Кузнецова вздрагивает на рабочем месте, закрывает ссылку на компьютере с онлайн звонком Заболотскому и поднимает виноватый взгляд на начальницу, сцепляя пальцы вместе.

— Простите, Ляйсан Альбертовна, я сейчас же этим займусь, — мгновенно извиняется она.

Ирина Ляйсан боится, и дело тут даже не в уважении. Адвокат та строгий, статный, и всякое слово женщины вызывает у Кузнецовой панику, будь то просьба принести кофе, который Ирина все чаще боится из-за неправильного пролива сделать горьким, или требование отправить документы не менее статным людям, которые, если уж быть откровенным, и влияют на заработную плату девушки.

— Ты стала страшно безответственной, — строго произносит Ляйсан, которую поведение Ирины в последнее время безгранично раздражает.

Женщина хмурится, наблюдая за тем, как начинает суетиться Кузнецова с принтером и факсом, постоянно наклоняясь к рабочему компьютеру и щелкая мышью. Ей не нравится, что у нее в фирме появился халатный сотрудник, но не заметить одной детали она не может: Ирина изменилась.

И нет, вы не подумайте, что у Утяшевой глаз намечен на примечание лишних килограммов, вовсе нет. Просто Утяшева видит, что девушку что-то ломает. Та стала молчаливее, менее улыбчивой. Даже классическая лесть к Паше и к ней проявляется все реже, и это не может не напрягать.

Под глазами Кузнецовой залегли темные круги, и непонятно: то ли не высыпается, то ли заболела. Ляйсан чуть поджимает губы, продолжая наблюдать за суетящейся девушкой, а после все же сдержанно выдыхает и немного смягчается.

— Ирина, сходи на обед.

Кузнецова поднимает глаза, непонимающе хмурясь.

— Зачем? — поднимает она крышку принтера, глядя на начальницу. — Он через час.

— Значит, будет два часа обеда, — кивает Ляйсан.

Ира не понимает, с какого перепуга Утяшева вообще проявляет к ней сострадание, и сострадание ли это вообще, ибо, судя по последним событиям, ей, кажется, уже мягко намекают, что в скором времени с ней попрощаются.

— Ты — хороший сотрудник, Ирина, — продолжает та, — но в последнее время ты меня разочаровываешь. Сходи, отдохни и снова вливайся в работу, — объясняет Ляйсан. — И чтобы больше такого не было, — указывает она на по-прежнему не отправленные договоры, — я доступно объяснила?

Кузнецова кивает, и Ляйсан, сдержанно кивнув в ответ, покидает контору, чтобы вовремя добраться до своей потенциальной клиентки, встречи с которой не жаждет совсем. В приемной снова становится тихо, когда Ира выключает принтер и, забрав за уши волосы, хватает из сумочки пачку сигарет, чтобы выйти и успокоить нервы.

Обычно она ходит в курилку, которая специально обустроена прямо в здании, но сегодня все карты будто назло смешались, и удача определенно не на ее стороне, потому что дверь в помещение оказывается закрыта, а всей связкой ключей владеет только Добровольский, который уехал на конференцию и вернется только завтра.

В офисе Ира снова остается одна, так что ей на правила становится глубоко похуям, и поэтому она, ускоряя шаг в сторону выхода, начинает закуривать прямо в помещении, щелкнув зажигалкой. Но не успевает она толком затянуться, как дверь на нее резко открывается, и, потеряв равновесие, никотиновый сверток выпадает из ее пальцев, благополучно приземляясь на блузку и мгновенно прожигая синтетическую ткань.

— Блять! — ругается Кузнецова, отскакивая назад и тут же шлепая ладонью по ткани, не позволяя обуглившемуся пятну разрастись. — Ну просто охуительно!

— Боже мой, я прошу прощения! — подает голос виновница открытой двери, на которую Ира пока так и не посмотрела. — Позвольте, я помогу.

— Да не нужна мне помощь! — огрызается Ира. — Спасибо, и без того помогла, — сдувает она прядь волос, упавшую на глаза. — Все равно выбрасывать хотела, — бубнит себе под нос Ирина, глядя на непоправимо испорченный материал.

Девушка так и стоит в дверях и уходить определенно не планирует, скорее уж наоборот, войти хочет, да только лишний раз обращаться к новой знакомой даже с банальной фразой «можно пройти?» не особо хочет, чего греха таить.

