Попов снова бредет в гостиную, несколькими движениями сгребает всю детскую аптечку в сумку и ставит на полочку под журнальным столиком, плюхаясь на диван.

Он включает нужный канал и на мгновение прикрывает глаза, как буквально в следующую секунду понимает, что рядом с ним присаживается Антон, заваливая ногу на ногу. Арс рассеянно смотрит по сторонам, ожидая, что, возможно, Шаст прикольнулся, и Кьяра с ним пришла, но ее рядом нет…

— А где?..

— Спит, — тут же отвечает Шастун, ловко открывая две бутылки и протягивая одну Арсу, после чего откидывается на спинку дивана и заваливает ноги на столик, чуть прибавляя громкость.

Арс недоверчиво качает головой, но в квартире правда тихо, и полоска света падает в детскую так же, как и всегда. Кьяра спит, Антон ее уложил.

— Как ты это делаешь? — правда не понимает Арс.

— Ты о чем? — старается не отрываться от экрана Шастун, отпивая немного пива.

— Мне нужно не меньше часа и как минимум одна сказка, чтобы заставить ее уснуть, а ты…

— Это все мое обаяние, — хохочет Шастун.

— Блять, Шаст, — на мгновение закрывает глаза мужчина и качает головой. — Дети, — чуть кивает Арсений. — Ты знаешь о них так… много. Откуда, — старается разобраться Попов. — Откуда ты столько знаешь?..

Шастун напрягается, сжимая бутылку одетыми в кольца пальцами и сглатывает.

— Я ничего такого не делаю, — жмет плечами он.

— Неправда, — поджимает губы Арсений.

Он ненавидит, когда ему лгут. А Шаст пытается ему солгать.

— Я вижу, — снова пытается вывести на разговор пацана Попов. — Ты делаешь всё. Ты помогаешь мне абсолютно во всем. И я не понимаю, зачем…

— Потому что…

— Ты не обязан!

— Но я хочу, — не дает ему вставить слово Антон. — Хочу, потому что мне…

И Шаст осекается. Осекается и замолкает, потому что поклялся себе еще несколько месяцев назад, что никогда — никогда, блять, — не расскажет Арсу о том, что случилось. Не расскажет о своей тайне. Не выпустит из шкафа своего главного скелета.

Но Арс смотрит. Смотрит и ждет. И Шаст понимает: никак. Не получается молчать, как бы сильно ни хотелось.

Я не боюсь с тобой даже молчать.

Короткие ногти скребут наклейку на бутылке, и Шаст начинает нервно нажевывать губу, что для Арса определенно является знаком, который ему хорошо знаком. Антон готов говорить, Арсений готов слушать.

— Ты помнишь… Нину? — начинает Шастун, и давнее имя стеклом режет гортань, вынуждая болезненно сморщиться, чуть отвернувшись в сторону.

— Да, — негромко отвечает Арс, кивая головой.

— Мы были вместе долго, — подбирает слова Антон, мониторя взглядом какую-то точку на столике. — И нетрудно догадаться, почему именно.

Арс всегда раньше думал — трудно. Но сейчас, когда он увидел Шаста с совершенно новой стороны, увидел его второе, тихое, скрытое предназначение, которое он отталкивал от себя так долго, что чуть не стало слишком поздно — он увидел, что на самом деле все просто.

Мозаика складывается в сознании уже сама.

— Арс, она беременна была, — поднимает взгляд Шастун, и в его пронзительной зелени плещется отчаяние.

Отчаяние и боль, которую он глушил в себе солнцем, стараясь вытравить плохое хорошим. Или скрасить. Тут как посмотреть. Арсений задыхается словами.

«…была… »

И у Попова ком встает в горле, потому что все встает на свои места.

— Мы… пожениться хотели, если бы все было хорошо, потому что у нас… Знаешь, — Шастун давится словами, захлебывается ими, не может сформулировать мысль, — резус-конфликт был и… И там… Двадцать пять недель было… Наш рекорд и… Девочка, — уже почти шепчет Шастун, сжимая дрожащие губы и продолжая смотреть перед собой. — Была бы девочка, Арс…

А глаза у пацана влажные. Влажные и блестят. Кажется, Антон держал всё это в себе очень долгое время, и этот скелет в его шкафу настолько застоялся, что полностью сгнил, и сейчас почти больно расставаться с тем прошлым, что в тебя фактически вросло.

