Улыбка не сходит с губ девчонки, а ямочки на ее щеках и каждая смешинка штопают душу Антона аккуратными стежками, залечивая трижды нанесенные острым ножом удары прошлого.

Шастун улыбается, ловит губами каждое мгновение и запечатывает их в сознании, осторожно складывая воспоминания в самый надежный ящик, потому что знает: ничто не повторяется дважды, и нужно хватать голыми руками каждый миг, не боясь обжечься.

И один из таких моментов навсегда останется не только в мыслях Антона, но и в его сердце. Потому что, когда девчушка рвется куда-то в сторону и чуть не падает, Шаст не справляется с собственными ногами и смачно наворачивается, утягивая за собой остальных.

Бусинка удачно приземляется ему прямо на грудь, потому что руку малышки он бы все равно не отпустил, а вот Арс эпично растягивается рядом, неуклюже растопырив ноги.

— Блин, — скулит Попов, а самого разрывает от смеха, — я слишком стар для всего этого, — приподнимается на локтях, морща нос.

— Ты че, придурок, что ли? — хохочет Шастун и ставит раскрасневшуюся от переполняющих позитивных эмоций девчонку на ноги, поднимаясь сам.

После чего протягивает руку Арсу, и тот, комично поломавшись, как девочка, вкладывает свою руку в ладонь Шаста и встает на ноги не с первой попытки. Они снова вливаются в ритм катка, и оба даже не понимают, что идут рука об руку, переплетая пальцы.

Шастун счастлив.

Безгранично, безумно, блин, счастлив.

Но он понимает, что счастье это в границах этого катка. И в четырех стенах квартиры Арса.

И чувство ебаной тревоги, поселившееся где-то глубоко внутри, грызет его, как червь — яблоко, разрастаясь в геометрической прогрессии, будто рак, который вовремя не остановили катастрофически необходимой организму химиотерапией.

Ощущение грядущего несчастья повисает над Шастом грозовым облаком, только пацан никак не может разобрать, что оно из себя представляет. Подавляющее большинство вариантов вертится у Антона вокруг Оксаны, а на самого себя даже сил как таковых нет, потому что все мысли забиты подругой.

Подругой, на которую Шаст фактически положил здоровенный такой детородный орган, потому что, сам того не подозревая, отдавал всего себя работе и Арсу с Кьярой. Пацан даже не задумывался, когда не приезжал домой к подруге, с которой рука об руку со школьной скамьи прошагал, совершенно не понимая, как она в нем нуждалась.

Да и Серега, чертов, блять, мудозвон, только масла в огонь подливал своим молчанием. Если уж быть откровенным, то Антон чувствовал себя последней мразью, потому что он струсил. Он боялся заговорить с Оксаной.

Боялся смотреть ей в глаза, потому что знал: она поймет, что он от нее все это скрыл.

Эти тревожные чувства обостряются несколько дней назад, когда — по счастливой, блять, случайности — Шастун встречает Сережу в одном из кафе за разговором с человеком, которого он чертовски давно не видел.

— Юль? — прищурившись, окликает Шастун, и девушка отрывается от своего собеседника, в котором Шаст не сразу признает — богатым, блять, будет — Матвиенко, после чего рассеянно моргает.

— Ой, Антон? — не сразу узнает она, поднимаясь с места, а после расцветает в немного печальной улыбке. — С ума сойти, будто сто лет не виделись.

Шастун заключает девушку в легкие объятия, в то время как его взгляд пронзительной зеленью простреливает у Сереги две здоровенные дыры во лбу, и тот почти позорно прячет глаза.

Антон сглатывает. Антону это не нравится.

— Как твоя командировка? — стараясь войти в образ вечно счастливого человека, спрашивает он.

— Ох, столько всего нового для себя открыла, ты просто представить себе не можешь. Думаю, что теперь углублюсь в изучение китайского, — отвечает Юля, слегка кивая и сияя белоснежной улыбкой, после чего мельком бросает взгляд на съежившегося за столом Сережу и снова возвращает свое внимание Антону. — Ну, после свадьбы, разумеется…

И в голосе ее никакой предсвадебной эйфории нет, что не совсем типично для отчаянно счастливой невесты.

