И Шастун вдруг понимает теперь, что он стал пропащим. Безбожно пропащим, безумно зависимым, катастрофически нуждающимся… в человеке, который находится сейчас рядом с ним.
— Я все равно бы приехал в парк. Я, так или иначе, сказал бы, чтобы ты подписал документы. И сказал бы, что мы справимся.
Антон медленно сгибает в локте руку, потому что сил держать ее на весу больше нет, но пальцев Арса он не выпускает, в то время как у того ком в горле встает и глаза непроизвольно начинает щипать. Попов смотрит на Антона и понимает в этот самый момент одну очень важную вещь — он не сможет больше ни секунды этой жизни провести без него.
Ни одной гребаной секунды.
— Потому что мы справимся, Арс. Потому что «мы» — это не только ты и я. Это еще наша девочка. Она наша, Арс, — сглатывает Шастун. — Она наша.
И ему дышать больно и одновременно легко от слов, которые он наконец озвучил. Арсу, наоборот, не дышится вовсе. Потому что Антон сделал это. Он наконец сказал то, что горело в нем несколько месяцев где-то в области сердца.
Внутри все отрицательные эмоции и негативные чувства обрушиваются, как оползень — с горного хребта, и Арсений понимает, что вторая часть сознания одержала победу. Он выворачивает руку из слабой хватки потерявшего бдительность Антона, сгребает в охапку мокрую джинсовку и тянет на себя, резко впиваясь в губы напротив.
В груди что-то защемляет. Да так сильно, почти до боли, так защемляет, что он еле сдерживается, чтобы не заскулить.
Арс склоняет голову вправо, с невозможной необходимостью скользит пальцами в волосы Антона и сильнее прижимается к нему, лишаясь воздуха. В сознании будто кто-то взрывает петарды, все тело прошибает мурашками, и он отчетливо в эту секунду осознает, что чудом прожил этот месяц без него.
Что чудом справился без его губ, без его рук, без него самого.
Антон задыхается от этого порыва. Задыхается так сильно, что начинает ломить грудную клетку. Он обхватывает лицо Арса ладонями, наклоняется вперед, вынуждая его встать на колени между его разведенных в стороны ног, и углубляет поцелуй, потому что этого ему, черт возьми, мало.
Язык парня нахально размыкает губы Арса, чертит влажную дорожку по линии ровных зубов и скользит внутрь, вызывая тихий всхлип, отчего голова почти кружиться начинает.
Антон покусывает его нижнюю губу, втягивает в себя, почти терзает зубами, а самого лихорадит от этого так, что просто руки дрожать начинают. Он так скучал по этим губам.
Боже, блять. Он так скучал по этим рукам. По этому дыханию и этому взгляду.
Он так сильно по нему скучал.
— Я больше не хочу тебя отпускать, — на мгновение разорвав поцелуй, сбивчивым дрожащим шепотом произносит Антон, немного нервно поглаживая большим пальцем скулу Арса. — Пожалуйста, позволь мне остаться, — почти умоляюще смотрит он в его синеву, соприкоснувшись лбами. — Я без тебя не справлюсь, Арс… Никогда не справлялся.
Его голос Арсения почти обжигает, пробирает до костей и заставляет выдохнуть что-то похожее на «да», хотя толком ничего не выходит, и он просто кивает.
Поэтому вместо ответа Шаста снова обжигают любимые губы. Арса трясет от невозможных чувств, которые он испытывает к этому сумасшедшему пацану. К этому невозможному, единственному, блять, в целом мире. К человеку, которого он любит больше всего на свете.
Он и не знал, что можно так кого-то любить.
Что хоть в огонь, хоть в воду. Потому что другого такого судьба тебе никогда больше не всучит. Такие подарки она единожды делает. Любимчикам. Своим самым стойким участникам, которые прошли через несусветные тернии, пробравшись к желанным звездам.
Арс кусает губы Антона, сминает их, втягивает в себя. Глушит в себе всё то, что так рвется наружу, потому что боится торопиться. Но будто опровергая его мысли, Шаст на мгновение выпускает лицо мужчины из своих ладоней и, выгнув руки, не с первого раза стягивает с себя промокшую насквозь джинсовку.
