Место, в самом деле, замечательное. Во-первых, это средневековый замок, который строили еще легендарные литовские магнаты Радзивиллы. Почитаешь путеводитель, одни имена чего стоят: Николай Радзивилл Сиротка, Кароль Радзивилл по прозвищу Пане Коханку. Род владел многими городами и селами по всему Великому княжеству Литовскому и был фантастически богат. Их центральная родовая усадьба находилась здесь же, всего в двадцати километрах, в Несвиже, а Мирский замок служил им в качестве охотничьего домика.

Кто-то скажет, что целый замок для таких целей как бы великоват, но нужно хоть немного знать, что тогда собой представляла охота Радзивиллов. Сколько удальцов в ней участвовало, а уж обслуживающей их челяди с гончими псами, тех и вовсе без счета. Во время многочисленных войн род князей Радзивиллов одной только конной шляхты выставлял до тысячи человек.

Сегодня замок в таком идеальном состоянии, что так и кажется: еще минута-другая, и вон из-за того костела, что на пригорке, появятся всадники. Ворота откроют, и вся кавалькада, не сбавляя ходу, промчится внутрь.

В замке есть всё – и камеры для узников, и сведения о найденных археологами скелетах в старинных латах, призраки и, конечно же, многочисленные легенды. А там, где есть легенды, туда валом валят и любопытные туристы. Правда, в замок на этот раз мы не пошли. Нужно было кормить детей и хоть немного с ними погулять. Замок, дворец – всё это очень красиво, но парк и большой пруд, что рядом с ними, прекрасны не менее. И здесь же в парке с начала прошлого века стоит часовня, усыпальница князей Святополк-Мирских.

Вот перед этой часовней, а вернее, перед огромным мозаичным образом Спасителя, что расположился высоко над главным входом, я способен простоять долго-долго. Эта мозаика неизменно вызывает у меня чувство радости, а почему, объяснить не могу.

Еще ребенком, в далекие советские годы, я с удивлением обнаружил, что многочисленные памятники Ленину повсюду разные. В той же столице Монголии все три года, пока мы жили в Улан-Баторе, в меня вглядывался Ильич с лицом чистокровного монгола, в других местах он становился русским, а где-то калмыком.

И так везде, каждый народ накладывает на черты известных персонажей что-то свое, характерное. Та же закономерность просматривается и при изображении святых, Пресвятой Девы, и даже Христа. Хотя до нас дошел хрестоматийный образ Спасителя, списанный с Туринской плащаницы, и тем не менее Его везде рисуют по-разному. Именно здесь, в удаленном уголке Беларуси, находится образ Христа-белоруса. Самого настоящего крестьянина-полещука.

Поставив автомобиль на стоянку, мы подошли к ларьку купить мороженое. Расплачиваюсь с лоточником и слышу где-то сбоку:

– Люди, подходите! Смотрите, сколько я для вас придумал всяких замечательных вещиц. Подходите, покупайте. Не жадничайте! Все-таки какая-то память о Мире останется. Возьмите хоть эти магнитики, я их сам для вас делаю.

На маленьком стульчике возле импровизированного столика с многочисленными «пятаками» из глины сидит человек лет сорока пяти. Он явно выпивши, длинные свалявшиеся волосы, несвежая рубашка.

На улице под тридцать, а он, устроившись на самом солнцепеке, устало приглашает многочисленных туристов взглянуть на его продукцию. К нему никто не подходит, хотя конкурентов нет. А на глиняных магнитиках довольно искусно вырезаны контуры Мирского замка.

– Не купляйте его магнитики, – заметив мой интерес, предупреждает лоточник.

– А что так?

– Они у него бракованные, к холодильнику не цепляются.

– Люди, – зазывает покупателей продавец магнитиков. – Вы не смотрите, что я выпимши. Это же не от хорошей жизни. А вообще у меня отличная семья, и сыновья отличные. Старший – художник.

Человек затягивается сигаретой и блаженно улыбается, точно видит перед собой своего старшенького.

– Настоящий художник, не то что я. Картины пишет, во какие, – и выставляет вверх большой палец правой руки. – Влет продаются, в Европе на аукционах. Да я не вру, ей-богу, – крестится. – А младший физик. Пока еще, правда, молодой, но все говорят, очень талантливый. Очень.

