— А почему ты его лечишь? Что у него болит? — решает снова попытать счастье Фролова.

Кьяра заправляет за уши волосы и прикасается указательным пальцем к грудной клетке плюшевого тигра, после чего смотрит на ожидающую ответа Оксану.

— У Тигрули болит тут. Болит от грусти, — объясняет девочка. — У папы тоже там болит, когда Тося уезжает. И я его лечу.

Оксана чуть приоткрывает рот от услышанного, и у нее непроизвольно перехватывает дыхание. Блин, да не может этого быть. Фролова чуть ближе пододвигается к девчонке, переплетает растрепавшийся пучок в новый и подкладывает ладони под ноги, чуть склоняясь вниз.

— А Антон часто к вам приезжает? — не очень громко спрашивает Оксана.

Кьяра чуть хмурится.

— Он — Тося, — исправляет она Фролову, и девушка согласно кивает, стараясь не терять той волны разговора, на который непроизвольно вывела малышку.

— Да-да, Тося, извини, я это и хотела сказать, — чуть качает головой Оксана. — Так… Он часто у вас бывает?

Принцесса какое-то время молчит, и Фролова уже отчаивается услышать ответ, как вдруг девочка встает с места и идет в сторону парадной, наклоняясь к дорожной детской сумке. Какое-то время она там копается, а затем идет обратно к Оксане с каким-то листком.

Кьяра садится рядом с ней и кладет на худые колени девушки что-то отдаленно напоминающее рисунок. Девчонка расправляет листик ладошками и опускает указательный палец на него.

— Это папа, — рассказывает девочка, — вот я, — почти понятной детской интонацией произносит она, — а это Тося.

Оксана вглядывается в рисунок, не сразу понимая, что два высоких человечка держатся за руки, пока маленький человечек сидит на плечах у того, что повыше. Фролова снова оборачивается к девочке, указывая пальцем на высокого человечка.

— Это… Тося? — спрашивает Оксана. Кьяра кивает. — А это… Это твой папа? — И девчонка кивает снова.

Фролова окончательно складывает даже слишком сложный ребус и наконец решается на самый главный вопрос. Девушка сглатывает, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

— А почему Тося держит за руку твоего папу, Кьяра?

Малышка сначала чуть хмурится, будто что-то вспоминая, а затем улыбается.

— Когда люди друг друга любят, они держатся за руки. Мне папа так сказал, — объясняет Кьяра. — Папа долго-долго за руку Тосю держит, когда он к нам приезжает, — старается закончить мысль кроха.

И последние слова Принцессы прошивают Фролову насквозь:

— Просто папа любит Тосю, а Тося любит папу, — пожимает она плечиками, отвечая так, будто это ясно, как день, и снова возвращается к своему занятию, стараясь вылечить от грусти своего тигренка, в то время как Оксана замерла, стараясь переварить услышанное.

Она держала в руке листок с рисунком до тех пор, пока девчонка сама снова не привлекла ее внимание и не попросила с чем-то помочь. Оксана не особо понимала, о чем болтала девчушка, но она улыбалась, глядя на нее. Улыбалась и понимала: Кьяра счастлива.

Девочка не знала ничего из того, что творилось во взрослом мире, не знала, что Тося уходит домой к Ире, и не понимала, что у папы болеть в груди все равно будет, потому что Антон, видимо, будет продолжать уходить.

Уходить, чтобы вернуться.

— Ну как, справляетесь? — появляется в гостиной Арс, от чего Оксана непроизвольно вздрагивает, но затем тихо улыбается.

Оксана смотрит на мужчину, вспоминая всё то, что рассказала ей девчонка, и понимает: вот так выглядит счастье. Вот так выглядела она до того, как поехала на встречу с невестой Юлей. И именно такой она себе запомнилась тем утром в зеркале.

Потому что больше Фролова в отражении той девушки не видела.

— Все хорошо, — кивает она. — Тигруля больше не болеет печалью. Сегодня, — тихо добавляет Оксана.

— Спасибо за помощь, — немного рассеянно произносит Арс. — Ужин готов. Присоединишься?

— Чуть позже, — улыбается Фролова. — Спасибо.

Арсению Оксана понравилась. Девушка она хорошая, если судить по тому, что рассказал про нее Антон, пока они совместными силами спасали ужин. Хорошая, но отчего-то кажется Попову несчастной. Вот только почему именно, Шастун почему-то умолчал. И хорошо.

