Краем глаза профессор заметил скользящий по переулку черный «Мерседес» одной из последних моделей. Непроницаемо затонированная машина бесшумно катилась по асфальту, и только сухая листва кленов шуршала под колесами. Проезжая мимо, автомобиль двигался так медленно, что казалось, вот-вот должен остановиться. Он почти замер напротив Громова, но еще через пару секунд резко ускорился и, набирая обороты, выскочил из переулка на проспект, скрывшись за углом. Только теперь профессор вспомнил, что проходил мимо этого самого авто, припаркованного в начале переулка. Он взглянул на часы. Было без пяти два – самое время подниматься.

Спецотдел имел отношение к Институту только в том смысле, что курировал его работу, как, впрочем, и других подобных учреждений Города. Но поскольку размещались они близко друг от друга, у стороннего человека, естественно, могло возникнуть ошибочное ощущение некоей подчиненности Спецотдела Институту. Однако стоило лишь внимательному прохожему бросить взгляд на табличку с гербом, как он сразу понимал: «Спецотдел» – это только простонародное название, прижившееся в местных кругах. На самом же деле, никакой это не «спец» и не «отдел», а часть всесильной Службы безопасности. Но, поскольку официальное название, красовавшееся на табличке, являлось образчиком канцеляризмов и было неудобоваримо для человеческого уха, в ходу оказалось простонародное, причем, во всех кабинетах.

– Здравствуйте, Виктор Иванович! – встретил дежурный профессора, проверив его документы и подав знак помощнику проводить посетителя. – Вас уже ожидают.

Они поднялись на третий этаж, прошли в приемную. Помощник кивнул секретарю, постучал в дверь и, заглянув, доложил о прибытии гостя, а затем жестом пригласил его войти. Кабинет начальника Спецотдела был просторным и светлым. Немного мебели, портреты президента и директора Службы безопасности – в общем, стандартный хороший кабинет, не содержащий ничего, что могло бы броситься в глаза. Да и сам его хозяин, Дмитрий Петрович Рыков, с виду был человеком категорически стандартным. Если попросить того, кто уже общался с Дмитрием Петровичем, описать его внешность, то на ум могло прийти только что-то общее, без всяких там особенностей и примет: приятный человек в штатском. «Человек в штатском» поприветствовал вошедшего:

– Здравствуйте Виктор Иванович, благодарю за пунктуальность! – он пожал его руку, а второй сделал гостеприимный жест в ту часть кабинета, где размещались три кресла, образуя собой равнобедренный треугольник вокруг элегантного круглого столика. Из кресла, развернутого к входу, уже вставал пожилой человек и направлялся к ним. Рыков представил его как своего доброго и давнего знакомого Антона Марковича. «Добрый знакомый», на первый взгляд, создавал положительное впечатление: невысокий мужчина лет за семьдесят, средней комплекции, опрятно и даже элегантно одетый, мягкое рукопожатие, доброе и радушное лицо, немного «просевшее» в силу возраста. Но вот глаза его сразу впились в профессора и сканировали его насквозь, ни на секунду не отпуская. Казалось, что они обыскали, перетряхнули все и прочитали историю рода вплоть до пятого колена.

– Познакомиться с Вами – большая честь для меня, – начал Антон Маркович. Его голос звучал мелодично, как бы немного нараспев, убаюкивая. – Простите, что отрываю Вас от важных дел, давайте присядем. Вот ведь, возраст: сразу думаешь о том, чтобы присесть, – он опустился в кресло. – Это вам, молодым, хорошо, а я, знаете ли, уже о кресле-качалке подумываю. У Вас, Дмитрий, нет случайно для меня кресла-качалки? – продолжал мурлыкать Антон Маркович, обращаясь к Рыкову. Тот отрицательно покачал головой. – Ну, ничего, это тоже сойдет.

Профессор, повесив куртку на вешалку у входа, устроился напротив Антона Марковича. Рыков опустился в кресло последним, он принял непринужденную позу, но лицо его было явно напряжено.

«Ага, – подумал Громов, с любопытством глядя на пожилого собеседника, – вот и крупная рыба пожаловала. Кто же ты такой, Антон Маркович, и чего тебе нужно?»

