Антон задыхается словами и медленно сжимает губы. Огонек надежды, который Оксана сама же непроизвольно зажгла, снова погасает. Пацан коротко кивает, снова глядя вперед и опуская локти на оконную раму. Больше Антон не произносит ни слова.
Фроловой больно вместе с ним. Фролова его боль и через себя пропускает.
— Можно мы еще тут постоим, пожалуйста? Я не хочу туда возвращаться, — выбросив окурок, ежится Оксана и заворачивается в широкую клетчатую рубашку.
Шастун молча кивает, и девушка подходит к нему вплотную, касаясь его предплечья своим и обвивая замерзшими пальцами его руку.
— Мне тебя не хватало, — прикладывается она щекой к плечу пацана и закрывает глаза.
— И мне тебя, — глухо отзывается Антон, тоже опуская голову на волосы девчонки.
Во дворе играют не знающие ничего о взрослой жизни дети, гуляют подростки и хрустят под ногами прохожих листья. А Антон стоит на балконе со своей близкой подругой и хочет спросить, как она справилась? Как смогла пережить этот месяц без него?
Но Оксана первая наполняет легкие осенним воздухом.
— Всё будет хорошо, — шепчет она, но Шаст слышит каждое слово. — Просто дай ему время.
Антону хочется завопить, что время он в конечном счете не дал, а забрал. А если быть точнее, проебал самым отвратительным образом. Но он ничего не говорит, только сдержанно кивает и старается успокоить истрепанные нахуй нервы. Он рад, что Оксана сейчас рядом.
Без нее он всё это перенести не смог бы вовсе.
И если сейчас на балконе царит временное спокойствие, то в этот самый момент в соседней комнате совершенно другая обстановка.
— Я не беременна, — повторяет она, облизывая пересохшие губы. — Я вообще не могу иметь детей.
У Леши глаза округляются так сильно, что выглядят почти по-мультяшному в сочетании с его довольно пухлыми губами. Он какое-то время молчит, и злоба его, появившаяся из ниоткуда и провалившаяся в никуда, сменяется какой-то тупой временной беспомощностью, которая тут же уступает место злорадству.
— Пиздец, — хмыкая, произносит парень и странно улыбается, отводя взгляд в сторону и касаясь губ тыльной стороной ладони. — Я с тебя в охуях, конечно.
Ира поднимает почти запуганный взгляд, стараясь наскрести в глубине себя оставшиеся частицы самоконтроля и стервозности, которые сейчас ей в этом диалоге ой как нужны. Она вздергивает подбородок и просовывает пульсирующее красным запястье между ног, чтобы прохлада немного успокоила кожу.
— Меня абсолютно не ебет, что ты там думаешь, ясно? — огрызается Кузнецова, и парень тут же реагирует на это, почти истерично хохотнув.
Леша опускает локти на стол и чуть склоняется вперед, делая это так, чтобы их глаза были на одном уровне, чем заставляет Кузнецову снова растерять весь запал.
— Ты ебнутая, — констатирует он, чуть кивнув, — и это, блять, даже не вопрос.
— Пошел ты, — цедит она сквозь зубы, скрещивая руки на груди, чтобы унять из ниоткуда появившуюся дрожь.
— Что, удержать больше нечем, да? — не сдерживается от давно рвавшегося наружу комментария Сурков. — Всё, последний козырь?
— Ты вроде нахуй послан был, — снова огрызается она, игнорируя ту правду, которую он выпаливает в каждой новой сказанной фразе.
Леша хрипло хохочет, закрывая на мгновение лицо ладонями, потому что он правда в диком охуензе от того, что эта ненормальная придумала. Придется окончательно переключиться на другой фронт. Ирина его уже конкретно заебала. Эх, а всё так хорошо начиналось. С другой стороны, он знал, что однажды это случится.
Что однажды она сорвется. Это был лишь вопрос времени.
— Да мне-то похуям, — положив руку на сердце, отзывается Леша, — мне больше интересно, чем ты руководствовалась, когда решила, что это удержит его.
— Знаешь что? — вспыхивает Кузнецова. — Это вообще не твое, блять, дело, — глухо цедит она. — Я сумела подставить многих, чтобы он был со мной; чтобы внимание обратил. В меня никто не верил, все твердили, что я ему не ровня. И что сейчас?
