Шастун снова наклоняется вниз, запечатывая на губах Арса горячий и влажный поцелуй. Поцелуй, в который он вкладывает слишком большое всё и даже больше. И затем перемещается губами ниже, к ямочке под ухом, покусывает линию челюсти, заставляя Арса откинуть голову назад, обводит языком выступающий кадык, пульсирующую вену.

Ведет языком ниже, к ключицам, оставляет пылающие ярко-рубиновым отметины, в то время как Арс скулит под ним, выгибает спину так, что чудом не слышится хруст позвонков, и задыхается от желания так сильно, что сил сдерживаться больше попросту нет.

Антон не прекращает покрывать поцелуями чуть ли не каждую родинку на теле Арса, и тот почти мечется под ним, потрясенный по всем параметрам от яркости ощущений, которые испытывает; иногда затыкает себе рот ладонью либо забрасывает руку за голову, хватаясь за спинку дивана и непроизвольно покусывая кожу на внутренней стороне предплечья, чтобы боль хоть немного возвращала к реальности.

Внезапно Антон отстраняется, вынуждая Арса почти задыхаться от того, что происходит, как утопающего человека, которого будто только что вытащили из воды и оставили на горячем песке приходить в чувство.

В полутьме комнаты слышится странное шуршание, звон колец и какой-то щелчок, на что Арс тут же реагирует, глядя на сидящего на нем Антона. Непонятные звуки находят своё объяснение почти сразу: Антон смазывает пустые от колец руки, и от трепетного, но одновременно наполненного почти диким желанием взгляда пацана Попова чуть ли не ведет в сторону.

Антон снова горячо целует влажные губы, привстает на колени, поглаживая тыльной стороной ладони внутреннюю сторону бедра Арса и вынуждая того покрыться мурашками и развести ноги в стороны, позволяя устроиться между ними.

Антон закидывает его ногу себе на талию, и неожиданно для Арса чуткие пальцы Шаста осторожно поглаживают его сжавшиеся мышцы и неторопливо проникают внутрь.

Арс с шипением втягивает сквозь сжатые зубы воздух, задыхается от ощущений так, что ломит легкие, и почти до боли кусает губы, зажмуривая глаза и впиваясь в кожу на плечах пацана так сильно, что белеют подушечки пальцев.

— Черт возьми, — сбивчивым шепотом произносит Шаст, глядя на такого охуенно потрясающего Арса, почти скулящего под ним. — Ты прекрасен. Ты так прекрасен, пиздец просто.

Арсений запрокидывает голову и до крови прикусывает губу. Его потряхивает от непривычных ощущений, ему их слишком много. Слишком, блин, много, но одновременно с этим хочется больше, гораздо больше.

Он зажмуривается до кругов перед глазами и искр в сознании, потому что видеть, как Антон подготавливает его для себя, и не кончить при этом — почти невозможно.

— Подожди, — внезапно сбивчиво бормочет Арс, стараясь хоть немного привести себя в чувство. — Подожди…

Антон сразу же останавливается, с легким беспокойством глядя на него:

— Больно? — немного хриплым от желания, но в то же время взволнованным голосом спрашивает он.

— Нет, — качает головой Арс, обхватывая правой рукой шею Антона и притягивая его к себе невозможно близко. — Я просто хочу смотреть на тебя. Хочу видеть сейчас твои глаза.

Признание срывается с языка само, и не нужно конкретизировать, чтобы понять, что именно хотел сказал Арсений. Все и так понятно.

Антон напряженно замирает возле входа, смотрит в эти родные, такие блядски нужные глаза и хочет только одного — видеть эти глаза каждый день до конца своей гребаной жизни.

Мои чувства к тебе поспорили бы по масштабу с Вселенной.

Внезапный громкий стон рвет в лоскуты грудную клетку, когда Антон первый раз толкается вперед бедрами, выдыхая горячий стон в губы Арсения, отчего последнего почти подкидывает от ощущений, наполняя каждую клеточку тела до сегодняшнего момента неизвестными чувствами.

Каждый толчок Антона заставляет Арса выгибаться, тихо поскуливая, вжимать голову в подушку, вцепляться в пацана руками и ногами, пытаться поймать его губы, разрывая зрительный контакт, только чтобы запечатать очередной голодный поцелуй, и снова прогибаться назад, стирая плечи о странный материал на диване.