Наверное.

— Пойдем ужинать, Принцесса? — чмокает в лоб девчонку Арс, поднимая ее на руки.

Кроха обвивает ногами его талию и прикладывается головой к плечу папы, обнимая его за шею. И Кьяра почему-то не прерывает зрительного контакта с Оксаной до тех пор, пока Арс не скрывается на кухне.

Девушка прислоняется спиной к дивану, так и не вставая с пола, и прижимает к груди ноги, опуская подбородок на колени. С кухни доносится детский голос, звон посуды, гудение телевизора, говор Арсения и заливистый смех Шастуна, от чего Оксана начинает чувствовать себя не в своей тарелке все сильнее.

Фролова начинает понимать, что Антон имел в виду, когда сказал, что не смог ей рассказать про Юлю, потому что не мог забрать этого у нее. Счастья. Шастун не мог забрать у нее счастья.

Этот инструмент в руках судьбы подобен кнуту и прянику в одном лице. Тебя то манит сладкий аромат, то наотмашь бьет по лицу, рассекая щеку. Середины не дано.

И сейчас Оксана чувствует себя в той же лодке. Ибо на первый взгляд кажется, что ей ничего не стоит взять, зайти на кухню и выпалить Арсению про Иру, но ведь не тут-то было.

Всё не так, блять, просто.

Других чужое счастье слепит. Оксану чужое счастье греет.

— Оксан, ты чего тут одна сидишь? — вытягивает ее из рассуждений голос пацана. — Мы ужин сделали. Пойдем с нами, вкусно будет. Я готовил, — довольно замечает он.

И в следующую секунду сникает. Улыбка сползает с его губ, когда Фролова поднимает на него взгляд, и он читает в нем всё то, что не нужно даже озвучивать. Оксана теперь всё знала.

Они оба друг о друге теперь всё знали.

Именно так в наше время и строятся взаимоотношения. Ты можешь любить человека, пронести сквозь года крепкую дружбу, но ты всё равно не расскажешь ему всего, что таится в твоем сердце. Потому что если ты это сделаешь — запускается необратимый механизм.

И друзья становятся многим больше, чем были до этого, либо перестают ими быть вовсе. Баланса в этом вопросе нет и никогда не было.

Так устроен мир.

— Оксан?

И вместо ответа девушка поднимает рисунок малышки и, расправив его руками, осторожно кладет на колени, поднимая глаза на друга.

— Не отпускай, — произносит Оксана.

Шастун непонимающе смотрит на девушку.

— Что? — растерялся он.

— Не отпускай его, — повторяет она. — Он к тебе припаян, — девушка встает на ноги, подходит к Антону и отдает ему в руки рисунок Кьяры. — И она тоже.

Антон, на деле, не так уж и чист для этого мира. Его крылья пропахли дымом сигарет.

Кьяра засыпает быстро, даже слишком быстро, чем немало удивляет Антона. Малышка обмякает на его плече еще до того, как Шаст заканчивает свою историю о продолжении приключений Арсении. Колыбельная успевает прокрутиться всего два раза.

Антон кладет малышку в кроватку трепетно, медленно и осторожно; накрывает ее одеялом и на всякий случай включает диодную лампу звездного неба, потому что знает: Кьяре так спокойнее.

Шастун присаживается в кресло, не в силах оторвать взгляда от девчонки. Принцесса спит завораживающе. Шастун не раз ловил себя на мысли, что непроизвольно любуется, как она спит. Ведь она такая красивая. Ведь это его девочка.

Его и Арса. Их дочка.

И внезапно Антон принял со всей ясностью одну чертовски важную мысль. Он любил Кьяру всем своим сердцем. Любил, как родную дочь, которой у него никогда не было и, вероятнее всего, не будет.

Кьяра была лекарством. Вакциной, в которой он так нуждался.

В такие моменты Антон забывал обо всем. Откидывал на задний план всю реальность, все блядские проблемы, все долбанные тайны и недосказанности. Все чертовы секреты.

Он был здесь, в этой квартире — в четырех стенах детской, обои которой клеил вместе с Арсом, пачкая кончик его носа клеем и бегая потом от него по всей квартире, чтобы не нарваться на реванш.