Наставление выходит почти бредовым, но девушка приглушенно смеется, и Арсений не может не улыбнуться, когда чувствует небольшую волну вибрации от этого прямо через одежду на коже. Он выпускает ее из объятий, и Алена быстро смахивает слезы, потому что плакать на морозе — такое себе развлечение.
Они смотрят друг на друга теперь иначе. Не так, как это случилось во время их первой встречи; не так, когда узнали, что у них будет ребенок; и не так, как во время подписания первого постановления на развод в июле прошлого года в офисе Утяшевой.
Арсений смотрит на нее так, будто тысячу лет знает, а она — будто тысячу лет забыть все равно не может. Они смогли это сделать. И теперь их судьбы наконец могут пойти своими дорогами.
— Ох, я чуть не забыла, — спохватывается девушка и возвращается к столику, возле которого стояла, забирая со стула бумажный коричневый пакет.
Алена возвращается к Арсу и на какое-то время снова замолкает, сжимая пальцами холодные ручки.
— Могу я попросить тебя, — утирает она тыльной стороной ладони щеку, — передать Кьяре кое-что?
Арсений немного нервно выдыхает, когда Алена открывает пакет и вытаскивает оттуда потрепанную временем игрушку. Слоненок — первая игрушка Кьяры. Серая, с заплаткой на правой лапе, и шов немного у основания хвоста разошелся.
Та самая. И Арсения с невозможной скоростью неподготовленным окунает в прошлое так резко, что у него вдоль позвоночника бегут мурашки.
— Он был ее любимым, помнишь? — осторожно спрашивает Алена, сжимая плюшевую игрушку так, словно боится ее отпускать. — Она не расставалась с ним и… Когда мы собирались, я, — Алена снова сбивается с мысли, облизывая губы, — я забыла его положить в чемодан. Это была и моя игрушка, ты же знаешь, и…
Арсений принимает из рук девушки плюшевое прошлое и непроизвольно замечает, как Алена буквально отрывает ее от сердца. И Арсений все понимает. Она не забывала ее. Она оставила себе ее специально, чтобы помнить и не забывать.
Чтобы просыпаться и видеть эту игрушку на тумбочке в гостиной, а приходя домой, замечать ее снова. Как напоминание о дочери. Арсений знает, что Алена говорит неправду: она любила их девочку. Даже больше, она и сейчас ее любит.
Просто делает это не так, как прочие. Ее любовь к Кьяре сидит глубоко в душе, и не вытравишь ее оттуда, не выведешь, как ни старайся. Да и не нужно стараться. И Арсений видит это.
Попов молчит слишком долго, рассматривая игрушку в руках, и Алена не выдерживает этого первой.
— Ты можешь не передавать, — качает она головой, понимая, что это теперь зависит только от него.
Ему принимать это важное решение самому. Ему решать, позволять ли девочке снова вспоминать о той, что уже почти забыта.
— Просто скажи, что передашь, — просит она, чуть морщась. — Мне будет так… проще.
Арсений видит, что происходит с ней. Чувствует, как грозовое облако из тоски нависает над ней так отчетливо, что отбрасывает на кожу сероватые тени. Что бы Алена ни говорила, как бы сильно ни старалась доказать не только Арсу, но и самой себе, что с дочкой она связана быть не хочет…
Она говорит неправду.
— Ты можешь общаться с ней, — находит единственные правильные слова Арсений. — Можешь приезжать.
Алена хватает губами кусочек холодного воздуха и с благодарностью смотрит на него. Под веками девушки снова закипают слезы. Он слишком хорошо ее знает, а она по-прежнему не умеет лгать.
Девушка делает это быстро. Делает это скомкано, почти неловко и немного нервно. Она обнимает его, по-детски почти — разрывающе. Обвивает руками его руки, сцепляя на лопатках в замок, и тычется носом ему в куртку на уровне груди. Неуклюже так, как слепой котенок.
— Я не стану отнимать этого ни у нее, ни у тебя, — сгибает руки Арс и мягко гладит ее чуть выше локтя.
И теплый шепот девушки согревает морозную стужу:
— Спасибо.
Арсений уверен, что всё делает правильно.
Уверен, потому что иначе и быть не может.
Не вините прошлое за то, что оно было, ведь без него не случилось бы настоящего.
