Кьяра тогда всех этих проблем не видела, не понимала. Она просто училась, росла и радовала пап, совершенно не представляя, какие сюрпризы приготовила ей ее собственная жизнь.

Кьяре пятнадцать лет.

И она ненавидит весь мир.

Она слушает громко музыку, тайком покупает черную подводку для глаз и хочет быть похожа на тех крутых девчонок из параллели. Она сбегает по ночам из дома, зависает с Савиной днями напролет и терпеть не может учебу.

У нее падает успеваемость, она не ходит на каратэ и прогуливает школу актерского мастерства, скрывая это от пап. Дома она с ними почти не разговаривает, отстреливается сухими «привет» и «пока» и терпеть не может, когда к ней в комнату заходят без стука.

Ночами она шлет в мессенджерах сердечки, тараторит по телефону с Савиной и глупо хихикает, болтая ногами от счастья под одеялом. Арсений не может подступиться к дочери ни на шаг, да и сам Антон — впервые на его памяти — язык общий с Кьярой найти совершенно не может.

«Перебесятся, это возраст такой», — жмет на это плечами Дима Позов, и Катя, взволнованно кусая губы, всё же соглашается и кивает. За девочками они все следят в оба, готовятся к неизбежному, знают, что будет после. И, как всегда, оказываются правы.

Кьяра громко и глухо плачет в подушку в половину первого ночи, когда Антон входит к ней в комнату и присаживается у постели, не включая свет. Его девочке впервые разбивают сердце, и он, блин, знает, что это такое.

Девчонка скулит, плачет в плечо родителя, извиняется сотню или тысячу раз за то, что была такой глупой, и не сопротивляется, когда Антон берет в руку влажную салфетку и смывает с ее глаз потекшую черную тушь с подводкой, открывая взору любимое лицо его маленькой девочки.

Кьяра извиняется и перед Арсением, целует по традиции его в колючую щеку, крепко-крепко обнимает и обещает, что такого больше не будет. Арсений ей верит, Антон тоже.

Но она себе почему-то не верит.

Однако она выполняет обещание, снова подтягивает учебу, огораживается от компании тех девчонок, что втянули ее во все это вместе с тем парнем, забирает с собой Савину, а та и не особо оказывается против. Она все равно себя там лишней без Кьяры чувствовала.

Девчушка снова ходит на уроки карате, получает роль в пьесе Островского в их актерской школе, и у Попова в груди гулко бьется сердце, когда он аплодирует и улюлюкает ей из зрительного зала вместе с Антоном, стоит всему коллективу выйти на поклон.

Когда они возвращаются домой после концерта, улыбка с губ Кьяры непозволительно быстро сходит, она запирается в своей комнате и не выходит оттуда до утра. Арсений просит Антона достать с антресолей коробку из-под обуви, а сам берет ключи от машины, чтобы захватить из багажника саперскую лопатку.

Когда Кьяра просыпается утром, она надеется, что это был лишь ее страшный сон, однако мяуканья в их доме с того момента больше не слышно.

Кьяре восемнадцать лет.

Антон держит руки в карманах, опустив голову, и молчит, а под нижней полкой в купе вагона лежат два больших чемодана его девочки. Арсений не выпускает дочь из объятий, крепко зажмурив глаза. Он не хочет их открывать. Не хочет, потому что знает: их девочка скоро уедет.

Перрон забит снующими пассажирами, всюду слышится топот ботинок и приглушенные голоса, сливающиеся воедино с криками таксистов. Кьяра жмурится, сильно обнимая отца, и понимает, что пути назад уже нет.

На дне ее чемодана лежит копия аттестата с золотой медалью об окончании школы на всякий случай, а в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусств уже находится оригинал и ее приказ о зачислении.

Она начинает свою самостоятельную жизнь, вливается в новый этап добровольно и страшно сильно боится оставлять своих родителей, но не говорит об этом вслух. Она знает: они и без того волнуются, а для их возраста это не шутки.

Кьяра выпускает Арсения из объятий и подходит к совсем поникшему Антону, который зарылся носом в широкий темный шарф, беспокоясь о том, что не выдержит ее отъезда. Это же их девочка. Их маленькая, блин, девочка, которая стала совсем большая.

