Он улыбнулся, посмотрев на дату в конце листа, и мысленно подметил: «Мда… а ведь прошло уже десять лет».

В дверь постучали. Аккуратно приоткрыв ее, на пороге появился Андрей:

– Вы просили зайти.

Профессор кивнул, отложил блокнот и жестом пригласил его занять место на диване. Затем, подойдя к окну, опять взглянул на мокрые крыши, немного помедлил и начал партию с «королевской пешки»:

– Что лучше: знать или не знать? – выдал он, поворачиваясь к Андрею и пристально всматриваясь в его глаза.

Аспирант приподнял брови в легком удивлении, посмотрел на журнальный столик, будто пытаясь найти на нем листок с правильным ответом, вновь поднял глаза и, убедившись, что профессор не шутит, отвел взгляд, погружаясь в себя. Наступила тишина. Только дождь нарушал ее своим мягким шелестом.

– Знать. Определенно знать! – ответил наконец Андрей.

– Но ведь тогда ты сам для себя увеличиваешь страдание.

– Мне кажется, Виктор Иванович, что у нас уже когда-то был подобный разговор, – молодой человек начал прощупывать русло дискуссии.

– Нет, такого разговора у нас еще не было!

Андрей еще внимательнее присмотрелся к собеседнику: тот явно был настроен серьезно. Он снова обдумал вопрос и ответил:

– Страдание лишь тогда становится непосильным человеку, когда лишается смысла. А знание как раз возвращает смысл и поэтому является оружием, позволяющим, в конечном счете, одержать победу над страданием.

«Ну что же, – удовлетворенно размышлял про себя Виктор Иванович, – ход неплох, но ты – на моей территории, и я собираюсь тебя обыграть. А все же, несмотря на разницу в возрасте и опыте, ты – достойный соперник. Хотя, почему соперник? Я намерен сделать тебя союзником. Ах, какая глубина и в таких молодых и неопытных руках!» – А вслух продолжил:

– Думаю, Адам и Ева с тобой вряд ли согласились бы.

– Почему же?

– Они вкусили от древа познания и обрекли себя на изгнание из рая. Они уже никогда не смогут вернуться в Эдем: ангел с огненным мечом всегда на страже.

– Да, но ведь они получили возможность пройти путем человека и, в конечном итоге, возможно, обрести новый Эдем.

Профессор подошел к шкафу, достал из него бутылку и два бокала. Он берег хороший коньяк для особых случаев, и сейчас этот напиток мог очень даже пригодиться. Поставив бокалы на журнальный столик, Виктор Иванович наполнил оба на треть и безапелляционным движением пододвинул один из них ближе к Андрею, а второй взял себе, усаживаясь в любимое кресло. Андрей понял, что разговор будет серьезным и долгим.

– Всю свою сознательную жизнь я стремился разобраться в подлинном устройстве окружающего меня мира, копнуть бытие, насколько это возможно, глубже, – покачивая бокал в правой руке, продолжал профессор. – Я стремился, в конечном итоге, к истине. Да и сейчас преследую ту же цель. Меня никогда не прельщали легкие задачи и простые ответы. Думаю, этим мы с тобой очень похожи. Ну что же, за истину! – он поднял руку с бокалом навстречу собеседнику. Они чокнулись и немного отпили.

– То есть Адам и Ева как первые люди начали путь, который, по-твоему, может привести человечество к весьма желанному финалу? – спросил профессор.

– Почему бы и нет.

– Получается, грех явился тем источником, из которого проистекает путь человечества?

– Нет, – взгляд Андрея давал понять, что в эту ловушку он не попадется. – Грех – это только ошибка, неверное применение силы. Но грех ничего не говорит о силе и уж тем более не является ее источником.

– Ну что же, допустим, ты прав, и действительно идти путем человека есть следование по пути наилучшего применения силы, а знание лучше, чем незнание. И есть некая подлинная человеческая сила, на которую и нужно опираться. Правильно я тебя понял?

Андрей кивнул.

– Хорошо, – согласился профессор, – а если истина окажется не так хороша и приятна, как того хотелось бы, если она будет горьким лекарством, отрезвляющим человека и возвращающим его к собственной подлинности?

