Пожалуйста, уйди из меня. Тебя слишком много. Я не справляюсь.
— Не хотел будить, — признается Шастун. — Ты слишком крепко спал.
Он на мгновение бросает взгляд на мужчину, а после, нервно поджав губы, снова утыкается в готовку. Антон слишком хорошо помнит горячее дыхание Арса на своих губах. Он слишком сильно хочет почувствовать его снова.
Антон добровольно готов отдать ему всего себя по кусочкам, не беспокоясь о том, что однажды от него ничего не останется.
Арс смотрит на пацана, и у него внутри все дрожит. Дрожит и переворачивается кульбитом. Нельзя так смотреть на него, но он не может ничего с собой поделать.
Его к нему тянет, и это чертова аксиома.
— Ты нравишься ей, — негромко произносит Арс, и Шаст поворачивает к нему голову, впиваясь зеленью своих глаз. — Очень нравишься.
Шастун мягко улыбается, хотя грудную клетку разрывает от эмоций. Ему хочется кричать. Кричать от рвущего в клочья счастья. Но он просто кивает. Кивает дважды, потому что знает: если что-нибудь сейчас скажет, то это выдаст его с головой.
И внезапно он вздрагивает. Почти дергается от того, что чувствует на тыльной стороне своей ладони теплую сухую руку. Взгляд опускается вниз, и Шаст видит, как пальцы Арса немного сжимают его кисть.
— Спасибо, — прикрыв глаза и опустив голову, шепчет Арс, погружаясь в это мгновение с головой.
И, не дожидаясь ответа пацана, выходит с кухни, сжимая и разжимая руку. Будто проверяя чувствительность, потому что вся ладонь — пылает. Шаст смотрит ему вслед и чувствует, как тело пробивает мурашками. Сердце бьет по ребрам, мешая дыханию.
И пацан не сразу понимает, что эта партия блинов немного подгорела.
========== Глава 10. “Ты сказал ей?” ==========
У Оксаны офис пахнет свежей выпечкой. У Оксаны в кабинете стоят свежие цветы. У Оксаны сегодня очень хорошее настроение. Сотрудницы даже сплетню умудряются пустить: не беременна ли, ведь девушка счастливая вся ходит, но Фролова такую чепуху на корню пресекает, напоминая девушкам, что кости перемывать в таком маленьком коллективе — не по понятиям.
— От нее счастьем пахнет, — тихонько замечает маркетолог Лиза, отпивая из чашки горячий черный чай. — Светится вся, любо-дорого посмотреть.
— И как она так преобразилась? — недоумевает вечно угрюмая и одинокая Вероника. — Фитнес? Правильное питание? Диета?
— Любовь, — спокойно выдыхает Катарина, поправляя длинные светлые волосы. — Говорят, в браке второе дыхание очень часто открывается. Искренне рада за Оксану.
— Ей идет быть счастливой, — с толикой зависти подает голос Алевтина из отдела продаж. — Я тоже так хочу…
— Чтобы быть счастливой — надо быть любимой, Тина, — звонким колокольчиком смеется Катарина и, закинув ногу на ногу, наконец отвечает на звонок.
Свадебное агентство никогда еще не было настолько пропитано духом дела, которым занимается. Весь офис дышал счастьем, и, пожалуй, дело было в Оксане, которая это счастье каждому отдавала задаром.
Работа кипит вот уже вторую неделю, никто даже не жалуется на сверхурочные, потому что осень для невест — последние шансы до весны обручиться в природной красоте, и заказов на стол Оксане летит бесконечное множество.
И Фролова берется за всё, потому что хочет подарить счастье, кажется, всей серой Москве и московской области, не считая примыкающих городов. У нее будто второе дыхание открылось.
Она успевает на все встречи, ни о чем не забывает, потому что Сережа подарил ей электронный ежедневник, и просто действительно дышит легче, потому что всё то, что угнетало ее долгое время, наконец оставило ее сердце и душу.
Отсутствие Леши теперь скорее в радость, чем в тягость, а его редкие заскоки домой ограничиваются ужином или быстрым поцелуем в щеку, от которого у Оксаны больше ничего, — к счастью или к несчастью, пока непонятно, — не екает.
Теперь ее лихорадит от каждого нового сообщения, потому что она ждет встречи с Сережей так, будто это необходимый для существования воздух, без которого она бы погибла.