И выпаливает следующее, даже не подумав:
— Я всем нос утерла!
Улыбка стирается с губ Суркова, и он смотрит на сидящую напротив девушку почти с отвращением, и сам даже понять не может, что именно вызвало у него в ту секунду это чувство.
— А ты подумала, что будет через пару месяцев? — внезапно произносит Леша. — Оно расти должно.
У Иры как-то резко пропадает пульсирующая в висках агрессия, когда она внезапно переваривает слова Леши. Что он назвал средним родом?
— Что ты имеешь в виду? — хмурится она.
— Это… — он на мгновение вытягивает вперед руку, указывая на живот Кузнецовой, — этот… плод. Ты, блять, не подумала своей ебать какой умной головой, что плод имеет свойство расти?
И она внезапно видит этого человека с совершенно другой стороны.
Она всегда видела Лешин фасад. Отличный такой, подтянутый фасад. Она ловила его лживые улыбки, хватала губами его раскаленные выдохи и принимала в себя всякий раз так, будто он был последний. И сама была такой же. Такой же лживой.
Но у них было одно различие: Ира была чертовски от него зависима, хотя и отрицала это всевозможными способами, бесконечно повторяя себе, что все происходящее между ними — это просто «пшик».
Но это никогда пшиком не было.
И она так задохнулась в нем и в этой красивой лжи, что даже не замечала прочего. Не замечала того, что за его фасадом ничего не было и нет. Ни эмоций, ни сострадания, ни человечности. Только инстинкты.
Инстинкты, которые поглотили ее саму с головой.
— Знаешь, раз ты такая до охуения умная, то у меня для тебя новость, — чуть улыбается Леша. — Ты дохуя жизней ради себя любимой поломала, как я заметил. Так вот и выбирайся из этого дерьма тоже сама и меня даже не смей впутывать. Независимая, блять.
Ты — болезнь, уничтожающая все на своем пути. Всё, включая себя.
Ира не успевает хоть что-то ответить, потому что слышится звук открывания пластиковой двери балкона, и в воздухе начинают витать едва ощутимые нотки сигаретного дыма, после чего в гостиную входят Оксана с Антоном.
Кузнецова наблюдает за ними под новым углом. Подруга тут же садится на свое место рядом с Лешей, который тактично вытирает салфеткой пролившееся вино, что-то негромко говоря своей супруге о том, что был неосторожен, и Оксана просто кивает.
Фролова сникшая, бледная и безжизненная. Глаза ее не сияют невозможным блеском, а вместо привычного тепла от девчонки исходит холод. Оксана погасла. Только едва заметно тлела угольком, если на горизонте появлялся Шастун — единственная опора и поддержка.
Антон садится на свое место рядом с Ирой и утыкается в телефон, сгорбив плечи. Он не улыбается, не шутит, не сияет блядским солнцем на всю округу. И Ира специально бросает взгляд в экран его мобильника, на котором в большинстве своем пацан смотрит на профиль Арсения или листает фотографии, которые ей никогда не показывает.
Ира облокачивается на спинку стула, скрещивая руки на груди и глядя на сидящих за столом. Леша опускает руку на спинку стула Оксаны и нажевывает сыр-косичку, глядя в экран телевизора. Ему всегда всё пополам, теперь Ира убеждается в этом окончательно. Оксана безучастно копается вилкой в остывшей грибной пасте, даже к ней не прикоснувшись, и думает о чем-то своем, совершенно потерявшись в мыслях.
Шастун всё так же сидит в телефоне, напряженно бегая по дисплею глазами. Если бы не работающий телевизор, барабанные перепонки Иры бы разорвало от гнетущей, тяжеленной тишины и обстановки, которую никак нельзя назвать спокойной.
Ира сглатывает, закрывая глаза и непроизвольно ежась.
Она уничтожила свет, окружающий ее, и теперь сама загибалась в этом холоде.
— Слушай, это смахивает на… допрос какой-то, — хмурится Юля, возвращая Иру в реальность.
Кузнецова переводит стеклянный взгляд на наполовину истлевшую сигарету, а после качает головой, часто мигая, стряхивает пепел и снова возвращает свое внимание девушке.
— Я тебе напоминаю, мы с тобой контактируем до тех пор, пока я не закончу курить. Выговорись, — настаивает Ира. — Достойный эквивалент прожженной новой блузке.