Возможно, потому что Юля не совсем счастлива. Возможно, потому что Юля совсем не хочет быть невестой.

Юлия Топольницкая — переводчик. У нее за плечами годы упорного труда, стертые об старые словарики англо-русского, эстонско-русского и испанско-русского языка подушечки пальцев и посаженное за вечной работой с документами до самой ночи зрение.

Она упорно училась, чтобы упорно трудиться всю свою жизнь. Юля — трудоголик. Ей не составит труда сесть и перевести договор мелким восьмым шрифтом из испанского посольства для очередной фифочки, которая хочет погреть свою пятую точку на берегах Средиземного, если виза нужна уже на руки в течение суток.

Наверное, поэтому Юлю выцепило из той абсолютно неприбыльной шарашкиной конторы нормальное агентство по международным отношениям, где она смогла раскрыться на все сто. В новой фирме за Юлю держатся обеими руками, потому что более усидчивого и усердного сотрудника они еще не встречали.

Девушка она всегда была скромная и в студенческие годы меняла тусовки на перевод дополнительного текста и заучивание еще пары десятков слов. Возможно, именно поэтому судьба решила сжалиться над ней и подарить на единственном выходе в свет встречу с Сережей.

Факультет иностранных языков и механический факультет столкнуться на одной вечеринке первокурсников не могли в принципе, потому что Матвиенко был в технологическом университете, а Юля — в педагогическом, но судьба распорядилась иначе, и безбашенные технари — читать «будущие электрики» — ввалились на вечеринку так, будто все их там ждали.

Он заметил ее не сразу. А если правду — сначала не заметил вовсе. Серега был заводилой среди своих, но делал он это на свежую голову, в то время как его одногруппники могли раздавить бутылку водки, даже не поморщившись, и только после этого пускаться во все тяжкие.

Сережа пользовался популярностью среди девушек с того момента, как перешагнул порог университета, и прекрасно знал, как был хорош собой, поэтому не упускал возможности поухлестывать за каждой и везде оставить за собой разбитое сердце.

Но тем вечером всё изменилось.

— Смотри, сколько тут звезд! — крикнула какая-то очень уж сильно веселая блондинка, едва стоя на ногах и держа за руку неприметную на первый взгляд девчонку, к которой взгляд Сережи, наоборот, приковался намертво.

Толпа взвыла после этих слов и начала улюлюкать, приглашая на сцену местную знаменитую поп-группу, а Сережа впервые не поддержал того, за чем следовала толпа.

Потому что он смотрел на Юлю, а Юля смотрела на небо.

Она была единственным человеком на этой безвкусной вечеринке, кто после слов «смотри, сколько тут звезд» поднял взгляд вверх. Тогда-то Сережа и понял, что попал.

Что погряз в этой девчонке резко, далеко и надолго.

Топольницкая окунулась в бурю чувств с размаху, чуть голову от этого, блин, не потеряла, и только один человек помог ей не сорваться, не психануть и не бросить учебу, а взяться, блять, за голову и доучиться, чтобы не портить себе будущее.

Это был ее старый друг, с которым она жила в одном крыле общежития на протяжении двух лет — Паша Добровольский.

Добровольский был разумнее, даже мудрее, ведь он был старше нее: он учился на тот момент уже на пятом курсе, в то время как Юля только познавала все прелести первого.

Он был ей некоторым подобием родителя, руки никогда не распускал, даже наоборот — защищал всегда девчонку от пагубных привычек вечно пьяных соседей-дебоширов. И вообще был для нее человеком, за которого стоило держаться в незнакомом городе вдали от дома.

Пожалуй, именно Паша и послужил рычагом, побуждающим к действию и усмиряющим чувства подростка, погрязшего в юношеском максимализме.

— Не глупи, Топольня, у тебя будущее великое, не страдай ерундой! — причитал Паша, собирая вещи, чтобы навсегда попрощаться со студенческой жизнью после на отлично защищенного диплома и получения юридического образования. — У тебя второй курс только закончен, детка. Не руби сгоряча, одумайся, блин.