— Пап, — дергает уголком губ Кьяра и раскрывает руки для объятий.

Шастун хмыкает, шмыгает носом и отводит взгляд, когда понимает, что вот-вот не сможет сдержать эмоций, поэтому Кьяра быстро заключает его в объятия, обвивая руками шею и вставая на носочки.

— Я люблю тебя, пап, — негромко произносит она, сильнее прижимая его к себе. — Я очень вас обоих люблю.

— Мы тебя тоже, Бусинка, — зачем-то вспоминает он далекое обращение, поглаживая ее лопатки, и девушка улыбается, потому что сама помнит. — Не забывай старика своего, — выпуская ее из объятий, просит Антон.

Кьяра улыбается.

— Я про Арса, если что, — кивая на любимого, добавляет он.

Девушка смеется чисто и звонко, когда Арсений цокает языком и закатывает глаза, а затем целует обоих пап в уже слегка покрытые морщинами лбы и забегает в вагон, потому что знает: она не умеет прощаться.

Это у них семейное.

Савина забегает следом и усаживается на место рядом с ней, а затем они обе машут провожающим, стараясь не замечать, как в груди разрастаются зияющие раны от разрастающейся в геометрической прогрессии тоски.

На перроне им машут Арсений с Антоном, Катя с Димой и Сережа с Оксаной. Когда поезд трогается, Мирослава и Ростислав бегут за вагоном и машут им обеими руками, и Кьяра с Савиной смеются, пока Оксана пытается до детей докричаться, чтобы они прекратили, потому что это опасно.

Когда перрон остается позади, Кьяра хватает телефон и тут же пишет отцам о том, что она их невозможно сильно любит и просит беречь Пуха, а в ответ мгновенно получает, что они ее тоже, что все будет хорошо и что они ею гордятся.

Кьяра впервые позволяет себе тихо заплакать только тогда, когда понимает, что Савина уже спит.

Кьяре двадцать лет.

Она вспоминает, как в пятнадцать лет зареклась родителям, что такого больше не будет, и пьяно смеется, отмечая, что не зря себе не поверила. Она сидит в объятиях выпускника магистратуры и курит завернутый в тонкую бумагу табак, пуская в потолок колечки.

Ей неведомым образом удается совмещать попытки учиться и ветреный образ жизни, Арсению и Антону она звонит каждую неделю, рассказывая, как все здорово и что она лучшая в группе, примеряя на себя роль Позовой и мастерски научившись врать, что ей временами очень на руку.

Она сбрасывает очередной звонок волнующейся Савины и тянется за стоящим вдалеке стаканом с чистым виски, прикладываясь к нему со всей страстностью. Парень, сидящий возле нее, лезет к ней с поцелуями, и она не особо против.

Имени она его не знает, да и знать не хочет вовсе, в грудной клетке девушки гулкими ударами отдаются басы гремящей музыки, распространяясь по всему телу и перемешивая в пустом желудке очередную дозу алкоголя.

Кьяра не думает о последствиях совершенно, и это подтверждается уже через две с половиной недели.

Она не плачет, когда протягивает Савине уже пятый по счету тест, каждый из которых показывает две полосы или чертов плюс. Она просто садится на подоконник и закуривает, выпуская в окно тонкую струйку дыма.

— Что делать будешь? — явно беспокоится из-за всего этого Савина больше, чем она.

Кьяра молчит, нажевывая нижнюю губу, и тушит в маленькой чашке сигарету, вставая с места.

— Что должна.

Она смеется в трубку папам, когда те спрашивают, как там проходит второй курс актерского, и девушка с энтузиазмом рассказывает им, что там да как, радуется безумно, когда они рассказывают ей о том, что купили маленькую, но прибыльную московскую кофейню, а после обещает, что приедет к ним на новогодние праздники.

Когда Кьяра кладет трубку, она не сдерживается и начинает рыдать в голос, сворачиваясь на диване комочком от кромсающей боли и прикладывая тыльную сторону ладони к губам. Савина садится с ней рядом, гладит по предплечью и старается успокоить, хотя и понимает, что это не в ее силах.