Фролова согласилась незамедлительно. Еще и пазлы принесла. Золото, черт возьми, а не человек.
Арсений не знает, как выразить ей благодарность так, чтобы она тоже смогла улыбаться. Чтобы она наконец стала счастливой. Чтобы вернулась к жизни.
Или знает?..
Оксана осторожно просовывает язычок галстука в петлю, думая о чем-то своем, в то время как Арс так и смотрит на нее, стараясь подобрать слова.
— Ты должна, — наконец произносит он, и девушка поднимает глаза, не прекращая уже почти законченную работу.
— Что должна? — чуть нахмурившись, спрашивает она.
— Дать ему шанс, Оксан, — кивает он, и у Фроловой руки останавливаются. — Он загибается без тебя так, что смотреть страшно.
Оксана поджимает губы, опуская завязанный галстук, и скрещивает руки на груди, роняя вниз взгляд.
— Я… я не знаю, — запинается она, — я…
— Тебе же самой тяжело, — не планирует в этот раз оставить разговор незаконченным Арсений, — перестань отталкивать его. Твоя гордость вас обоих погубит.
Фролова поднимает голову, отрицательно покачав головой.
— Нет, нет, — сглатывает она, — дело вовсе не в гордости, я просто…
Слова застревают где-то в глотке, мешая выдохнуть. Как же сложно сказать об этом. Так же сложно, как и признать… Признать, что ты боишься. Арс терпеливо ждет, но Оксана мысль не заканчивает, просто не может пересилить себя.
И Арс решает вывалить ей всю правду сам.
— Он больше с ней не помолвлен, они вообще теперь больше не вместе, — говорит он, и Оксана глаза округляет так сильно, что даже жутко немного.
Она уже готовится что-то сказать, воздух в легкие набирает, но Попов не дает ей вставить и слова.
— И даже не думай, что ты виновата, вовсе нет, — произносит он. — Ты скорее помогла избежать того, чего они оба не хотели. Помогла им самим набраться смелости и поговорить.
Фролова молчит, слушая слова Арсения и стараясь унять дрожащие ноги.
— Они были вместе слишком долго, слишком поздно поняли, что остыли друг к другу, приелись так сильно, что просто боялись сказать «стоп», продолжая жить, как раньше. Они на помолвку даже не сами пошли, за них всё другие решили.
Оксана даже не знает, что ответить. Она слишком сильно шокирована услышанным. Так сильно шокирована, что пошевелиться не может.
— Ты нужна ему, понимаешь? — глядя ей в глаза, произносит Арсений. — Его не хочешь слушать — меня послушай, — вскидывает он брови. — Ты всегда была ему нужна.
Попов поворачивается к зеркалу, рассматривая идеально, черт возьми, завязанный черный галстук, тихо благодарит Оксану за это, но она ничего не слышит. Не слышит, потому что у нее в ушах шумит от того, что она собирается сказать.
— Я боюсь, — сжимая руки в кулачки, впервые признается в этом вслух Оксана не только себе, но и близкому другу. — Я боюсь говорить с ним, потому что мне страшно потерять его снова.
Арсений поворачивается к ней, и в глазах у него читается одобрение. Потому что она справилась. Она перешагнула через себя и наконец преодолела этот барьер: она призналась, что боится.
— Никогда не бойся быть счастливой, — произносит он, прекрасно понимая, что определенно знает, о чем говорит.
Фролова кивает, собираясь что-то ответить, как вдруг дверь открывается и Шастун появляется на пороге с крохой на руках.
— Начало суда через пятнадцать минут, пойдемте поближе к залу, — произносит он. — Выглядишь шикарно, — восхитившись, смотрит Антон то на Арса, то на Оксану. — Это я вам обоим, если что.
Все чуть улыбаются, стараясь разрядить чертовски напряженную обстановку, и выходят из комнаты, запирая за собой дверь. Арсений не помнит еще момента, когда так сильно волновался.
Все театральные постановки, все съемки и концерты — всё это кажется ерундовым волнением по сравнению с тем, что происходит с ним сейчас. И этот нервяк передается всем, кто его окружает. Особенно сильно — Оксане.
И Фролова не понимает, почему ее мутит так сильно, что даже под коленками дрожит. У нее складывается такое чувство, что она сегодня — если быть точнее, сейчас — встретится с человеком, которого увидеть не ожидает от слова совсем.
