Северус и Гермиона обнимают ее, крепко прижав к себе. Они не говорят. Просто стоят вот так, втроем, пропитываясь этим мгновением целиком и полностью. Дейзи не плачет, старается сдержаться. Понимает, что у родителей сейчас непростой период, и лишний раз подвергать их стрессу она не хочет.

Она чувствует небывалое спокойствие в их объятиях. Дейзи выдыхает с облегчением, стоя с закрытыми глазами, и на ее губах начинает играть слабая, но искренняя улыбка.

Дни медленно, но верно, начинают обретать смысл.

Северус не оставляет Гермиону, всегда находится рядом. Даже если она взглядом или жестом говорит ему, что хочет побыть наедине с собой, он соглашается, но не выпускает ее из виду. Первые две недели оказываются самыми тяжелыми.

Днем Гермиона держится стойко, ходит на процедуры, хорошо ест, но ночью… Ночью у нее глубоко внутри заново открывается кровоточащая рана, боль в которой ей крайне тяжело контролировать. Первые два раза она умудряется тихо вылезать из постели, провалявшись половину ночи без сна, и выходить в сад.

Она закрывает за собой стеклянные двери и глушит рыдания в рукав, свернувшись комочком возле корней маленького тополя. Глушит, потому что никак не может их остановить. На третий раз Северус сквозь сон чувствует тревогу и просыпается, тут же касаясь места рядом с собой.

Он находит ее почти сразу. Северус не говорит ей, чтобы она успокоилась, не говорит ей, чтобы прекратила. Он просто садится на полы халата рядом, притягивает ее к себе, обеспечивая тепло, и целует в волосы, плавно покачиваясь и позволяя ей выплакаться.

Утром ей становится чуть легче.

Они ходят на терапию рисования, и никто им больше зачарованные холсты не подкладывает. Гермиона, не задумываясь, рисует их домик с белыми ставнями на берегу моря, слегка склонив голову в сторону. Она представляет себе, что все остается позади, что они с Северусом перегорают эту боль и находят в себе силы жить дальше.

Только представляет.

Пока ей тяжело даже расстаться с мыслью о нем. Мыслью о их сыне.

Гермиона не берет в руки книги.

Совершенно, абсолютно. Не может себя даже заставить. Книги всегда ассоциируются у нее с чем-то хорошим, чем-то приятным и запоминающимся. Обычно она читает взахлеб, ее за уши от книг не оттянешь. Теперь она понимает, почему с апреля так мало читает.

Порой она не может заставить себя прочесть даже пару страниц, не улавливает нить сюжета, не запоминает деталей. Само сознание Гермионы противиться очернять это яркое для нее занятие.

Она больше себя не заставляет, а в качестве альтернативы выбирает рисование. Однако даже оно не может помочь ей целиком и полностью.

Каждую ночь, едва ей удается провалиться в сон, она просыпается от кошмара. Она мечется и кричит до тех пор, пока не приходит в сознание, и в темноте не видит очертания родного лица. Это случается сегодня снова.

— Тшш, — шепчет Северус, усаживаясь и прижимая ее к себе, — это просто сон. Я здесь, слышишь? Тшш…

Гермиона глухо всхлипывает, истерично хватая ртом воздух, и с силой прижимает Северуса к себе, крепко зажмурив глаза. Она цепляется за его футболку, как за спасительную соломинку, которая держит ее на поверхности реальности.

— Я здесь, — повторяет он. — Я здесь…

Гермиона с дрожью вздыхает и постепенно успокаивается, стараясь надышаться любимым запахом. Она ведет кончиком носа по его плечу, и сердечный ритм постепенно возвращается в норму. Северус гладит ее по волосам.

— Я сделаю чай, хорошо? — тихо спрашивает он.

Она кивает, уткнувшись носом в его плечо. Северус убирает одеяло и, поцеловав Гермиону в лоб, свешивает ноги с постели. Девушка бросает ладонь на белую хлопковую простынь, несильно сжимая ее пальцами.

Северус заваривает чай и ставит все на стол, открывая одну из стеклянных дверей пошире, чтобы впустить в комнату побольше тихого ночного воздуха. Гермиона садится в кресло, подгибая ноги, и берет в руки чашку.