– С Вашего позволения, – продолжал Антон Маркович, обращаясь к профессору, – я объясню, зачем мы отвлекли Вас от работы. Еще раз извините за это! – произнес он озабоченно, приложив руку к сердцу.

– Не стоит извинений, – проделал тот же жест профессор, – я всегда к Вашим услугам.

– Понимаете, я… – Антон Маркович поиграл в воздухе пальцами правой руки, глядя в сторону, – человек, по старой привычке интересующийся жизнью… И с большим вниманием прочитал Вашу последнюю статью, она мне показалась категорически любопытной. Конечно, я не обладаю достаточными знаниями в Вашей области, но, поверьте, оценить уровень мысли я способен. Поэтому и прошу Вас доступнее, насколько это возможно, рассказать нам о сути открытия.

– Ну что же, постараюсь удовлетворить Ваш запрос, – начал Виктор Иванович. – Мозг – это крайне сложная сетевая система, очень сложная и очень пластичная. Есть такое правило: при построении системы функция определяет ее структуру, а после построения структура определяет функции. То есть, допустим, вы создаете корабль: закладываете нужную структуру в чертежах и расчетах – киль, обводы, толщина борта, прочность конструкции, водоизмещение и так далее. И вот его построили на верфи, спустили на воду. Теперь эта конструкция может и должна решать определенную задачу – передвигаться по воде. Корабль выполняет свою целевую функцию – перевозит груз или пассажиров по реке или морю, ходит по воде. Но вот летать он не может. Летать – это совсем другая целевая функция, для которой нужна совсем другая структура – структура самолета. И неважно, что обе машины могут быть построены из одних и тех же материалов. Они создавались как разные структуры, для выполнения разных функций.

Так вот мозг – это тоже структура, но несоизмеримо более сложная, нейронная сетевая матрица, которая постоянно обновляется. Чем сложнее эта матрица, чем больше в ней нейронных связей, тем более сложную реальность в состоянии она вместить, более сложные и тонкие задачи решать.

Профессор потер лоб, стараясь облечь сложнейшие модели в простые слова, и продолжил:

– Суть открытия в том, что существует эффект каскадной гиперфункциональности: если определенным образом при помощи лазера заданной мощности в узком частотном диапазоне воздействовать на кору головного мозга, то провоцируется резкий, взрывной рост синоптических связей в облучаемой области. Это, в свою очередь, стимулирует нейронную сеть на построение сложных многомерных образов, которые запускают второй цикл роста синапсов и так – до пяти-шести циклов. Поэтому мы ее и назвали «каскадная». Как результат – резкое увеличение производительности мозга. Мы как бы меняем его настройки, вскрываем некую сверхфункцию.

– Внедряете сверхфункцию? – хитро прищурился Антон Маркович.

– Не совсем так. Скорее, пробуждаем. Правда сказать, эффект этот кратковременный. Дело в том, что обеспечивающие системы (в первую очередь, кровеносная) не справляются с такой нагрузкой, и происходит быстрый регресс матрицы в прежнее состояние.

– Насколько быстрый?

– В течение суток, – ответил профессор, – но если регулярно проводить процедуру несколько месяцев подряд, то постепенно результат закрепляется, и регресс можно свести к нулю. Однако основная проблема в том, что такой мозг нужно загружать соответствующими задачами, иначе он просто вернется в исходное состояние, хоть и медленнее. Это, как с мышцами: если их не использовать, они атрофируются. Но, по большому счету, при длительной и упорной подготовке теоретически можно любого человека провести по восходящей от уровня условного клерка – до уровня Эйнштейна.

– То есть, сделать его гораздо умнее?

– Я бы сказал, тоньше и сложнее. Сделать его мозг способным воспринимать информацию совсем другого уровня. Но, повторюсь, проблема-то в том, что, во-первых, человек должен иметь возможность его применять по назначению, быть погруженным в ту проблематику и сферу деятельности, которая бы его «новый» мозг удовлетворяла. Во-вторых, он еще должен быть способен понести на себе всю тяжесть новых знаний, быть к этому психологически, ментально готов. Такое пробуждение разума обыватель может не выдержать, ведь «умножающий познания умножает скорбь».