— Ты же не против, что он пришел? — сквозь какую-то пелену доходит до сознания Оксаны вопрос.
— М? — моргает Фролова, глядя на Антона, и тот кивает в сторону выхода.
Оксана оборачивается, и у нее сердце просто на месте встает, катапультируясь комом в горло. Матвиенко идет в их сторону, что-то написывая в телефоне и не поднимая головы. И внутри у нее от одного взгляда на него всё сжимается.
Девушка как-то нервно скрещивает руки на груди, обеспокоенно хватая губами кусочек воздуха.
— Почему я должна быть против? — немного хрипло спрашивает она. — Он имеет полное право прийти и поддержать своего друга, и вообще…
— Ну, вы же с ним?.. — снова атакует ее вопросами Антон.
— Все нормально, — не хочет развивать эту тему Оксана. — Правда нормально.
И Шастун кивает.
А Фролова не знает, как реагировать на всё это. Сережа все ближе, а сердце опускается в пятки все быстрее. Девушка нервно поправляет конский хвост.
— Я сейчас вернусь.
И, не дожидаясь ответа, направляется куда-то в конец коридора, не понимая, что вообще делает. Зачем убегает снова. И почему не может пересилить себя, чтобы остаться. Внутри все переворачивается, и к горлу подкатывают слезы, как вдруг…
— Стой! — и сильные пальцы мягко сжимают предплечье, останавливая и разворачивая к себе.
И глаза его так близко, так ярко, так больно, что у нее что-то внутри взрывается, марким пыльным крошевом пачкая ребра. Ей не дышится вообще, а еще ей не хочется сбежать.
— Не уходи, — просит он, — и прекрати меня отталкивать, пожалуйста. Я должен уже наконец рассказать тебе…
— Арс рассказал мне, — находит в себе силы сказать это Оксана дрожащим от подкатывающих слез голосом и не может перестать смотреть на Сережу. — Он рассказал, — вымученно улыбается она.
В грудной клетке так сильно дрожит, что не передать словами. И ком в горле. И ебаное осознание перед глазами, что она больше не может ни секунды провести с ним порознь. Ни одной, мать ее, секунды.
И она сама делает шаг вперед, горячо впиваясь в любимые губы. Как она скучала по нему, господи боже. Как сильно она скучала. Сережу сначала опрокидывает от такого неожиданного ответа с ее стороны, что он теряется, но затем берет инициативу в свои руки, прижимает ее к себе за талию и, опустив ладонь ей на затылок под хвостом, притягивает ближе.
Почти въедаясь, вгрызаясь в эти охуенно-потрясающие губы. Пиздец, и как он вообще столько времени смог прожить без них? Оксана выдыхает в поцелуй тихий полустон, и от этого в сторону ведет только сильнее.
Он целует ее глубоко, ведет спиной вперед и прижимает к стене так, что у нее даже из легких воздух вышибает, но он не может от нее оторваться. Сережа чувствует ее мягкую кожу щеки, слышит ее бешеное сердцебиение, и его мурашками прошибает, когда она короткими ногтями ведет ему по лопатке, слегка сжимая ткань на плече.
Поцелуй мог бы и не закончиться вовсе, если бы дыхание было бесконечным, но это не так, поэтому он наконец отрывается от нее, дышит тяжело, часто, и в ушах шумит.
Господи, не забирай у меня ее больше никогда.
— Девочка моя, — гладит ее по волосам Сережа, на мгновение закрыв глаза. — Мне так хреново было без тебя, так хреново, пиздец просто.
— Я знаю, — целует она его снова, а сама дрожит вся, и слезы в нижних ресницах путаются. — Я знаю, родной, — ведут ее пальцы по его щетине.
Ведь она уже готовилась к этому разговору. Задолго до этого дня, еще две недели назад Оксана уже начала собирать документы на развод с Лешей, но кое-что пошло не так. И это кое-что сейчас волнует ее очень сильно, и только тот факт, что Сережа наконец рядом, дает ей возможность не сойти с ума.
— Я должен был сказать тебе все сразу, — начинает он. — Я виноват, я знаю. Ведь я должен был всё сам… — задыхается он словами, — сказать. Прости, прости меня, девочка моя…