Но у нее времени в обрез.

— Простите, а Паша сейчас здесь? — снова подает она голос, и Ира замирает, отрывая взгляд от блузки и поднимая его на девушку.

— Паша? — саркастически произносит Кузнецова. — Вы, наверное, хотели сказать «Павел Алексеевич»?

Ира с особым вниманием изучает стоящую на пороге девушку и понять не может, что же так сильно и безбожно ее в ней раздражает: тот факт, что она испоганила ее любимую блузку, или то, что она может просто взять и назвать начальника Ирины обычным именем, прибегая к фамильярности без тени стыда?

— Да, — кивает Юля. — Да, именно так.

Топольницкая уже трижды пожалела, что вообще решила прийти к нему прямо на работу без звонка, ведь Паша — человек занятой и с большой вероятностью сейчас вообще может находиться вне офиса.

— Он в командировке, — со странным прищуром произносит Ира, сканируя девушку с ног до головы. — Прилетает завтра.

Юля закусывает нижнюю губу. Так и знала, что глупость сделала. Не нужно было вообще вот так спонтанно прикатывать, нужно было хотя бы позвонить или написать смс. Топольницкая не может скрыть своего разочарования, и Кузнецова, совершенно не представляя, кто эта особа вообще такая, запутывается окончательно.

— Может, передать что-нибудь?

Юля не знает, куда девать собственные руки, и кладет их в итоге в карманы куртки. Передать? Боже, да. Столько всего сказать нужно напоследок. Столько, блин, всего. Она так сильно хотела увидеть Пашу перед отъездом, хотела поговорить, обнять. Боже, лучше бы он не звонил ей на прошлой неделе, лучше бы не просил приехать на ужин. Так только больнее прощаться.

Она так рада той встрече, но сейчас жалеет, что не попрощалась сразу, потому что упустила единственную возможность. Но передать что-то нужно. Да, нужно.

— Нет, — качает из стороны в сторону головой Топольницкая, опуская глаза. — Ничего не нужно.

Она коротко кивает и, слабо улыбнувшись, уже разворачивается, чтобы уйти, как вдруг Ире не по себе от нее отчего-то становится. Кто эта девушка вообще такая? Зачем сюда пришла, и что ещё, блять, за «Паша»? Кузнецова делает шаг вперед.

— Постой! — окликает она девушку, и та оборачивается, останавливаясь на месте и глядя на то, как ее новая знакомая идет в ее сторону без куртки, пронизываемая насквозь ноябрьским ветром.

Кузнецова встает возле нее, скрестив руки на груди, и чуть ежится от холода, немного кусая нижнюю губу.

— Куришь? — после недолгого молчания задает она вопрос.

Юля отрицательно качает головой. Ира вскидывает брови.

— А я курю, — достает она из пачки сигарету и зажимает ее между губами, выискивая в заднем кармашке юбки зажигалку. — Хочешь поговорить? — чуть неразборчиво бубнит Кузнецова, но Юля понимает каждое слово.

Топольницкая чуть облизывает губы и смотрит куда-то в сторону, скрещивая руки на груди и взвешивая все варианты. Говорить с первой встречной вообще не круто, но если учесть, что эта девушка — последний человек в этой стране, с которым ей удастся вот так просто поговорить…

— Все равно что в клубе ночью поболтать, — продолжает уговаривать ее Кузнецова. — Завтра и не вспомнишь, грубо говоря, — жмет она плечами. — Тебе легче, а мне курить будет не так одиноко. Можешь даже имя не называть.

Ира делает затяжку и держит дым внутри грудной клетки, давая время подозрительной знакомой собраться с мыслями и решить, стоит ли вообще разговаривать об этом с незнакомым человеком. Но у Кузнецовой рука набита в этом плане, ей не составит труда разговорить любого, особенно если это в её интересах.

Барышня эта ей не нравится совсем. Уж больно невинной овечкой она кажется. Наверняка она любовница Добровольского, и если Ира найдет доказательства, то ей будет чем поразвлечься в ближайшее время, хотя бы ненадолго переключившись с собственных проблем на чужие взаимоотношения.

Не греби всех под одну гребенку. Не суди чужих людей по себе самой.