Оксана чувствует спиной, как он близко подходит к ней, и горячее дыхание обжигает светлую кожу ее плеча не меньше языков пламени. Девушка вздрагивает и резко вздыхает, руки ее прекращают двигаться, и вообще вся она замирает, точно статуя.

— Ты боишься, — касается ее плеча шепот, и кожа у нее на руках становится гусиной. — Не надо.

Нижняя губа Оксаны непроизвольно начинает дрожать, и она невероятной силой воли подавляет в себе внезапное желание закричать, потому что он ведет кончиками пальцев по ее руке от запястья до плеча.

— Не надо меня бояться, — повторяет он. — Надо просто делать то, что я прошу.

Фроловой до одури неприятно находиться с ним рядом, ей до ужаса не хочется чувствовать его прикосновения и уж тем более делать то, что он просит требует. Потому что он требует.

Еще немного, и он перестанет спрашивать. Просто будет брать.

Девушка боится отвечать, потому что знает: голос ее подведет, и он снова будет питаться ее страхом, заряжаясь им, как энергетический вампир, и вновь почувствует свое превосходство, сразу заранее празднуя победу.

Нашел с кем бороться.

Нашел чем гордиться.

Оксана оставляет кружку и, не дав ему понять, что произошло, выворачивается, уходя из кухни и направляясь в сторону ванной, рассчитывая на то, что там сможет переждать его очередную вспышку, но не успевает дойти до конца коридора, потому что…

— Всё, нахуй. Мне надоело с тобой сюсюкаться. Сюда подошла.

Цепкие пальцы разворачивают ее за предплечье, и Оксана жмурится от вспышки боли, непроизвольно хватаясь за руку. У нее снова останутся следы.

— Не трогай меня, — нервно произносит она, пятясь назад.

— Вау, — саркастически восхищается Леша. — Она разговаривает?

— Не трогай… — снова пятится она, понимая, что вот-вот упрется спиной в дверь его студии.

Сурков изломляет губы, лицо его меняется, приобретая почти сероватый оттенок, в глазах начинает разгораться ярость. Кулаки сжимаются.

— Я — твой муж! — орет он фактически не своим голосом, чем пугает ее до взорвавшихся перед глазами искр.

Она всё же толкает спиной дверь и делает несколько шагов назад, впервые за много месяцев заходя в его студию без приглашения и разрешения. Спину обдает влажным спертым воздухом.

— Не принуждай меня! — как-то по-детски, затравленно и испуганно хрипит она и внезапно замирает.

Замирает, глядя на то, как изменилось выражение лица Леши, стоило ей зайти сюда. Это запретная зона. Сюда нельзя заходить. И Оксане вдруг становится чертовски, необъяснимо не по себе. И сейчас это связано даже не с тем, что дело снова пахнет жареным, она просто знает…

Знает, что за ее спиной что-то такое, о чем она даже не догадывалась.

То, что было самой страшной тайной из всех.

Сурков обводит взглядом всё то, что находится за спиной у Оксаны, и снова переводит на нее бешеный взгляд. Слова срываются с языка сами.

— Кузнецова так не ломалась, — на одном выдохе выпаливает он.

И время, кажется, останавливается. В груди что-то взрывается, и горячая волна тягучей обжигающей реальности разливается ощущением беспомощности по организму. Оксану эти слова подкашивают. Она не верит, отказывается верить.

Забывает, кажется, всё то, что случилось до этой сказанной фразы, и заторможенно мотает головой из стороны в сторону, не чувствуя почву под ногами.

— Что ты такое говоришь? — совершенно не понимает она. — Ты говоришь неправду. Не может этого быть.

А глаза у Лёши пустые. Пустые и такие пропащие, что невольно поражаешься: как не замечала раньше. Но Оксана не может принять эту мысль. Не может до того самого момента, пока что-то изнутри ее не дергает и она не оборачивается назад, забывая, как протекает процесс дыхания.

Вся эта комната была связана с ней.

Вся эта комната горела Ирой.

Всюду висели ее снимки. Портретные, случайные. Постановочные и даже смазанные. Обнаженные, полуобнаженные. И сохли прямо у нее над головой снимки, сделанные фотографом в ту секунду, когда она безбожно и пошло кончала. Запечатленные во время процесса.

Сделанные ее мужем.

