Если быть до конца откровенным, Джинни вообще не понимает, как он туда попадает. И почему попадает именно он, а не Гермиона. Вопросов у нее к чете Снейпов по жизни было много, но сейчас Джинни бьет собственные рекорды.

Складывается впечатление, что она, как и все другие, видит только то, что Северус и Гермиона показывают по доброй воле, а на деле за некогда обворожительными улыбками скрывается что-то, что даже сама Джинни не знает. Пусть она всегда была, есть и будет самым близким для Гермионы человеком.

Джинни не хочет терять ее, но не понимает, что это уже происходит, а процесс остановить не получается ни у одной из них.

— Привет, солнце, — целует ее в щеку Гарри, вырывая из размышлений.

Джинни рассеянно кивает, снова принимаясь за готовку блинов, потому что не хочет портить настроение другим членам семьи с утра. Однако Гарри — неглупый парень, и состояние супруги видит невооруженным глазом почти сразу.

— Что-то случилось? — наливает себе в чашку кофе Гарри, обернувшись к супруге.

Джинни поднимает глаза, оторвавшись от своего занятия, и понимает, что сейчас ей совсем не хочется говорить о своих тревогах. Она моментально принимает решение скрыть всё это, пусть сегодняшнее утро будет наполнено только трепетным ожиданием старшего сына и всех остальных ребят из Хогвартса.

— Задумалась, все ли взяла с собой, — чуть нахмурив брови, отзывается Джинни, снова опустив вниз взгляд.

Перевернув последний блин, Джинни выключает плиту и кладет небольшую кастрюлю с половником в раковину. Гарри коротко кивает на ее слова. Он не верит в то, что Джинни думает именно об этом.

— Заправил бак? — снова задает вопрос Джинни, чтобы самой поверить в то, что ее беспокоит действительно именно это.

Гарри положительно кивает.

— Вчера после работы под завязку заправился, — отчитывается он.

Джинни убирает сковороду с плиты и протягивает Гарри его порцию завтрака, на что тот радостно улыбается, одними губами поблагодарив за это. Он не идет за обеденный стол к детям, чувствует нутром, что сейчас с Джинни необходимо рядом остаться.

Девушка убирает за уши волосы и направляется к раковине, чтобы занять руки.

— Флер приведет Виктуар сразу, как мы вернемся домой, — замечает Гарри, когда берет вилку в руки и с удовольствием отправляет первый кусок блина в рот.

Джинни с некоторым ожесточением трет кастрюлю железной губкой, хотя может с легкостью воспользоваться магией. Она намеренно занимает собственные руки. Тревога за Гермиону не идет ни в какое сравнение даже с тем фактом, какие ей предстоят полтора дня.

— Вереница молодого поколения под одной крышей, — озвучивает ее мысли Гарри, потому что и сам поражается тому, что они на это соглашаются.

Джинни поднимает взгляд.

— Всего на день и завтрашнее утро, — оправдывается она и сама не понимает, почему так делает.

Гарри прожевывает блин и смотрит на супругу, опустив руки с тарелкой на уровень живота.

— Да, — просто отвечает он. — Ничего страшного, бывало, они и дольше у нас гостили.

Джинни смотрит Гарри в глаза и осознает, что он понимает все, что она пытается от него скрыть. Гарри терпеливо ждет, когда она сама заговорит. Девушка оставляет попытки добиться чистоты от посуды и, бросив мочалку в раковину, включает воду, споласкивая руки.

— Раньше было по-другому, — наконец подает голос Джинни. — Сейчас Гермиона не может принимать гостей.

Вот оно. Гарри ставит тарелку на столешницу, так и не закончив завтрак, и подходит к Джинни ближе, чтобы его слышала только она.

— Вы с ней виделись? — негромко задает вопрос Гарри.

Он и сам волнуется за подругу, она все меньше появляется на пороге их дома в последние месяцы, все реже пишет письма, но Гарри не может ее за это винить. У нее свое горе, которым она имеет полное право ни с кем не делиться.

Однако это не отменяет того факта, что Гарри встревожен за Гермиону сильнее, чем когда-либо.

— Недавно, — выключив воду, поворачивается к нему Джинни.

