Леша просто наигрался.
Ира хватает с вешалки немного мешковатое синее платье и, сбросив с себя безразмерную футболку, тут же надевает его на себя. Весь этот месяц она старалась не надевать ничего облегающего, иначе…
Кузнецова качает головой, прогоняя мысли, и выходит из спальни, надев счастливую маску на лицо. В парадной уже стало свободнее, и на вешалках, пропахшие холодным осенним воздухом, висели куртки гостей. Ира прошла через гостиную на кухню, откуда доносился говор.
— Привет, — тут же слегка чмокает ее в щеку Оксана, стоит Ире перешагнуть порог кухни, и снова возвращается к столешнице, чтобы разобрать покупки.
Оксана была совершенно потерянной, как и в тот день, когда Кузнецова встретила ее в женской консультации, да только сейчас ей казалось, что у Фроловой все стало только хуже. Ведь они так и не встретились на следующий день, как «договаривались».
Ира соскочила со встречи, затем со второй. И с третьей. Ссылалась на дела в конторе и загруженность от Утяшевой с Добровольским, а на деле боялась наедине с подругой оставаться и смотреть ей в глаза.
Но еще больше она боялась сболтнуть лишнего.
Взгляд Кузнецовой скользнул по Леше, который спокойно о чем-то улыбчиво базарил с Шастом, и ее даже подташнивать начало. Блять, вот надо же было так заиграться, чтобы не успеть понять, как граница того, что делать хочется, и того, что не нужно, стерлась в мгновение ока. Кузнецова вляпалась по всем параметрам.
И в данной ситуации сказать можно только одно: виновата сама.
— Привет, Ир, — подает голос Леша, и Кузнецову будто током бьет, от чего она как-то нелепо заикается, бормочет слова приветствия и ретируется в гостиную со столовыми приборами.
— Чего с ней? — хмурится Сурков, стараясь вести себя так, будто ничего за прошедшие полгода и не было.
Антон чуть кашляет. Нет, не так они эту новость им преподнесут.
— Простыла, — жмет плечами Шастун, и Леша просто кивает, доставая из ящика открывашку для вина.
Этот вечер будет долгим.
Кузнецова глубоко вдыхает, стараясь успокоиться, но у нее ничего, блять, не получается. У нее складывалось такое впечатление, что ее та самая личность, что потерялась где-то в шестнадцатом году, снова выбралась из заточения тщеславия наружу и пытается вразумить девушку — снова заставляет испытывать такое чувство, как стыд.
Она ломала слишком много, не замечая, как рушит себя.
— С тобой все хорошо? — вырывает ее из мыслей Оксана и ставит на стол блюдо с грибной пастой. — На тебе лица нет.
— Порядок, — кивает она, выдавливая на лице полуулыбку. — Все в порядке.
— Я открою окно, у вас душно. Может, тебе воды? — заботливо спрашивает Фролова, чуть сжимая предплечье подруги.
И в глазах этой девчонки столько участия, столько заботы и сопереживания, что Кузнецову почти ведет в сторону. У нее ведь всю жизнь друзей не было. Никого, блять, не было. А Оксана… Черт возьми, эта солнечная, бесконечно теплая девушка.
Она стала ей другом. Единственным, блять, другом за всю ее гребаную жизнь. И чем она ей отплатила за это? Кузнецова забыла о существовании этого чувства, а сейчас вспомнила.
Стыд.
Ей было катастрофически, невозможно стыдно за то, что она так сделала с единственной в мире подругой. Этой светлой, чистой. Блядски, безбожно любящей и откровенной. Солнечной девочкой Оксаной.
Дружбу с которой она предала по всем фронтам.
Дети, которых не любят, становятся взрослыми, которые не умеют любить.
— Нет, не нужно, — негромко произносит Ира. — Спасибо.
Кузнецова прячет взгляд. Смотреть на Оксану она просто не может. Каждое движение девчонки, каждый взгляд и даже вдох — всё напоминает Ире о том, что она сделала. Больше она старается с Оксаной без крайней надобности не разговаривать.
Они садятся за стол под говор парней и шум телепередачи, Оксана присоединяется к их дискуссии, но по виду девушки было понятно: улыбается она вынужденно, а светить пытается из последних сил. Это замечает Шастун.
Замечает, прекрасно понимая, что находится в идентичной ситуации. В эту самую секунду он понимал Оксану, как никогда.
