И в это касание Антон вкладывает всё то, что не нужно говорить. Потому что он знает про суд, который будет через два дня, и он готов узнать все тонкости этого дела, даже если на их изучение уйдет целая ночь.

Потому что он не станет отпускать Арсения больше никогда в жизни. И сейчас он не боится этого обещания, потому что уверен в своей правоте.

— Нормально, — кивает Антон, — всё будет нормально.

И целует его сам, немного склоняя голову вправо и мягко прикасаясь к любимым губам так трепетно, что ведет в сторону. Забыв про измазанную в яичном белке руку, Шаст хочет обхватить лицо Арса ладонью, и в следующее мгновение они оба уже хохочут, а Арс стирает с щеки влажную, липкую субстанцию.

Они поднимаются на ноги, и Шаст, помыв руки, снова присоединяется к Кьяре, помогая ей съесть кашу, в то время как Арс стоит у плиты, проверяя готовность остальных яиц. Малыха смеется, улыбается и тараторит без остановки, рассказывая Антону о том, как хорошо дома у Оксаны, как здорово Сережа читает сказки, как она лечила Тигрулю и как полюбила еще и новые куклы Эльзу и Анну.

В порыве эмоций она роняет на пол ложку, и внезапно происходит то, что и Арсений, и Антон запомнят на всю свою оставшуюся жизнь.

— Пап, дай мне ложку, пожалуйста, — произносит девочка.

И говорит она это, глядя Антону прямо в глаза.

Арсений замирает прямо с лопаткой в руках, обернувшись к ним, а Шастун готов поклясться, что у него сердце в эту секунду пропускает пару ударов.

А малышка даже внимания не обращает на то, что сказала. Она просто счастлива. Счастлива настолько, что вы и представить себе не можете. Арс садится за стол рядом с Антоном, и они оба улыбаются так ярко, что этот свет путается в их блестящих глазах.

Кьяра смотрит на папу и знает, что у него больше не болит от грусти. Да и вообще, в нескольких вещах она абсолютно уверена. Она любит манную кашу, любит своего Тигрулю и Эльзу. А еще она любит папу, Оксану и Тосю.

И то, как любят друг друга папа с Тосей. Больше всего на свете любит.

Потому что они снова держатся за руки.

Комментарий к Глава 15. Часть 2. “Она наша”

*В далеком 2007 или 2008 была передача доктора Попова; он прославился на весь ютуб из-за попадания в выпуск Макса +100500, в котором рассказывал про то, как лечить геморрой с помощью огурца. «ПОЧУВСТВУЙТЕ СИЛУ ЗЕМЛИ» :D

========== Глава 16. “Свидетель” ==========

Пальцы девушки нервно сжимают связку ключей, и в горле от этого безобидного действия непроизвольно пересыхает. В ногах у нее стоят две дорожные сумки, а прямо возле двери лежит уже застегнутый наглухо чемодан. Ира сглатывает.

Кузнецова накручивает на шею шарф, перешагивает сумки и прямо в обуви проходит вглубь квартиры, останавливаясь посередине гостиной и оглядываясь по сторонам. Запоминает. Не понимает, зачем это вообще ей нужно, но… запоминает.

Потому что она здесь, кажется, счастлива была, но это не точно. Совсем, блять, не точно.

Она проходит вдоль стенки, ведет пальцами по рамкам с фотографиями, поправляет без надобности статуэтку белого маленького ангела. На какое-то время она останавливается, стараясь вспомнить, откуда этот ангел тут вообще взялся, но затем хмурится, качая головой, и снова идет дальше, так и не сумев понять, откуда эта статуэтка.

Антон написал ей смс, чтобы квартиру она освободила за два дня. И Кузнецовой даже не пришлось задаваться вопросом, где сам Шастун будет жить в это время, потому что всё черным, блять, по белому.

Ему всегда было куда пойти. Было куда вернуться. И только сейчас Ира задается вопросом:

А мне есть, куда и к кому возвращаться?

Кузнецова затравленно озирается по сторонам, бегая взглядом влажных глаз по всем поверхностям места, которое до недавнего времени она могла назвать своим домом.

Не к кому.

И глаза неконтролируемо начинает щипать сильнее, когда осознание застревает комом в глотке. Сумки стоят у порога, занавески на кухне пахнут табаком, тлеет окурок в кофейной чашке на журнальном столике, а в спальне лежит холодное, сбитое у ног одеяло.

