. И засаду тут негде устроить, – заметил негромко. – Хотя… если вечером… – он с сомнением оглядел широкий пологий склон, уходящий вдаль от дороги. – Спущусь вниз, гляну.

Анна понимающе кивнула, но сама в овраг не полезла, остановилась у его края, наблюдая за тем, как охотник, оскальзываясь и цепляясь за ветки, осторожно одолевает крутой склон. Там была всего пара саженей, но обрыв заметный, по неосторожности можно и шею свернуть.

Косоруков, спустившись-съехав вниз, подошёл к приметному камню, внимательно озираясь. Он не был гениальным следопытом, но кое-что понимал, а за год вольной охоты и вовсе наловчился замечать разные приметы и верно толковать их. Кроме того, засуха здесь оказалась на руку – дождя не было уже давно, так что можно было без труда рассмотреть следы крови и даже засохшие ошмётки плоти там, где раньше лежало тело.

Склон, с которого упал труп, столь красноречив не был. Заложив большие пальцы за ремень брюк, Косоруков остановился чуть сбоку, пытаясь представить, как и откуда падало тело. Вот там, наверху, сломана ветка, уже высохла за прошедшее время. И вот там ещё, но – и только.

Пара саженей высоты, и берег хоть крутой, но всё же не отвесный – и спуститься можно, и подняться, если держаться за деревья. Но ни одного вывороченного камня, никакой вспаханной земли, как там, где только что спускался Дмитрий. Что это значит? Только одно: здесь никто не спускался, а значит, убийца к телу не подходил.

А значит, предположение о случайном грабителе ещё менее вероятно: такие обычно не утруждают себя тем, чтобы припрятать тело. А тут подняли и сбросили, причём не просто подтащили и столкнули, а именно взяли – и бросили, потому что уж слишком далеко тело лежит от края, да и не упало бы оно, кажется, так, если бы свободно катилось с самого верха. И за деревья бы небось зацепилось, и землю бы всяко потревожило.

А вот эти следы, наверное, оставили упыри, и жаль, что не проследить, откуда они вообще пришли и куда делись – на каменистом дне оврага не видно, только в нескольких местах земля вспорота когтями. Откуда они вообще берутся здесь, эти твари, и где прячутся днём?

И почему недожрали труп?..

– Что, нашла себе хозяина, хозяйка? – Прозвучавший вдруг наверху незнакомый мужской голос с лёгким акцентом заставил Косорукова вскинуться и развернуться. – Подходит! – добавил незнакомец, с ухмылкой разглядывая револьверы в руках пришельца.

– Не говори глупостей, – раздражённо ответила ему Анна, и Дмитрий, поморщившись, убрал оружие в кобуру: угрозы явно не было. – Это охотник из Рождественска, убийцу ищет.

Незнакомец молча, с довольной улыбкой разглядывал стоящего внизу Косорукова, а тот снова удивлялся и снова думал о том, что делать это в Шнали приходится больше и чаще, чем за все годы службы, а то и за всю жизнь.

Это был чжур из числа местных, и очень приметный чжур. Кажется, довольно молодой, хотя Дмитрий никогда толком не умел оценивать их возраст по лицам. Невысокие сапоги на плоской подошве, подвязанные кожаными шнурками; штаны из тонкой, хорошо выделанной кожи; странная бесформенная роба, вся расшитая длинной бахромой и какими-то меховыми полосками, увешанная плетёными знаками, перьями, мелкими косточками и бусинами. Они же украшали и странную причёску – из-под шапочки коротко подстриженных чёрных волос сбегал десяток тонких длинных косиц, перевитых цветными шнурками. Лоб пересекала широкая узорчатая повязка, сплетённая из кожаных полос.

То есть выглядел он как типичный дикарь, словно сошедший с картинки, однако поразительно хорошо знал язык и держался как-то… не так.

– А что он тут-то смотрит? Тут убийцы нет, – продолжая улыбаться, заметил чжур.

– А вы, может, знаете, где его искать? – с иронией спросил Дмитрий.

– Где – не знаю. Знаю кого. Знаткоя ищите.

– Кто это? – озадачился Косоруков, а Анна вздохнула:

– Колдун. Ты уверен?

– Колдун? – растерянно переспросил одновременно с ней Дмитрий. – Вы это всерьёз?..

– Уверен, – отозвался чжур. – Вылезай оттуда, охотник, мертвецы давно ушли.

Дмитрий задумчиво хмыкнул себе под нос, окинул овраг новым скользящим взглядом, но действительно принялся выбираться наверх. Искал он тут, конечно, не мертвецов, но и так всё, что мог, уже нашёл.

Подъём оказался коротким, но трудным, пришлось карабкаться едва ли не на четвереньках, цепляться за ветки и кое-где за камни. В конце подъёма, на самом крутом участке, перед лицом возникла тёмная, заскорузлая ладонь чжура, и Дмитрий с благодарным кивком принял помощь.

Рука оказалась сухой и твёрдой, а чжур – сильным. Он был почти на голову ниже Косорукова, заметно уже в плечах, но дёрнул наверх весьма уверенно. Хитро блеснул чёрными глазами из-под набрякших век, окинул охотника взглядом, опять усмехнулся, оглянулся на Анну с той же странной улыбкой и только после этого выпустил руку.

– Так что это за фантазии про колдунов?