Леша берет в руки бутылку белого и ловко избавляет горлышко от крышки с характерным хлопком, от чего все непроизвольно улыбаются. Ира понимает: этот вечер без алкоголя ей не пережить, поэтому сглатывает, предвкушая, как сухое белое с кислинкой смочит ей горло.
Сурков наполняет сначала бокал Оксаны, затем себе — по часовой стрелке, — потом переключается на Шастуна, который — ебать сюрприз — сегодня тоже предпочел вино пиву. И напряг этот факт только Оксану, остальные даже ухом не повели. И затем…
— Белое? — вскидывает брови Леша. — Ты же красное любишь.
И тут же осекается. Слова слетают с языка сами, и назад их не вернуть. Вдоль позвоночника Суркова бегут мурашки, и он чуть закусывает внутреннюю сторону щеки, когда сталкивается с Шастом взглядами, но вместо возможной паники на подобное высказывание, парень выдыхает и как бы невзначай бросает:
— Ты же в Новый год об этом говорила.
И у Иры будто клапан, пускающий по организму кислород, вновь открывается. Она вымученно улыбается и качает головой.
— Не страшно, можно и белое, — жмет она плечами и берет за ножку бокал.
— Тебе же нельзя, — тут же спохватывается Антон, поворачиваясь к девушке, и та задыхается словами, замирая на месте.
Кузнецовой дышать и правда нечем, и только благодаря открытому окну она цепляется за реальность. Девушку непроизвольно бросает в жар, когда она сталкивается с непониманием в глазах Леши.
— Да, точно, — кивает она и ставит бокал обратно на стол, прикрывая пальцами горлышко.
— Почему тебе нельзя? — непроизвольно напряженно задает вопрос Сурков, так и продолжая стоять с наполовину пустой бутылкой вина.
Оксана с непониманием смотрит то на Антона, то на Иру, но они оба будто игнорировали эти взгляды. Ира, опустив голову вниз, рассматривала фаланги пальцев так, словно это было самое интересное, что она видела в жизни, а Шастун смотрел на профиль девушки, и взгляд его был попросту нечитаемый, хотя улыбка по-прежнему была приклеена к его губам.
— Ты скажешь? — чуть наклонившись вниз, спрашивает Антон, и Ира понимает, что вопрос был поставлен из вежливости, и пацан непроизвольно подталкивает ее к ответу.
Девушка поднимает взгляд на сидящих напротив друзей. Друзей, которых таковыми назвать ужас как сложно, учитывая сложившиеся обстоятельства. Тайны. Их стол коконом окутали тайны, и у каждого одна хуже другой.
Если бы они только понимали, что скрывается за улыбкой сидящего рядом, они бы рехнулись. Не по одному разу. В этом и есть вся сущность человека.
Мы все живем за счет чувств и эмоций, хотя и отрицаем это всеми возможными способами.
— Мы скоро станем родителями, — выпаливает на одном дыхании признание Ира, и мир, кажется, останавливается.
Леша садится на место с бутылкой в руке, как громом пораженный, и во все глаза смотрит на Иру, сухо сглатывая. Оксана, кажется, вообще дышать перестала, и только гул от работающего телевизора помогал всем четверым понять, что они все еще здесь, в этой комнате, а не где-то за границами реальности в параллельном мире.
Фролова оживает первая.
— Вот… это… новость, — делая небольшие паузы после каждого слова, подает она голос, а сама чувствует себя так, будто ее ведром ледяной воды окатило, и ничего не может с собой поделать: она смотрит на Антона.
И Шастун смотрит на нее в ответ, а в глазах у него читается четкое, ясное: «Оксан, я всё проебал». Леша осушает бокал вина в полтора глотка и вытягивает вперед руку.
— Братан, ну ты, конечно, красавец. Я вас от души поздравляю!
Антон привстает на месте и жмет Леше руку, после чего Сурков хлопает его по плечу, но смотрит в этот момент на Иру таким взглядом, что ей становится не по себе. Это, пожалуй, и стало тем моментом, когда ожили все.
Ребята, казалось, задавали вопросы не по собственной воле, но улыбались, снова поздравляли их и не заметили, как кончилась первая бутылка вина, а затем и вторая. И если бы люди научились говорить правду, если бы они наловчились не страдать хуйней и не придумывать себе проблемы, то все было бы иначе.