Этот дом одинок.

Одинок настолько, что кажется почти заброшенным.

И Кузнецова только сейчас понимает, что сама его таким сделала. Это ее рук дело.

Больше она здесь находиться не хочет, хотя если быть откровенным — попросту не может. Серые стены давят на нее так, будто на самом деле сжимают комнату до размеров спичечного коробка, а запах табака обжигает пересохшую глотку. Ира подходит к выходу, закидывает на плечо одну сумку, затем вторую; ставит на колесики чемодан и уже готовится выйти, как вдруг замирает.

Принимая, наконец, со всей ясностью мысль: она не вернется сюда больше.

Она снова ставит на пол обе сумки и выуживает из кармана связку. Металл длинного серого ключа обжигает кожу на ладони. Она предпринимает несколько попыток, чтобы снять его с общего кольца, подпортив при этом маникюр, но впервые не обращает внимания на такие мелочи и почти с грохотом бросает ключ на длинную высокую тумбочку возле зеркала.

Эхо от броска режет секирой слух.

Ира до боли кусает внутреннюю сторону щеки, хватает наконец гребаные сумки, берет чемодан и выходит в последний раз из этой квартиры, хлопнув за собой дверью со всей страстностью.

Она даже не оборачивается, когда вызывает лифт. Не оборачивается, когда выходит из подъезда. Не оборачивается, когда закидывает вещи в багажник машины и выезжает со стоянки.

Смотрит только перед собой, крепко сжимая похолодевшими пальцами обод руля, и редко, но глубоко дышит, сжав в тонкую полосу пухлые губы.

Куда мне деваться?

Вопрос, который назойливым дятлом долбит ей по виску вот уже третий день подряд.

Куда?

Ира ни с кем не созванивалась. Никому ничего не говорила. Да и кому говорить-то? Антон пропал со всех радаров, но его она была даже рада не видеть и не слышать, потому что была уверена — сгорела бы от стыда в его присутствии.

Оксана? Я так не думаю. С ней Ира не созванивалась даже дольше, чем с…

Проклятье.

У нее же было к кому вернуться.

От внезапного озарения на лице девушки расцветает почти искренняя улыбка и истеричный смешок вырывается из легких. Она смотрит на дорогу лихорадочно сухими глазами и переключает передачу, увеличивая скорость.

Ей даже не приходится пользоваться навигатором: его адрес она давно уже знает наизусть. И ей почему-то сейчас даже в голову ни на одну ебаную секунду не приходит, что Оксана как бы с ним живет. Живет в браке. И что у нее с Лешей скандал был несусветный тем вечером, когда они с Оксаной приходили домой к Антону на «званый ужин» с «невероятной новостью».

Что ей по-прежнему некуда возвращаться.

Она забыла, потому что ей хочется хоть за что-то держаться.

Всякий человек нуждается в том, чтобы куда-то вернуться, даже если его там не ждут.

Она паркуется прямо возле подъезда, игнорируя долбящего по клаксону Мерседеса, место которого она определенно заняла без разрешения прямо перед носом. Ира выходит из салона, включает сигнализацию и мчит к подъезду.

И — как удачно — пожилая соседка выходит в этот самый момент из дома и непроизвольно дарит Ире возможность не звонить в домофон, что кажется ей определенно хорошим знаком.

Кузнецова останавливается возле нужной квартиры, поднимает руку и уже собирается позвонить, как вдруг какая-то невидимая сила ее останавливает, вынуждая замереть на месте. Сознание определенно подкидывает ей идею остановиться и не делать глупостей, потому что…

Потому что, блять. Это та еще глупость. Приваливать к своему любовнику и просить крышу над головой.

Но она все равно игнорирует тревожные звоночки в сознании и звонит в дверь. Какое-то время ничего не происходит, и Ира уже отчаивается, собираясь покинуть и этот дом, как вдруг по ту сторону слышится какое-то движение и в замочной скважине поворачивается ключ.

Дверь приоткрывается, и на пороге появляется он.

— Черт, — облегченно выдыхает она, прикладывая ладонь ко лбу и переминаясь с ноги на ногу. — Я так рада, что ты дома. Боялась, что тебя не будет…