— Под присягой только неадекватные стали бы лгать, — отвечает женщина, постукивая кончиками пальцев по стенкам чашки. — А она просто отчаявшаяся, так что ей скрывать правду не имеет смысла.
Ира чуть сжимает губы, напряженно выставляя и уже просто тупо поправляя на столе адвокатов все то, что принесла с собой на подносе. Ей бы чуть больше услышать. Ей нужно узнать что-то еще. Ей нужно.
— Только не говори, что защищаешь ее, — немного пылит Добровольский. — Алена ото всех прав на дочь отказалась по щелчку пальцев, сбросив все на Арсения и даже не подготовив его, и ничто ее поступка не оправдает.
Павел отставляет чашку и раздраженно выдыхает, подходя к окну. Они с Ляйсан — хладнокровные адвокаты. Они оба знают свое дело слишком хорошо. Они оба никогда за все годы работы не поддавались человеческому фактору.
А сейчас они оба сидят в этом офисе, на время отрезав себя от внешнего мира, и стараются копнуть куда-то вглубь, потому что все определенно так просто не закончится, так ловко начавшись.
Павел не понимает, как девушка вышла на них и почему именно на них. Не знает, как они умудрились разрешить вопрос с разделом имущества так просто, и почему мать отказалась от дочери так, словно это старое, никому не нужное платье, купленное на распродаже в черную пятницу и непоправимо испорченное на вечеринке, что была прошлой ночью.
Это все как-то связано.
Это все им аукнется в ближайшем будущем.
— Ты смогла бы от Роберта с Соней отказаться? — негромко произносит Павел, и Ляйсан вздрагивает.
— Не переводи стрелки с работы на дом, это совсем другое, — на мгновение теряет беспечный стабильный контроль женщина.
— Нет, это не другое. Она отказалась от девочки не сама. Ее наверняка кто-то заставил, и однажды она…
Добровольский поворачивается к супруге и осекается. Ира все еще греет уши, сжимая в руках пустой поднос, и даже пошевелиться не может. Девушку будто парализовали слова, которые она услышала.
— Можешь идти, — ровным голосом произносит Ляйсан Ирине, и та, в свою очередь, будто оттаивает ото сна и кивает, покидая кабинет начальников.
Кузнецова вылетает из офиса, оставляет поднос на стойке и семенит ногами по дорогому паркету в сторону своего рабочего стола, хватая с него телефон. Пальцы вводят пароль, и Ира лихорадочно рыщет в телефонной книге имя.
Когда слышится первый вызов, девушка выходит из приемной в курилку, чтобы ее было не особо слышно, и, лихорадочно щелкая зажигалкой, закуривает тонкий Винстон, ожидая ответа.
«… Алена ото всех прав на дочь отказалась, сбросив все на Арсения…»
«… Антон (20:39): Не приеду, надо помочь Арсу…»
Внутренности скрутило узлом до размеров спичечного коробка. Ира даже представить не могла, во что может вылиться помощь своей давней знакомой, которая попросила контакты лучших адвокатов столицы России.
Она на это не подписывалась.
— Да? — наконец слышится тихий голос на той стороне провода.
— Блять, Алена, — дрожащим голосом произносит Кузнецова, жалея всем своим существом, что не узнала всех подробностей дерьма, в которое она непроизвольно нырнула за руку вместе с остальными. — Ты что наделала?..
И на том конце провода абонент не отвечает.
Узоры на полотне судеб начали меняться еще до того, как они все хоть что-то поняли.
Мы все как обезьяны, нацепившие костюмы и страждущие признания других. Если бы мы это понимали, мы бы многого не делали, но кто-то специально скрывает от нас истину.
И если бы у героев этой истории появился шанс начать все сначала, они бы непременно спросили себя: «Почему?»
Что «почему», спросите вы?
Почему я уверен, что все равно наступлю на те же грабли?
***
Арсений внезапно понял одну вещь. Правда, не сразу. Когда он находился рядом с Шастом, он не курил. Напрочь забывал про сигареты, и ему ни капли этого никотинового дерьма не хотелось.
Создавалось впечатление, что пацан курил за двоих, а возможно, так оно и было, и даже если нервы сдавали по всем параметрам, Попов сигарету в руки не брал.