— Она плавилась, — медленно идет он в ее сторону, — всякий раз, как я прикасался к ней. Безропотно повиновалась, выполняя всегда всё то, что я хотел.

Фролова врезается поясницей в край стола и сжимает его руками, пока он всё также идет на нее, как вдруг резко хватает висящий над ними снимок и специально добивает Оксану, показывая ей его во всех деталях.

— И она повиновалась бы дальше, но тебе же, блять, так одиноко, — скрипит его голос от агрессии. — Вот я здесь. Выбрал тебя.

А Оксане нечем дышать. Оксане не хватает воздуха.

— Вопрос: «Нахуя»? Если ты постоянно ломаешься, — выплевывает он слова. — Какого хрена ты ломаешься?! Ты обязана!

Фролову отрезвляет его голос, инстинкт самосохранения срабатывает сам, и она со всей свойственной ей на тот момент силой толкает его в грудь, срываясь с места. От неожиданности он пошатывается назад и свирепеет еще сильнее.

Он нагоняет ее в коридоре, хватает за руку и с размаху толкает спиной в стенку шкафа-купе, и Оксана со всей силы ударяется хрупкими лопатками, болезненно и беспомощно вскрикивая.

— Остановись, — неконтролируемо дрожащим голосом почти плаксиво просит она, жмурясь от боли.

— Мне пришлось отказаться от нее, — орет он, нависая сверху, — ради тебя! Где моя награда?!

Леша с размаху бьет кулаком по двери шкафа буквально в нескольких сантиметрах от ее лица, и девушка в голос кричит, больше не справляясь с ужасом, опутавшим ее с ног до головы. Он сильнее. Он больше. И он не остановится.

— Где, сука, моя награда?! — хватает он ее за волосы, и Оксана, почти не слыша себя, истошно кричит в слезах, крепко зажмурив глаза.

Она уже чувствует, что пути назад нет, что он возьмет силой. Что надругается и такой она останется навсегда, как вдруг входная дверь с грохотом открывается, и в следующую секунду все происходит так непозволительно быстро, что смешивается в один-единственный кадр, затираясь в памяти навеки бессмертным воспоминанием.

Потому что Сережа влетает в квартиру, как пуля, зажимает в руке ключи, которые отдал ему Антон, хватает за ворот рубашки потерявшего бдительность Суркова и с размаху вдаривает ему между глаз так сильно, что тот, оглушенный нокаутом, мешком валится на пол под ноги девушке и больше не произносит ни звука.

Сережа бросает в сторону ключи, в два шага подлетает к сползающей по стене вниз, хрипло кричащей Оксане, которая прижимает к губам ладони, и сгребает ее в охапку, прижимая к себе.

И не позволяя упасть.

— Всё закончилось, малышка, — загнанно дышит Сережа, прижимаясь губами к каштановой макушке истошно всхлипывающей девушке. — Я тебя больше не оставлю. Никогда, — качает он головой. — Блять, никогда, девочка моя.

Оксана глушит в нем свои рыдания, глушит так сильно, что в лоскуты рвется грудная клетка. И прижимается к нему безмерно рьяно, почти сливаясь с ним в единое целое, неконтролируемо комкая в пальцах его рубашку и утыкаясь носом в ключицу.

Матвиенко крепче обнимает ее, игнорируя боль в кисти руки и зажмуривая до искр глаза. И душа у него, кажется, впервые за долгое время прекращает испытывать хроническую тревогу.

На улице, путаясь в свете горящих вдоль дороги фонарей, медленно кружатся снежинки.

Комментарий к Глава 17. “Всё закончилось”

*отсылка к фильму “Игра в имитацию”, чтобы ты заплакал

https://twitter.com/_lian_fire/status/1018181307040436224

https://twitter.com/_lian_fire/status/1018175894106632192

https://twitter.com/_lian_fire/status/1018169176056320005

https://twitter.com/Seraya_Serost/status/1018194826137923585

https://twitter.com/Seraya_Serost/status/1018198669147951105

https://twitter.com/r_u_n_y/status/1018197647755227137

https://twitter.com/_mlkvch_/status/1018204775245123584

https://twitter.com/AllliAmmmin_20/status/1018199997748318209

https://twitter.com/AllliAmmmin_20/status/1018200207505461249