Без которого и он бы погиб.
И, когда он переступает порог ее дома, она растворяется в нем без остатка, сплетает с ним пальцы и сверкает. Оксана оттаяла от долгого сна, ожила, потому что Матвиенко стал ее кислородной маской, как и она — его, и теперь, если отбросить более глобальные проблемы, есть еще нюансы.
Люди видят этот свет. Людей чужое счастье слепит.
Матвиенко от телефона не отлипает, даже патрульный ему за это штраф уже впаял, но Сереге всё бесполезно. Он сматывает со встреч, пару раз опаздывает на утренние сборы и постоянно — постоянно, блять — улыбается.
Его улыбкой хочется застрелиться, потому что он никогда еще в жизни так не сиял. Он не агрится, не бросает в бан фанатов и однажды на одной из трансляций благополучно заявляет, что сегодня в комментариях можно писать «Шастун», отчего вся съемочная площадка разом выпадает.
Тогда-то Шаст и понимает: дело — дрянь.
И всё зашло определенно дальше, чем было запланировано.
Шастун крутит в руках телефон, поглядывая на экран мобильника. Встретиться они хотели в обеденный перерыв, да только понятие это явно растяжимое.
Антон и покурить успел, и Арсу с Кьярой позвонить, и написать сообщение Ире, потому что так, блять, надо, и никуда от этого не денешься, даже взял себе американо с сиропом, и тот уже остыл, по вкусу напоминая бумагу, а Сереги все еще нет.
Антон расплачивается за так и не выпитый кофе, отчего молодая официантка в кафетерии, явно узнавшая его, откровенно расстраивается, и приходится еще пару минут прокопаться, доказывая ей, что кофе в порядке и у Шастуна просто пропал аппетит.
А после потратить еще время, делая с ней фото, потому что ну как откажешь человеку, который не виноват в твоих проблемах, а лишь нечаянно оказался под их влиянием. Антон натягивает на кепку капюшон и выходит из кафе, выуживая из кармана пачку сигарет.
Выудив последнюю тонкую никотиновую палочку, Шастун поджигает ее резво выпрыгнувшим из зажигалки язычком пламени, наполняя до отказа легкие вредным дымом, без которого в последнее время он стал обходиться легче.
К Кьяре он всегда приходит «чистым», за два часа до приезда домой к Арсу не курит, и непосредственно у него уже для профилактики чистит зубы и моет руки, потому что не хочет, чтобы девчонки касалась вся эта сигаретная хуйня, и старается держать ее от нее подальше.
Затянувшись повторно, Антон выпускает из легких в небо тонкую струйку серого дыма, которая разрезает свет от фонаря на две неравные части, после чего чуть прищуривается, наконец заприметив вдалеке знакомую фигуру.
Матвиенко снова весь в гаджете, головы почти не поднимает, чуть ли не запинается о собственные ноги, но шагу не сбавляет, и уже непосредственно перед тем, как подойти к кафе, телефон все же в карман убирает, опять начиная озарять все своей улыбкой.
Шастун затягивается снова.
Он знает. Он все знает.
Просто он навещал Оксану, а там все по глазам прочитать можно.
— Здорова, — протягивает Матвиенко пацану руку, и в его кармане снова пиликает телефон.
Он уже готовится снова потянуться за ним, как вдруг Антон пресекает эту попытку и жмет Сереге руку, отчего тот даже на секунду теряется, начиная часто моргать. Шастун знает, зачем пришел сюда.
Ему есть, что спросить.
Ему есть, что узнать.
Антон затягивается снова, и Серега, кажется, понимает, зачем эта встреча вообще нужна, потому что в глазах того просто-напросто бегущая строка. Антон Оксану любит, как родную сестру.
Он заботится о ней. Он для нее — опора, потому что, покинув Воронеж, в лице родителей опоры она лишилась, и сейчас только Шастун — ее стержень, не считая собственного.
— Тебя в лоб спросить? — интересуется Антон, чуть нахмурив брови, и снова топит в себе сигаретный дым.
Матвиенко даже улыбаться перестает. Он щурится, глядя куда-то перед собой, и ежится от ветра, запихнув руки в карманы черной куртки.
Сереге даже ответить нечего. Он знает, что хочет спросить Шастун, и понимает, что ответ этот его никак не устроит. И никого не устроит.