Но сейчас Антона рядом нет. И второсортный табак снова обжигает Арсению небо.
Попов на нервах с самого утра. Неприятный колючий нервозный комок застрял между ребрами мужчины и мешает ему дышать. Сегодня самый, блять, важный день за последний год его жизни.
Сегодня Арсению нужно забрать Кьяру домой. И мужчина не просто напуган — он в ебаной панике.
Шасту он про сегодняшнее событие не сказал. И так и не понял, почему этого не сделал. Пацан почти всю последнюю неделю с ним провел, чуть ли не дома ночевал, а у Арсения язык не повернулся взять и сказать ему о самом важном событии, к которому они оба так долго шли.
Ссылаясь на очередную фотосессию, Арсений попрощался с Антоном в половину первого и рванул ненадолго в офис, чтобы забить мысли хоть чем-то и не сойти с ума от осознания, что в пять вечера он окончательно привяжет к себе дочку.
План этот оказался провальным, и Арсений понял это сразу, как переступил порог рабочего офиса. Пацан начал звонить: явно что-то почувствовал. На фоне этого открытия идеи в голову Арсения не шли, нервяк обострился только сильнее, и Арсений, не выдержав очередного смс от Шаста, сорвался на улицу с пачкой сигарет.
— Ты же вроде бросил, — заставляет Арсения подпрыгнуть знакомый голос, и Попов поворачивается, совершенно не ожидая увидеть выходящего из студии Серегу.
— «Вроде» не бросают, бросают «окончательно и бесповоротно», — произносит Арс и снова морщится, затягиваясь в очередной раз.
Матвиенко щурится от августовского солнца, натягивая на глаза солнечные очки и подбираясь ближе к другу. Нервяк от того исходит волнами, и Серегу даже чуть ведет в сторону от этого. И вопрос снова встает ребром: спросить или нет?
— Арс…
— Да нормально все, Серег, — таким тоном, будто уговаривает слабоумного положить на место канцелярский нож, произносит Попов, заранее пресекая все попытки на разговор в духе а-что-с-тобой-происходит.
Арсений не хочет никому ничего говорить. Про разрушенный брак знают двое: Серега и Шаст. Про девчонку знает только один человек — Антон. И этого достаточно. Попов говорить про Кьяру пока не хочет вообще никому.
Потому что, как только мужчина думает о том, что ждет их всех осенью, ему становится дурно. Грядет тур, и что-то Арсу подсказывает, что многое пойдет по пизде. Ментальный гнев Стаса уже тяжело дышит ему в затылок.
Арс качает головой.
Нет, не думай. Не надо думать об этом сейчас. Рехнешься.
И сознание слушается. И оно не дает ему об этом думать. Вместо грядущего в ближайшем будущем пиздеца у Арса перед глазами внезапно вспыхивает воспоминание о том, как несколько дней назад они с Шастом собирали кроватку.
— Я хуею с этих ребусов, — округлил глаза Шастун, глядя на инструкцию по сборке только что привезенной курьером кроватки и детского комода. — Блять, да лего легче собрать из тысячи частей. Это кроватка что, из Икеа?!
Пацан забавно размахивал руками, обводя взглядом детальное безумие, аккуратно разложенное на паркете детской комнаты, и плюхнулся вниз, скрещивая перед собой ноги. Арс улыбнулся, присаживаясь с ним рядом, и выхватил из рук пацана инструкцию.
— Так, посмотрим, — деловым тоном произнес он, чуть нахмурив брови, и постарался вчитываться в написанную не на русском языке инструкцию.
— Блять, Попов, — засмеялся Шастун. — Не пытайся выглядеть серьезным, а то у тебя пар из ушей сейчас повалит.
— Смейся-смейся, — кивнул головой Арсений, дергая уголками губ. — Я тут пытаюсь разобраться с инструкцией, а она на испанском!
— Тоже мне, блять, трагедия, — саркастически всплеснул руками Шастун. — Вот уж для тебя это явно не проблема. А на худой конец и переводчик в помощь, хотя я предпочитаю практический подход к любой ситуации.
С этими словами Шастун схватил детали и принялся за работу. И Арсений подумал: «Блять, только бы не сломал». И Арсений подумал: «Боже, каков пиздец». И Арсений подумал: «Что бы я без него делал?»