— А вино еще есть? — чуть машет в воздухе почти пустым бокалом Ляйсан, и Арсений часто мигает, проходя вглубь гостиной и возвращаясь в реальность.
— Закончилось, вот только что хотел принести еще, — отвечает он, указывая пальцем себе за спину, в сторону кухни.
— Блин, как же так? — немного расстраивается Оксана, голова которой лежит на плече обнимающего ее Сережи. — Вечер же только начинается…
— Есть! Да! — победно вскинув вверх кулак, кричит Добровольский, отбрасывая джойстик в сторону. — Моя победа, Димка.
— Пошел ты, — беззлобно отмахивается Позов, не скрывая улыбки.
— Надо было на бабки играть, отвечаю, — поднимается на ноги Паша и опускает на пояс руки.
Гостиная снова оживает, все постепенно вливаются в общий диалог, не считая мелких, которые возятся в комнате Кьяры, не выпуская оттуда несчастного Пуха.
— Мальчики, потише, тут вопросы решаются важные, — улыбается Ляйсан, одергивая супруга.
— А что случилось? — не понимает Паша.
— Вино закончилось, — снова поднимает бокал Катя, и Добровольский прыскает.
— Нашли проблему, девочки. Давайте я сгоняю. Пусть Димка на Шастуне побеждать тренируется, пока меня нет, — лукаво добавляет он.
— Ха-ха, обхохочешься, — угрюмо замечает Позов, немного расстроенно водя пальцами по кнопкам джойстика.
Оксана смеется. Немного по-детски, забавно так ладошкой губы прикрывает, и ее смех непроизвольно подхватывает вся компания.
— Да ладно тебе, Поз, — садится рядом с ним на ковер Шастун и скрещивает ноги по-турецки. — Паша просто выпендривается.
— Это все вранье! — подняв указательный палец вверх, замечает Добровольский. — Я — высококвалифицированный специалист, и вообще…
— Да одевайся за вином, че ты выпендриваешься, — обернувшись через плечо, хохочет Шастун.
Ребята снова смеются. И Добровольский смеется, да только ему почему-то не очень смешно. Он выходит в коридор один, и улыбка стирается с его лица. Внутри будто что-то щелкает и снова становится пусто и холодно.
Как бы сильно он ни старался держаться стойко, как бы ни показывал всем, что у него все в порядке… у него получалось плохо. И наедине с собой, пока никто не видит, Паша не хочет улыбаться. Не хочет, потому что не может.
— Паш, — негромко зовет его Ляся, тайком пробравшаяся к нему, пока вся толпа разделилась на два лагеря болельщиков в игре между Позом и Шастом. — Ты как?
— Нормально, — чуть кивает он, надевая теплое черное пальто.
Ляйсан кусает губы.
— Ну, где же нормально? — заботливо спрашивает она. — Я же вижу, что грустный.
Обмануть ее попросту невозможно, да Паша и не пытается вовсе. Весь этот спектакль улыбок был для ребят, от Ляси он ничего скрывать не собирался. Она знает, она видит. Она чувствует его тоску в равной мере, как и он.
— Скучаешь? — негромко спрашивает она.
Добровольский просто кивает.
В этот самый двадцать седьмой день к ним с Лясей домой приходила знакомиться Юля. Два месяца уже прошло. Два гребаных месяца.
И Паша не жалел об этой встрече до тех самых пор, пока не понял, что попрощаться они толком и не смогли, а единственная возможная встреча, которую хотела подарить им судьба, была бессовестным образом отобрана у них Ириной.
Ляйсан его понимает, ей эта солнечная девочка Юля тоже безумно понравилась. Она просила ее наедине не прощаться с их семьей навсегда, не обрывать связи и приезжать хотя бы иногда. Потому что Паша расцветал весь, когда видел ее. У него ведь из родственников никого больше и нет, а Юля эта для него была той самой младшей сестрой, в которой он всегда нуждался.
Юля просьбу выполнить не смогла и всё-таки сменила номер.
Топольницкая все равно ушла.
— Не торопись, ладно? — поправляет ему шарф Ляйсан и вкладывает в руки кожаные перчатки. — Тебе надо отвлечься.
— Хорошо, — кивает он и мягко целует жену в нижнюю губу, плавно прикрыв веки.