– Все зависит от того, что за «подлинность» мы имеем в виду.

«Ага, вот-вот. Это-то и есть ключевой вопрос и камень преткновения», – подумал Виктор Иванович. Он помолчал, напряженно всматриваясь в бокал и поглаживая подбородок, затем продолжил:

– Андрей! Я стою перед непростой задачей, можно сказать, дилеммой. С одной стороны, ты нужен мне в будущем как соратник и последователь, точнее даже не мне, а тому делу, которому мы служим. С другой – я не могу заставить или принудить тебя следовать за мной, да и не хочу такого принуждения. Мне нужен твой свободный выбор, твое решение. У тебя, в отличие от многих, есть одно ценное свойство: ты хочешь и умеешь думать. Поверь, это – огромная редкость в наше время и, возможно, так было всегда. Но есть и то, что тебе мешает, впрочем, как и всем молодым и горячим сердцам: желание спасти все прекрасное без разбора и отсутствие опыта. Мешает понять простую истину, что большей частью этого спасаемого придется пожертвовать ради сохранения меньшей. Ты знаешь, что я всегда старался быть справедливым и требовательным ко всем, и ты – не исключение. Но на тебя я очень рассчитываю, и мне необходима твоя помощь, именно поэтому я и затеял данный разговор.

– Виктор Иванович, в чем я должен Вам помочь? – тихо спросил Андрей, и его карие глаза стали глубокими и понимающими.

Профессор вздохнул, он внимательно посмотрел на Андрея и понял, что пора выкладывать карты на стол:

– Нам необходимо провести эксперимент на резонансных частотах. На… скажем так «добровольце», которого любезно предоставит Спецотдел. Наша задача – подготовить оборудование, провести воздействие и получить результат, подтвердив теоретические выкладки на практике.

– Я что-то такое и предполагал. И опасался. – Андрей посмотрел куда-то в сторону, как бы собираясь с мыслями. – Этого делать нельзя! Нельзя переступать эту грань! Виктор Иванович, Вы – человек умный и сильный, неужели вы позволите использовать себя в подобных целях?

– Я делаю это осознанно и по доброй воле. Делаю, поскольку это необходимо. Да, это не очень приятно. Да, тяжело, но необходимо! Вот представь себе: враг напал на твою Родину, и ты, будучи командиром, ведешь своих людей в бой. Тебе и твоим соратникам предстоит убивать других людей, ваших врагов, и, возможно, умирать самим. Разве это легко? Разве в этом есть что-то действительно желанное и благое? Это – необходимость, ведь в бой вступают именно по необходимости, а не из прихоти. И вот тогда в жертву приносятся и мораль, и этика, и сама человеческая жизнь, но приносятся ради сохранения чего-то более ценного, более значимого и оберегаемого изо всех сил.

– С этим всем я согласен, это понятно, но с экспериментами над людьми все совсем не так. Ведь есть определенная этика, мы же практически – как врачи, мы не можем уподобляться Менгеле! И, насколько я понимаю, «доброволец» не будет знать, что с ним делают, и его доброй волей, его жертвенностью здесь не пахнет. Тогда цель неочевидна, и неясно, что мы таким образом оберегаем и от кого. Почему мы должны закрыть глаза на наши представления о гуманизме и человечности?

– Во-первых, – профессор продолжал гнуть свою линию, – этику давно пора изгнать из науки, она только тормозит развитие. Наука и знание о мире должны двигаться вперед, несмотря на личные предубеждения и моральные сентенции. Как ты помнишь, в средневековой Европе и трупы запрещено было вскрывать. Интересно, далеко бы мы продвинулись в медицине при сохранении подобного запрета до наших дней? Во-вторых, есть вопрос, который оправдывает любое действие на пути прогресса, пусть со стороны и кажущееся чудовищным. Это – вопрос выживания нашего вида.

– Помните, что по этому поводу сказал Вознесенский? «Все прогрессы реакционны, если рушится человек».

– Вот! Вот это и есть ключевой вопрос, который требуется прояснить: что такое человек? – подняв указательный палец к потолку сказал профессор. Он глубоко вздохнул, посмотрев куда-то в сторону, и вслед за собственным взглядом отправился в историко-философское плавание к первоистокам человеческого бытия.