И она уже собирается рассказать ему о том самой встрече несколько дней назад, потому что из-за работы они с Гарри видятся только поздно вечером или рано утром и не каждый день, но тут за обеденным столом слышится звон приборов и звонкий детский визг.

— Лили! — строго, но в то же время встревоженно реагирует Джинни, обернувшись назад.

— Альбус! — тут же подключается Гарри, нахмурив брови, и старается понять, что там у них происходит.

Лили рассерженно выдыхает и наклоняется под стол за упавшей вилкой. Альбус молча копается в своей тарелке, не поднимая головы. Как бы там ни было, дети пытаются выглядеть так, словно у них ничего не происходит. Джинни знает, что Лили снова задирает брата.

— Лили, иди одеваться, если закончила с завтраком, — сдержанно произносит Джинни, понимая, что узнать о произошедшем можно только одним способом. — Мы скоро выезжаем.

Девчонка оставляет вилку на столе и, сдув со лба надоедливую рыжую прядь, встает с места.

— Ладно, — не спорит она и, оставив возле раковины свою тарелку с прибором, направляется наверх.

Просто она знает, что еще немного остается подождать. И она вот-вот увидит Джеймса. Стоит дочери скрыться на втором этаже, Джинни поджимает губы, оборачиваясь к Гарри.

— Про Гермиону потом расскажу, — обещает она.

— Договорились, — тут же соглашается он.

— Поговори с Альбусом, — просит Джинни.

— Именно этим и собираюсь заняться.

Оставив на щеке супруги поцелуй, Гарри направляется с чашкой кофе к обеденному столу, где, опустив вниз голову, копается в завтраке средний сын. Джинни смотрит на Альбуса и зачем-то бросает взгляд наверх лестницы, после чего качает головой и, взмахнув палочкой, отдает мытье посуды магии, а сама идет переодеваться.

Через несколько часов на платформу девять и три четверти прибывает Хогвартс-экспресс.

Только не все об этом помнят.

Гермиона в растрепанных и смешанных чувствах возвращается домой после встречи с Рольфом и разговором с Полумной. Словно выпав из реальности, она как-то рассеянно проводит вечер за книгой, сюжета которой даже не запоминает, после чего с тяжелым сердцем ложится спать.

Тем вечером она даже не выходит во двор, чтобы чем-то себя занять вне стен дома, потому что у нее просто не хватает на это сил. Гермионе кажется, что она теряет вкус к жизни совершенно. Жизнь становится для Гермионы — как для больного лихорадкой слишком яркий свет, режущий уставшие глаза.

Каждый день жизнь вокруг продолжает сверкать и обдавать ее своим светом. От этого Гермионе становится нестерпимо больно, потому что она больше не может ценить это сияние, как бы сильно ей этого ни хотелось.

Она словно видит потрясающий десерт от лучшего кондитера в мире, а тот по вкусу напоминает ей пергамент. Обыденные и приятные вещи уже не кажутся ей таковыми. Ее не радуют прежние занятия, ей претит собственная библиотека, ей не хочется играть на фортепиано. Ей ничего не хочется, кроме одного.

Чтобы Северус вернулся домой, и все стало так, как было раньше.

Слишком заоблачное желание, потому что она упускает из виду одну важную вещь.

Как раньше уже никогда не будет.

И она сама в глубине души это понимает.

С утра становится немного легче. Забыв про дни календаря совершенно, Гермиона не решается снова доводить Блейза звонками с просьбами выйти на работу, потому что она знает, что он ей ответит, и просто принимает новый день с равнодушием, когда понимается с постели.

— Я могу сделать фруктовый салат или болтунью, — предлагает Моди. — Что пожелаете, Гермиона…

Моди приходит в ее спальню почти сразу, как слышит, что она просыпается, желает доброго утра и тут же жалеет о собственных словах, решаясь спросить о завтраке. Теперь, когда Гермиона постоянно находится дома, Моди еще тяжелее видеть, как изводит себя голодом хозяйка.

Она почти ничего не ест, от всего отказывается и повторяет без конца, что не голодна, после чего снова заводит машину и отправляется по делам в неизвестном направлении. Моди не знает, ест ли что-нибудь Гермиона вне дома, но ей кажется, что нет.