– Это и есть Вероника, моя старшая сестра. Хорошо училась. Дружила с парнем, еще со школы испытывала к нему чувство. Потом что-то у них пошло не так. Сильно переживала. Хотела показать ему собственную значимость и независимость. Влилась в компанию молодых мажоров. Там первый раз укололась героином. Потом еще укололась. И вскоре подсела, как у нас говорят, «на иглу». Но хватило собственных сил уйти из компании и покончить с зависимостью. Тот молодой человек предложил возобновить отношения. Она обрадовалась, но на всякий случай решила подстраховаться и проверилась на ВИЧ. Анализ оказался положительным. Вся в слезах пролежала неделю на диване. «Я не имею права на личное счастье». Окончательно порвав отношения со своим парнем, собрала вещи и уехала в Питер.

В северной столице она нашла таких же, как и она, людей, болеющих СПИДом. И вместе с ними начала заниматься волонтерской деятельностью. Снимала комнату в коммунальной квартире, работала и училась. Сначала она помогала людям, болеющим СПИДом. Потом ее деятельность распространилась на бомжей и на детей-беспризорников. Она практически не покупала для себя новых вещей. Деньги, что оставались у нее после всех необходимых платежей, уходили на продукты и бензин для машины, на которой их волонтерская команда развозила еду по ночлежкам.

Двенадцать лет прожила Вероника в Петербурге. И за эти годы, помогая людям, она пришла к вере в Бога. Исповедовалась, причащалась, научилась молиться. Холодный ветреный климат Балтийского моря сказался на ее здоровье, и девушка стала часто простужаться. Хотела уже возвращаться назад домой, но кто-то ей подсказал, что для ее болезни Сибирь самое подходящее место. И она перебралась в те края. Действительно, сил у нее прибавилось, и она вернулась к своим привычным занятиям. И снова бомжи, наркоманы и брошенные дети.

Еще восемь лет после Петербурга она жила в Сибири, но потом болезнь заявила о себе настолько, что Вероника уже не могла заниматься волонтерской работой. И тогда она придумала для себя новый вид деятельности – «телефон доверия». Теперь ей звонили чуть ли не со всех концов нашей страны. Кто-то спрашивал у нее совета, как ему жить. Кто-то собрался отправиться на аборт, но в критический момент решился позвонить и, получив поддержку, сохранил ребенка. Последние полгода своей жизни она провела в Дивееве, рядом с преподобным Серафимом. И только недавно вернулась домой. Силы ее покинули, но до последнего дня она продолжала отвечать на звонки по своему телефону доверия.

Совершая отпевание, мысленно обращался к усопшей: «Вероника, люди, живущие в твоем городе, сочли тебя великой грешницей, недостойной отпевания в храме. Я согласился, но только из жалости к Лизе и ее маме».

Вспоминаю, как собирался оказать милость падшей грешнице, и слышу в голове всё громче звучащую, уже ставшую сакраментальной, фразу: «Кто ты такой?» Поначалу пытаюсь оправдываться и хитрить: «Какой такой? Да такой же, как все». А сам чувствую, как начинают гореть щеки. Середина декабря, храм не отапливается, а они пылают.

Батюшка Александр, как же так получилось, как оно в тебе проросло? Ты постоянно следишь за своими мыслями и движением чувств, видишь собственные грехи, исправно исповедуешься. Ты реально на полном серьезе осознаешь себя грешником!

Ты же нормальный рабочий человек. В армии служил простым солдатом, на железной дороге в жару и холод, ночью и днем, в тяжелых кирзовых сапогах десять лет отхрустел по насыпному гравию. Было трудно, ты благодарил любого, кто проявлял к тебе милосердие. Тебя научили состраданию, может, потому Господь и сделал тебя священником.

Думал, этого хватит, чтобы быть настоящим. Не хватило. Как ты мог без тени сомнения приписать самому себе благословение святого Филарета Милостивого? Фарисей, Веронику в грешницы записал, а сам по делам своим и мизинца ее не стоишь.

Сегодня Господь показал тебе, кто ты есть на самом деле. Раз так, значит, Он на тебя еще рассчитывает.

После отпевания в молчании втроем мы простились с Вероникой и предали ее останки земле.