– Опять брешет.

Это снова лоточник.

– Вчера у него было две дочери. И тоже талантливые, внуками хвастался. На самом деле он просто бомж. Живет тут у одного местного в сарае и делает свои поделки. Ты его спроси, он и имени-то своего не помнит, но так-то вообще безобидный.

Часа полтора мы провели в Мире. Лизонька бегала босичком по травке, а потом прыгала со ступеньки на ступеньку по парадной лестнице, ведущей вверх к часовне князей Святополк-Мирских. Поленька спала здесь же на лавочке возле пруда, а мы пили чай из термоса и с интересом рассматривали проходящих мимо людей.

Наконец жара стала спадать, и мы решили двигаться дальше. Наш самолет вылетал из минского аэропорта лишь завтра утром, номер в гостинице был заказан заранее, потому никто из нас никуда не спешил.

Подхожу к стоянке, и снова все тот же голос:

– Люди, что же вы все проходите мимо? Ну не хотите покупать, не надо. Хоть посмотрите, я же для вас стараюсь. Нельзя же быть такими равнодушными.

– Ты куда? – это мне уже матушка.

Я подхожу к столику с магнитиками и выбираю глиняный кружок с «Погоней», древним гербом Великого княжества Литовского.

– К холодильнику прилипнет?

– Должен, но не гарантирую. А не прилипнет, так ты его поставь куда-нибудь на полочку. Хочешь купить, серьезно?

Вручаю матушке «Погоню» и усаживаюсь за руль. Та внимательно ее рассматривает и молча слушает мой маленький экскурс в историю белорусской геральдики.

– Зачем ты это купил? У нас что, мало разного хлама?

– Нет, просто мне его стало жалко. Не нравится – выкинь в окошко.

В ответ матушка хитро улыбается:

– А я знаю, почему ты пожалел этого богемщика.

– И почему?

– Потому, что ты такой же. Все вы: актеры, художники и писатели – одним миром мазаны. Никто у этого алкаша ничего не покупает, один ты специально подошел и купил. Значит, ты такой же, как и он. Правильно говорят, рыбак рыбака видит издалека.

С заднего сиденья отзывается дочка, зажатая между двух детских кресел, она следит за детьми и прислушивается к нашему с мамой разговору:

– Представляю, лет этак через десять, нашего папу с таким же синим носом, где-нибудь перед Лаврой торгующего своими книжками.

Все засмеялись, даже маленькая Лизавета, и та предательски хихикнула.

Через десять лет. Это большой срок, девочки. Чуть больше десяти лет назад я стал священником, а до того именно за десять лет, резко изменив привычный уклад жизни, неожиданно для себя устроился работать на железную дорогу. И только сегодня понимаю, как дороги мне те годы, проведенные мной на железке.

Тут же вспомнились ребята, с кем проработал всё те же самые десять лет. Помню, пришел к нам в бригаду один парень лет около тридцати. Веселый и, как все люди небольшого роста, задиристый и немного смешной. Далеко не сразу мы узнали, что наш Ромка полтора года своей жизни провел в Афгане и даже имеет боевой орден Красной Звезды. Он воевал пулеметчиком, их блокпост находился на одном из высокогорных перевалов и прикрывал единственную в тех местах дорогу. За полтора года ему многое пришлось пережить, но, оказалось, что главное испытание ожидало его впереди.

Демобилизовавшись, Роман пошел работать на ту же ткацкую фабрику, где всю жизнь трудилась его мать. Отца Ромка не помнил. Втроем вместе с мамой и сестрой они ютились в крошечной однокомнатной хрущевке. И только проработав два года на фабрике, он узнал, что как ветеран афганских событий и орденоносец имеет право на внеочередное получение жилья. Короче, где-то через год их семья переехала в новую трехкомнатную квартиру. После этого Рома наконец женился. Время шло, сестра тоже вышла замуж и переехала к мужу в его просторную «двушку». А после смерти матери предъявила брату права на половину их семейного жилища.

Роман предложил сестре выплачивать ежемесячно определенную сумму и таким образом рассчитаться с ней в течение нескольких лет. Та поначалу согласилась, но вдруг изменила решение и потребовала деньги немедленно. Рома стал оформлять кредит, но не успел.