Чудом разбирается в море кухонных шкафов и находит муку, после чего с невероятной ловкостью все это смешивает и ставит на конфорку блинницу. Он успевает сделать первый блин, когда понимает, какую оплошность совершил, совершенно забыв про самый главный ингредиент.

— Давай, насыпай, — кивает Шастун, указывая рукой на небольшую пластиковую коробочку.

Девчонка отрывает взгляд от телевизора и смотрит туда, куда указал Антон, хмуря аккуратные бровки.

— Что это? — берет она коробочку в руки и вертит ею, глядя на то, как белоснежные песчинки начинают перекатываться от одной стенки к другой.

— Сахар, — пожимает плечами Антон и какое-то время смотрит на девочку, которая вертит в руках баночку.

Шастун задумывается. Почему малышке нужно объяснять, что такое сахар? Неужели она его за время проживания с матерью ни разу не видела? И Антон внезапно понимает одну очень важную вещь: Алена с Кьярой не занималась, у девочки в Эстонии была няня.

— Насыпай, — немного отрешенно произносит Шастун, наблюдая за тем, как Кьяра осторожно открывает крышку и поудобнее берет в руки банку.

Она не знает, что такое «мама». Ей не объяснили.

Девчонка ловко насыпает в большую миску сахар и снова ставит банку рядом с собой.

— Вот, молодец, — хвалит Антон Кьяру, и у той от такой банальности на лице тут же расцветает улыбка.

— А можно еще сахара? — явно заинтересованная в еще одной похвале, спрашивает девочка.

— Много — попа слипнется, — смеется Шастун.

— Не слипнется, — сияет Кьяра, и ему так легко и спокойно на душе от того, что девочка с ним контактирует, что слов не подобрать.

Ему всегда страшно сильно хотелось завести семью, но вслух он говорил об этом только одному человеку, который уже остался в далеком прошлом. Порой Шаст считал себя старомодным. Возможно, именно поэтому свое желание стать отцом он запихнул в дальний ящик своей долгосрочной памяти, чтобы помнить, но не вспоминать.

Они с Димкой завели такого рода разговор два года назад, и когда Позов сказал, что сына хочет, Шастун активно его поддержал, мол, футболиста можно вырастить. А на деле Антон страшно хотел дочку.

Девчонку, маленькую принцессу. Вот лежала у него душа к этому, и ничего он с этим не мог сделать. Так что пацана почти в лоскуты разорвало, когда он узнал, что у Димки родилась дочка. И Позов тогда тихо сказал Антону: «Кажется, я ошибся».

На что Шастун только пожал плечами. Димка, оказывается, тоже хотел дочку. Это у импровизаторов заразно, кажется.

— Теперь давай помешаем, — взял миску в руки Шаст и подошел к девочке, — хватайся за венчик.

— За что? — не поняла та.

— Венчик, — повторил Шастун, опуская миску на колени девчонки, но поддерживая ее своей рукой, чтобы ничего на пол не навернулось.

— Какие у взрослых странные слова, — замечает Кьяра и обхватывает пальчиками верхушку ручки венчика, касаясь руки Шаста.

И он вздрагивает, как от разряда тока.

Вздрагивает так, что даже девчонка на мгновение реагирует на это, а затем просто повторяет движения Шаста. Кьяра вызывает у него совершенно новые чувства.

И он совсем не знает, как на них реагировать.

— И не такие бывают, Бусинка, — смеется он и тут же осекается, поражаясь самому себе.

Обращение слетело с языка легко и быстро. Будто так и должно быть. Бусинка. И в душе распускаются розы.

Шастун улыбается снова.

— Первый блин — комом, — констатирует он, — а этот без сахара, так что даже пробовать не хочу.

— А другие вкусные будут?

— Ну ты же от души сахара положила, так что очень вкусные будут, — касается кончика носа малышки Шастун, и Кьяра снова смеется, прижимая к себе обеими руками Тигрулю.

Бусинка внимательно следит за тем, как пацан готовит, заинтересованно склонив голову вправо, и Антону от этого становится даже смешно, поэтому, когда первая партия со звонким пиком оповещает о своей готовности, он тут же выкладывает их на тарелку и, предварительно остудив, протягивает девчонке.

— Будешь моим дегустатором, — улыбается Шастун, и та улыбается в ответ.