Арсений больше не владеет собой: им владеет Антон. И Арс дарит, отдаёт себя целиком, полностью. Растворяется в любимом человеке, сплетаясь с ним воедино; дышит почти с болью, забивая им каждую клеточку своего тела, и впервые за долгое время чувствует себя по-настоящему счастливым.

Медленные толчки становятся сильнее, быстрее, резче; влажные пошлые звуки заполняют пространство комнаты вкупе с лихорадочным дыханием, и Арс почти скулит от каждой вспышки удовольствия, проходящей сквозь него стрелой снизу вверх.

Антон ловит дыхание Арса губами, сплетает с ним пальцы, погибая от разрывающих в клочья чувств, и в следующий момент у него с языка срывается то, что он хотел сказать весь этот месяц, проведенный без него.

— Я так люблю тебя, — лихорадочно выдыхает ему в губы Антон, глядя на покрытое испариной охуенно прекрасное лицо. — Так сильно люблю тебя, боже. Если бы ты только понимал… как сильно.

И это опрокидывает. Взрывает остатки всего, что только можно, и лишает возможности думать хоть о чем-то другом. Финальный стон почти оглушает, мурашки волной прокатываются от седьмого позвонка вдоль спины и утопают внизу живота, завязываясь тугим узлом.

Арс расслабляется и откидывает голову назад, глядя в потолок и стараясь нормализовать тяжелое, почти хриплое дыхание. И он чувствует себя как-то запредельно и невозможно, потому что Антон обессиленно лежит прямо на нем, устало дыша куда-то в ключицу.

И не выпускает его пальцев из своей руки.

— Ты первый раз сказал это вслух, — шепчет Арс, беспокоясь о том, что связки могут его подвести.

Антон устраивается удобнее на груди Арса, на мгновение выпускает его руку, чтобы схватить со спинки дивана плед и накинуть на них обоих, а затем снова скрещивает с ним пальцы, прижимая сплетенные руки к обнаженной груди.

— Что сказал? — также тихо спрашивает Антон, слушая постепенно возвращающийся в норму сердечный ритм Арса.

Арсений чуть опускает голову вниз, зарываясь носом в его влажные русые волосы, и закрывает глаза.

— «Наша», — отвечает он. — Ты первый раз сказал вслух, что она наша.

Антон прикасается губами к их скрещенным пальцам и позволяет Арсу размеренно перебирать его волнистые из-за влажности пряди, отчего Шаста непозволительно быстро клонит в сон.

И Арсений тоже постепенно покидает границы реальности следом за ним. Переплетенные руки, ровное дыхание, одно сердцебиение на двоих и рвущее в клочья долгожданное спокойствие — это последнее, что он запоминает перед тем, как заснуть окончательно.

***

— Сейчас, Принцесса, подожди секунду, я только достану ключи, — копошится в сумке Оксана, стоя возле квартиры Арса в начале девятого утра.

Она могла бы и позднее привезти ему кроху, потому что обычно они возвращались где-то к обеду, но вчера перед сном Кьяра настойчиво просила Оксану приехать домой пораньше, и на вопрос Фроловой: «Почему ты так хочешь домой?», девочка неопределенно пожимала плечами.

Возможно, малыха что-то чувствовала, этого нельзя было отрицать. С Арсением у нее такая связь, что Оксана все чаще непроизвольно поражается этому. За всю свою жизнь она с таким не сталкивалась ни разу, хотя семейных пар с детьми у нее в окружении не так уж и мало.

Но не будем забывать, что Кьяра впустила в свою жизнь еще и Антона. И связь между этими тремя стала настолько крепкой и нерушимой, что даже месяц разлуки почти никак на это не повлиял.

Никогда не бойся впускать в свою жизнь людей, они могут изменить тебя самого.

Оксана открывает дверь и пропускает вперед кроху, которая тут же мчит к маленькому диванчику возле двери и запрыгивает на него, начиная копошиться со своими ботиночками.

— Арс, мы пришли, — громко произносит девушка, на ходу стягивая с шеи шарф.

Она закрывает за собой дверь, кладет на высокую тумбочку ключи и совершенно непроизвольно бросает взгляд в гостиную, на первых секундах ничего не замечая, после чего поворачивается к девочке и…