Арсений выдыхает в поцелуй дрожащий полустон. От Антона пахнет дождем. Пахнет жизнью, желанием и… домом. От него пахнет домом. Домом, в который хочется вернуться. В котором хочется остаться, что бы ни случилось.
Который он искал так долго, скитавшись целую вечность по миру, не замечая, что этот дом все время был перед самым носом.
Я действительно полюбил тебя насовсем.
Антон встает на ноги, потянув за собой Арса, и, сильнее склонившись к нему в глубоком поцелуе, скользит пальцами вдоль торса мужчины, чувствуя через теплую ткань футболки, как под подушечками пальцев перекатываются напряженные мышцы.
— Черт, — вздрагивая, шепчет в поцелуй Арс, непроизвольно покрываясь мурашками.
— Прости, — непонятно почему извиняется Антон, невольно отдергивая руки, но Попов на это лишь отрицательно качает головой и снова ловит его запястья.
— Нет, не останавливайся, пожалуйста, — просит он, опуская немного влажные ладони Антона себе на грудную клетку и на секунду накрывая своими сверху.
Шаста прошибает от этой, казалось бы, обычной просьбы и этого движения с головы до ног, и от осознания того, что Арс позволяет ему это, сносит крышу. Пальцы Антона снова скользят по футболке вниз, останавливаются у границы штанов, а после ловко ныряют под футболку.
От ощущения теплой кожи под пальцами Шаста самого в дрожь бросает, и он, не в силах справляться с собственными эмоциями, втягивает Арса в новый поцелуй.
Желание захлестывает их обоих совершенно внезапно и резко. Почти неконтролируемо сносит башню и срывает с петель все двери, которые они пытались забаррикадировать в своем сердце, безуспешно спасаясь друг от друга.
Дыхание становится непозволительно тяжелым, кровь шумит в ушах так, что создается впечатление, будто у них не одно сердце, а по четыре у каждого: одно в груди, второе в глотке и по сердцу в каждом ухе.
Арс поднимает руки, помогая Шасту стянуть с себя футболку, после чего Антон, обхватив его за шею, впивается в губы снова и ведет спиной вперед к стоящему рядом дивану, заваливая Арса на спину.
Он снимает джинсы, пинает их куда-то под диван и усаживается верхом на Арса, обхватывая его бедра ногами. Не теряя времени и не давая возможности опомниться, он снова наклоняется вниз и втягивает Арсения в новый поцелуй.
И воздух в комнате почему-то кажется теперь горячим, буквально обжигающим кожу. Антон почти задыхается от мягкости губ, на мгновение отрывается от мужчины и, скрестив руки, стягивает с себя мокрую розовую толстовку, сбрасывая ее куда-то рядом с ножками дивана.
И у него в горле неожиданно резко пересыхает, потому что он ловит взгляд Арса, скользящий по его телу. Арсений впервые чувствует небольшую неловкость от того, что происходит сейчас, в то время как Антон смотрит на него почти властно, даже немного тяжело: совсем не так, как должен смотреть в этом положении.
Арсения заводит это отчего-то только сильнее, поэтому он чуть толкается бедрами вверх, побуждая Шаста привстать, и избавляется от штанов, после чего тянет Антона на себя, изнывая от желания прикоснуться к нему, ощутить на себе его тело и невозможно превосходные губы.
— Арс… — задыхается тот.
— Ничего не говори, — тихо просит он.
Но Антон не слышит, потому что Арс лежит под ним обнаженный, такой блядски невозможный и прекрасный, и Шастун почти задыхается от восторга. Проклятье, блять. Он не смотрит на него, нет.
Он любуется им.
Любуется так, будто это долгожданный подарок, забытый курьером за отсутствием должного адреса для его доставки. Завороженно качает головой и восхищенно шепчет:
— Но ты такой прекрасный. Такой прекрасный, с ума сойти можно.
Эти слова наркотиком впиваются в вены Арсения, и его так захлестывает то, как Антон это говорит, что кажется, будто у него вместо обычной второй положительной по сосудам и капиллярам теперь циркулирует настоящая лава. Попов не может понять, как Антон касается его и не обжигает пальцы, ведь ему кажется, будто он весь, целиком и полностью, пылает.