Антон прекрасно понимает, что слова этого Бусинка не поняла, но кому какое дело, когда она уже во всю уплетает блины за обе щеки, только за ушами трещит.

— Вкусно? — интересуется Шастун, и Кьяра положительно кивает, протягивая ему пустую тарелку.

— Еще, — бубнит она, и Антону опять хочется смеяться от сочетания безграничной теплоты в таком маленьком теле.

— Будет сделано.

Кьяра может с уверенностью сказать, что любит очень сильно на данный момент.

Она любит папу. Любит манную кашу без комочков, своего Тигрулю и блины, которые готовит Тося.

— А папа блины любит? — интересуется она, наблюдая за тем, как пацан выкладывает новую порцию на белую тарелку, стоящую рядом с ней.

— Папа? — повторяет Шастун и улыбается, не поднимая головы. — Арс, ты любишь блины?

Мужчина вздрагивает так, будто его поймали с поличным, как нашкодившего мальчишку, и пару секунд топчется в проеме, как какой-то дурачина, будто размышляя: свалить в гостиную или все же зайти на кухню.

И Арс выбирает кухню, немного смущенно входит внутрь, потому что манит его запах блинов с момента пробуждения, и немного виновато улыбается Шасту, на что тот лишь машет рукой, мол, из-за ерунды паришься.

— Очень люблю, — наконец отвечает он и целует девочку в лоб, на что она чуть закрывает глаза. — Хорошо спала?

Кьяра кивает, стараясь удерживать свое внимание на папе, хотя оно то и дело возвращается к горячим блинам, которые оставил возле нее Антон, и она постоянно косит взгляд на белую тарелку. Арс это замечает и снова улыбается.

— Давно встали? — интересуется Арс у Антона, и тот, ловко покрутив между пальцами лопатку, снова переворачивает блин.

— Час назад где-то, — навскидку говорит пацан. — Зубы уже почистили, теперь здоровый завтрак, — отчитывается он.

Арс с бесконечной благодарностью смотрит на него и затем ухмыляется. Здоровый завтрак. Ага, блять, разумеется. Но разок можно, ладно. Попов возвращает свое внимание дочке, которая уже тянется за блином, как вдруг…

— Это что? — не понимает Арс, чуть прищурившись.

Кьяра тут же отвлекается от тарелки и понимает, о чем спрашивает папа.

— Это косичка! — радостно восклицает она, указывая на волосы. — Тося мне сделал!

— Я старался, — лучезарно откликается Шастун, и у Арса от теплоты нутро сводит. — Даже ютуб открывал, чтоб ты знал, — добавляет он.

На голове у ребенка что угодно, но никак не косичка, но Шастун так сияет, что пиздануться можно. Его просто распирает от гордости. Разумеется, в двадцать шесть косичку сумел заплести ребенку. И это не сарказм, пацан реально молодец.

— А можно я мультики включу? — спрашивает девчонка, возвращая обоих папаш с небес на землю.

— Да, принцесса, конечно, можно, — снова целует в лоб девчонку Арс и помогает ей спуститься вниз.

Ему требуется секунда, чтобы понять красноречивый взгляд ребенка без слов, и он подает ей с собой тарелку с блинами, отчего девчонка сияет и выдает чистое, откровенное:

— Спасибо, папочка, — и исчезает с кухни, оставляя их наедине.

Попов облокачивается спиной о столешницу и скрещивает ноги, наблюдая за тем, как Антон готовит. Это что-то из ряда вон выходящее. Этот пацан вообще хоть что-нибудь не умеет?

На фоне тихо потрескивает телевизор, а на блиннице шипят румяные блины. Тишину этого утра не хочется нарушать, оно слишком спокойное, слишком теплое, слишком живое и счастливое.

И вообще все это слишком слишком.

Арсений ждет удара судьбы в любую секунду, потому что так хорошо не бывает.

За счастье надо платить.

— Почему не разбудил? — наконец решает нарушить тишину Арс, и Антон не сразу поворачивает к нему голову, хотя тихая улыбка появляется на его губах.

Губах. У него губы красивые. Такие красивые, что дыхание перехватывает. Арсений кусает внутреннюю сторону щеки, стараясь отрезвить воспалившееся сознание.