— И мы поняли, что надо… прекратить. Остановить всё это, — обессиленно сжимает руку в кулак Шастун, продолжая говорить дрожащим шепотом, потому что боль кромсает его в лоскуты. — Что третий раз — это уже знак свыше, хотя я, блять, в Бога не верю, сам знаешь, но…

Шастун поворачивает голову, и Арс впервые в жизни видит не сияющего, вечно излучающего жизнь Антона, а Шаста, который обнажил перед ним душу. И правую щеку пацана стрелой прорезает единственная слеза, которую он тут же с нажимом смахивает тыльной стороной ладони.

— Я всё знаю про эти сраные коляски-трансформеры, про ебучую сборку кроваток или гребаное детское питание, потому что я уже три раза был готов стать родителем, но у судьбы свой, блять, сценарий, и я его в глаза никогда не видел, — цедит Шастун, на мгновение крепко зажмуривая глаза.

Арс не видит перед собой никого, кроме Шаста. Не слышит вокруг ничего, кроме его голоса. И Попова скручивает в бараний рог. Скручивает от того, что он заставил Антона этим поделиться. И еще от одной детали.

Шастун поворачивается к Арсу, и у того дыхание перехватывает.

Мужчину разрывает от его боли. Если бы это было в его власти, он бы всю ее у него забрал.

— Ты и Кьяра, — наконец произносит Шаст, не отрывая своих зеленых радужек от синевы Арсения, — вы — моё всё. Мне без вас уже… не то.

В нем говорит то, что горит.

— Я люблю ее. Люблю всем сердцем, как собственную дочь… — и следующие слова срываются с языка сами: — И тебя люблю, Арс.

И внешний мир для Арсения гаснет.

Гаснет, потому что сужается до размеров этой комнаты, до величины этого самого дивана и ощущения губ Антона на своих. Поцелуй просто случился. Случился, потому что так и должно быть.

Антон обхватывает ладонью его лицо и прижимает к себе так, что внутри всё взрывается.

Сжимается и скулит. У Шаста губы на удивление мягкие, а сам он напористый, почти жадный, но трепетный одновременно.

И от сочетания этой бури, которая воплощает пацана, в сознании всё нахуй плывет, и Арс ловит себя на мысли, что стонет в поцелуй. А Шаст ловит эти стоны губами, ловит и втягивает в себя вместе с нижней губой Арса, после чего почти нахально углубляет поцелуй.

Я так сильно хотел твои губы. Я ничего никогда еще так сильно не хотел.

Арс перенимает инициативу, подминает под себя пацана и нависает сверху, снова впиваясь в горячие губы. Господи, блять.

Такие горячие. Сочные. Искусанные.

Губы, которые хотелось снова и снова. Антон ведет пальцами по бедрам Арса, ныряет пальцами под его футболку, и Попова передергивает от ощущений, отчего по всему телу бегут мурашки.

Арс немного рычит в поцелуй и хватает губами дрожащий выдох пацана, прижимаясь к нему всем телом и сжимая пальцы на затылке. Вкус губ Антона невозможно прекрасен. И сам он весь — прекрасен.

Кажется, я полюбил тебя насовсем.

Сначала закончился первый тайм, а потом, наверное, второй. Они даже не слышали конечного счета, потому что им обоим на это было глубоко похуям. Они терзали губы друг друга до глубокой ночи, как влюбленные подростки, и были не в силах оторваться.

Потому что у них мало времени.

Потому что за счастье надо платить, а счет они давно просрочили.

Комментарий к Глава 10. “Ты сказал ей?”

https://twitter.com/allliammmin_20/status/962761585235255296

https://twitter.com/allliammmin_20/status/962767207032909824

https://twitter.com/allliammmin_20/status/962769316797132802

https://twitter.com/mal_krone/status/962760379330949120

https://twitter.com/seraya_serost/status/962778377701732356

https://twitter.com/seraya_serost/status/962784662128070657

https://twitter.com/ffarton/status/962790307455815682

https://twitter.com/disarws/status/962794730030600193

https://twitter.com/disarws/status/962795266356244481

https://twitter.com/disarws/status/962796534453686274

https://twitter.com/beautifuldjones/status/962800904897429505

https://twitter.com/_mlkvch_/status/962809905622208512