Похоронщики легко подняли на плечи гроб с невесомым телом усопшей и вынесли его из храма. Прикрывая глаза от мелкого колючего снега, с развевающейся на ветру епитрахилью, я шел перед гробом, проговаривая положенное в этом случае Трисвятое, перемежая его с другой стихийно сложившейся у меня в голове молитвой: «Святой праведный Филарет Милостивый, прости меня грешного. Мудрый владыка Филарет, спасибо тебе за преподанный урок. Ты помог мне разобраться в себе самом.

Вероника, чистый ангел Вероника, помолись обо мне грешном».

Утро вторника. Традиционно в этот день мы служим молебен о болящих в нашей часовне, что стоит в поселке сразу через дорогу от больницы. Обычно я подхожу к самому началу службы, облачаюсь, благословляю присутствующих, и начинаем молиться. Потом кто-нибудь просит принять исповедь, причащаешь больных или просто общаешься с народом.

В то утро меня попросили отслужить заупокойную литию. Включил электроплитку, достал из коробки уголек, положил его на спираль. Пока ждал, когда уголек разгорится, ко мне подошла девочка-подросток лет десяти и тронула меня за рукав.

– Там, на улице, – она показала пальчиком в сторону входной двери, – дяденька вас зовет.

– Зовет дяденька? А сам почему не заходит?

Ребенок пожал плечиками.

– Не знаю. Зовет.

Я вышел на улицу и увидел пожилого худощавого, небольшого роста мужчину лет шестидесяти пяти. Он стоял на дорожке, ведущей в часовню, обхватив обеими руками и прижимая к груди большой деревянный киот. Лицо этого человека мне показалось знакомым. Я вспомнил, что часто видел его копающимся в мусорных контейнерах, собирающим пустые металлические баночки из-под пива и жидких энергетиков. Пиджак не по размеру, явно подобранный там же на помойке, такая же хорошо поношенная куртка делали его похожим на забулдыгу.

Проходя мимо помойки и видя его, перебирающего содержимое мусорных пакетов, я неизменно первым здоровался с этим человеком и не останавливаясь шел дальше, а он, оторвавшись от своего занятия, смотрел в мою сторону, прищуриваясь подслеповатыми глазами и пытаясь понять, кто этот человек, что только что с ним поздоровался. Всё это он совершал точно в замедленной съемке, из-за своей медлительности не успевая поприветствовать меня в ответ.

Меня его медлительность забавляла. Я вспоминал рассказ одного моего знакомого молодого человека. По роду своей деятельности он в одной известной компании отвечает за подбор и разведение специальных сортов картофеля, что используется для приготовления любимых многими картофельных чипсов. В свое время ему пришлось много поездить по Европе, чтобы найти подходящий материал, побывал он и в Норвегии, а потом рассказывал: «Вместе с сопровождающим меня шофером-переводчиком, кстати, бывшим нашим соотечественником, мы въехали в одну из тамошних деревень. Медленно продвигаясь по центральной улочке, поравнялись с одним из домов. Рядом с ним на лавочке сидел старик норвежец и курил трубку. Шофер притормозил как раз напротив старика, опустил стекло и что-то очень вежливо проговорил по-норвежски. В ответ тот, привстав со своего места, приложил руку к груди и поклонился. Шофер поднял стекло, и мы поехали дальше.

– Что ты ему сказал?

– Я с ним поздоровался и передал поклон от господина Йоханссона.

– У вас с ним общие знакомые?

– Нет, конечно, я первый раз его вижу.

– Тогда откуда ты можешь знать, что конкретно этот старик знаком с неким господином Йоханссоном и тот регулярно посылает ему поклоны?

– Да ничего я не знаю. Здесь каждый второй или Йоханссон, или Андерсен. Это я так развлекаюсь, от скуки. Они ужасные тугодумы, и теперь этот дед целый день будет думать о том, кто я такой и какой такой Йоханссон передал ему поклон.

– Зачем тебе это?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Я же говорю – от скуки».

Вот и этот сборщик алюминиевых баночек напомнил мне того старика норвежца. Но я продолжал с ним здороваться и делал это без всякого умысла, хотя про себя называл его не иначе, как «старик Йоханссон».