Шумит ветер, ветви тополя качаются, поддаваясь его ритму. Гермиона глубоко вдыхает и выдыхает, делая глоток чая. С улицы слышится знакомый писк, от этого на ее губах играет легкая улыбка.

— Я думала, что он улетит, — негромко произносит она.

Северус поворачивается к ней.

— Кто?

— Птенец болтрушайки, — отвечает она. — Я отпустила его, когда приехала к тебе в тот день, но… Он не улетел. Остался здесь.

Северус прислушивается к слабому щебету.

— Может, он просто к тебе привязался, — озвучивает он свои мысли.

Может, это не просто птенец. Может, эта та самая незримая нить, которая связывает два этих мира. Гермиона думает о том, что синяя пташка оказывается в ее жизни не просто так. Такого не бывает, но…

Ей кажется, что это он. Это ее сын за ней приглядывает.

— Северус, — негромко зовет она.

Мужчина вопросительно поднимает брови.

— Это ты мне отправил то письмо?

Северус недолго молчит, а после кивает, делая глоток чая.

— Не сдавайся, — вспоминает она и недолго молчит. — Я не узнала твой почерк.

Мужчина кладет чашку на блюдце.

— Я тогда не мог писать сам, — вспоминает он. — Мне помогла Марианна.

Гермиона едва заметно улыбается.

— Она хорошая девушка, — кивает она. — Августу с ней повезло.

— Не могу не согласиться, — отзывается он.

Гермиона протягивает через стол руку и Северус тянется к ней, обхватывая пальцы. Он поглаживает ее костяшки подушечкой большого пальца. Несказанный вслух вопрос зудит на корне его языка уже долгое время. Он старается быть сильным.

Старается ради нее. Знает, что ей тяжелее. Ей сложнее, но… Все равно не может не спросить.

— Почему так случилось? — он словно задает этот вопрос не ей, а самой Вселенной. — Мы ждали этого столько лет. Почему?..

Они сидят какое-то время в тишине. Гермиона сглатывает, глядя снова на тополь, в кроне которого слышится копошение болтрушайки. Девушка сжимает его ладонь.

— На этот вопрос нет ответа, родной, — наконец произносит она. — Помнишь, я несколько дней назад хорошо спала почти до утра?..

Северус кивает.

— Мне снился сон, — кивает она. — Хороший сон.

— Какой? — интересуется он.

Девушка слабо улыбается.

— Что он с нами, — шепчет она. — И я верю в этот сон, он был слишком настоящим, чтобы не поверить.

Она сглатывает, облизывая пересохшие губы.

— Я видела его, — слабо улыбается она. — Я слышала его голос. Целовала его ладошку. Маленькую и теплую, — Гермиона недолго молчит, вглядываясь в глаза Северуса в полутьме. — Он сказал, что скоро будет с нами.

Она ставит чашку на стол и кладет на него локти, склоняясь к Северусу чуть ближе.

— Тогда он просто не мог с нами остаться, — шепчет она. — Так случается…

Северус закрывает на мгновение глаза, стараясь совладать с эмоциями, бурей завертевшимися в грудной клетке. Он склоняется к столу и целует костяшки ее пальцев, не открывая глаз.

— Мне тяжело отпустить его, — дрожащим шепотом произносит она, — но я отпускаю, потому что знаю… Мы его с тобой еще увидим.

Северус поднимает взгляд, и Гермиона обхватывает его лицо ладонью, убирая подушечкой большого пальца слезу в уголке его глаза. Она смотрит ему в глаза и несколько раз кивает, слабо улыбаясь.

— Ладно? — спрашивает она, склонив голову вправо.

Северус с дрожью выдыхает.

— Ладно.

И они тянутся друг к другу, потому что так нужно. Нужно им обоим. Северус целует ее трепетно, зажмурив глаза и опустив ладонь на затылок. Она отвечает ему, и щемящее чувство бешеной тоски по нему заглушает на мгновение все прочее.

Северус поднимается с места, разорвав на мгновение поцелуй, и подходит к ней, с бешеной нежностью притягивая к себе. Гермиона обвивает руками его шею и целует снова, побуждая подхватить себя под бедра.

Яркие, заснувшие за эти месяцы чувства, постепенно начинают просыпаться. Гермиона целует его снова, прогибаясь в пояснице, и Северус чувствует отдачу, от чего его сердечный ритм вновь нарушается.